Черный мотылек - Хейер Джорджетт - Страница 48

Едва ли не целый час Ричард упорно писал, а затем запечатал последнее письмо и собрался было уходить. Приклеивая облатку, он услышал за спиной какое-то движение и восклицания.

– Откуда, черт побери, ты явился?

– Господи, я век тебя не видел!

– Боже, это же О'Хара!

В ответ прозвучал мягкий ирландский голос, и Ричард повернулся в кресле, чтобы увидеть всех. В центре маленькой группы увлеченно приветствовавших его членов клуба стоял Майлз О'Хара и объяснял свой приезд.

– Разумеется, я был в городе по делу и подумал, что раз уж я здесь, то должен зайти в этот клуб и повидать вас всех, потому что не часто выпадает мне шанс…

Ричард поднялся, собирая свои письма и разглядывая этого человека, бывшего лучшим другом Джека. Он шагнул к нему, и в этот момент О'Хара обернулся и посмотрел в его сторону. Ричард хотел приветствовать его и вдруг заметил, как у того изменилось выражение лица. Добродушная веселость погасла в глазах ирландца, они стали жесткими и презрительными. Уголки улыбчивого рта надменно опустились. Карстерз застыл на месте, опершись рукой на спинку стула и не отрывая глаз от лица О'Хары. Он читал в них весь жгучий гнев и укор, который Майлз стремился ему показать.

Язвительно усмехнувшись, О'Хара отвернулся и продолжил свой разговор с друзьями.

У Ричарда все поплыло перед глазами. О'Хара его проигнорировал, не захотел с ним говорить… О'Хара знал правду! Он слепо двинулся к двери и взялся за ручку… О'Хара знал! Он прошел коридором, вышел на ступеньки перед входом, ступил на дорогу, продолжая содрогаться. О'Хара знал и смотрел на него, как на… как на… Он снова содрогнулся и, завидев портшез, подозвал его и велел отнести себя на Гросновер-Сквер… О'Хара презирал его!.. упрекал его! Значит, Джек в беде? Он видел его и узнал правду? Боже! В голове у него мутилось…

ГЛАВА 22

Развитие событий

После встречи с О'Харой Ричард лишился последнего покоя. Он не знал ни минуты отдыха: весь день, а иногда и всю ночь его мозг сверлил один и тот же вопрос: Джон или Лавиния? Он четко решил, что должно быть или то, или другое. Мысль о том, что он сможет признать правду и сохранить жену, не приходила ему в голову. Лавиния так часто уверяла его, что он не имеет права ожидать, что она разделит с ним бесчестье, что он в это поверил. Он думал, что она сбежит с Лавлейсом, которого, как подсказывал ему измученный ум, она любит на самом деле. Он с грустью полагал, что любая попытка помешать этому, будет чистым эгоизмом с его стороны. Конечно, он был сам на себя не похож, и голова его работала плохо и не рассудительно. Если бы он задумался, то понял, что болен душевно. Если бы Лавинии вздумалось взглянуть на него повнимательней, она могла бы заметить лихорадочный румянец на его щеках, неестественно блестящие глаза и темные круги под ними.

У Ричарда был вид человека, совершенно измученного, усталого и доведенного до предела. Как сказал он миссис Фаншо в ответ на ее беспокойство, он не мог отдыхать, а должен был все время двигаться и думать. Она понимала, что он сам не свой и посоветовала ему обратиться к врачу. Его почти сердитый отказ не сильно удивил ее, но чем она была потрясена, так это тем, что в ответ на ее мольбу позаботиться о себе, он яростно заметил:

– Я был бы счастлив умереть!

Она не понимала, почему жена не замечает его состояния, и думала, что же ей предпринять, но, не будучи знакома с леди Лавинией, сознавала, что заговорить с ней о Ричарде было бы самонадеянной дерзостью с ее стороны. «Если бы, – размышляла она, – я считала эту болезнь физической, то могла бы попытаться замолвить словечко». Но поскольку она не сомневалась, что это болезнь ума и души, оставалось лишь надеяться, что все излечится временем, и он выйдет из своего подавленного состояния.

Леди Лавиния продолжала порхать, как бабочка, не интересуясь ничем, кроме собственных удовольствий, и занятая только развлечениями. Она блистательно в этом преуспевала, и все же не могла не желать, чтобы Дикки был повеселее и больше принимал участия в ее веселье. Последнее время он стал хуже и послушнее, чем всегда, и хотя он без единого слова жалобы исполнял все ее желания, ей почти хотелось, чтобы он отказал ей и проявил хоть сколько-то огонька, а не подчинялся всему с таким ужасным безразличием.

Лавлейса неделю не было в городе, и Лавиния удивилась, насколько она по нему не скучала. Конечно, играть с огнем очень приятно, но когда этот огонь унесли подальше, она почти о нем забыла. Ей не хватало страстных ухаживаний Гарри и его поклонения, потому что она принадлежала к тем женщинам, которым восхищение и волнения необходимы, но их отсутствие не делало ее несчастной.

Она по-прежнему порхала, посещая все развлечения сезона с каким-нибудь их своих братьев, и когда Лав-лейс вернулся, он был неприятно поражен ее небрежным приветствием. Однако, она несомненно обрадовалась, увидев его, и вскоре снова более или менее подпала под его обаяние, позволяя, когда Трейси не было поблизости, находиться рядом с собой и нашептывать ей на ушко комплименты и любезности.

Надо отдать ему должное, капитан Лавлейс, действительно, влюбился и был готов подать в отставку, если б только она согласилась с ним бежать. Он располагал собственными средствами и обещал ей, что все ее желания будут исполнены. Но Лавиния пожурила его, качая головой. Низменные материальные соображения – это не все. Ричард был ее мужем. Он тоже любит ее, и она к нему очень-очень привязана, хотя он и бывал с нею несносен.

Лавлейс уверял ее, что муж не любит ее так, как он, и когда она недоверчиво улыбнулась, потерял самообладание и воскликнул, что весь город знает, Карстерз проводит время у ног миссис Фаншо!

Лавиния окаменела.

– Гарольд!

– Я удивлен вашей слепотой, – продолжал он. – Как вы думаете, куда он отправляется каждый день? К «Уайтсу»? Нет. В дом 16 по Маунт-Стрит! Станли был там с визитом и встретил его, в другой день их встретила вместе леди Девнант. И Уайлдинг тоже видел его в этом доме. Он проводит с ней почти все дни!

Лавиния была Бельмануар и обладала гордостью Бельмануаров. Решительно встав, она с королевским достоинством запахнула плащ.

– Вы забываетесь, Гарольд, – надменно проговорила она. – Не смейте никогда говорить со мной о моем муже в таком тоне! Немедленно проводите меня к брату.

Он принял покаянный вид и очень хитроумно принес ей свои извинения. Приглаживая встопорщившиеся перышки, он взял все свои слова назад, но так, что жало их осталось. Она простила его, но больше он так оскорблять ее не вправе.

Хотя она возмущенно отказалась верить сплетням, тем не менее была задета и стала ревнивым взглядом наблюдать за мужем. Она отметила и его равнодушие к ней, и частные отлучки из дома. Затем настал день, когда она велела пронести свое кресло по Маунт-Стрит, и это случилось в тот самый момент, когда Ричард выходил из дома 16.

Лавинии этого было достаточно. Значит, он действительно, устал от нее. Он любит другую женщину! Какую-то несчастную вдову! Впервые она встревожилась всерьез. В этот вечер она осталась дома и приложила все усилия, чтобы очаровать мужа. Но Ричард, перед глазами которого все время стоял Джон, несчастный и укоряющий, едва замечал ее. Голова его горела, мозг разрывали противоречивые доводы и, как только позволила вежливость, он оставил ее, прошел в библиотеку и стал мерять шагами пол, стараясь на что-то решиться.

Леди Лавиния пришла в полный ужас. Она надоела ему своими капризами, как предсказывал ей Трейси! Он больше не любил ее! Вот почему он постоянно извинялся и отказывался сопровождать ее при выходах в свет! Впервые в жизни она посмотрела правде в глаза, и увиденная перспектива ее устрашила. Если еще не поздно, она постарается вернуть его любовь, а для этого, как она понимала, она должна прекратить клянчить у него деньги и перестать его обрывать, когда он не в настроении. Она должна снова очаровать его, чтобы он к ней вернулся. До сих пор, пока он не разлюбил ее, она и не представляла, как сильно к нему привязана. Ужасно! Как она была уверена в Дикки! Уверена, что как бы она ни поступила, какой бы несносной ни была, он будет всегда ее обожать.