Черный мотылек - Хейер Джорджетт - Страница 47

Он был очень интересным собеседником, мистер Карстерз, и часто рассказывал мужу истории, заставлявшие того смеяться, как не смеялся тот многие месяцы. Он был очень живой, остроумный и всегда тщательно и щегольски одетый, но чем занимался, я сказать не могу. Он говорил, что он праздный джентльмен, но не думаю, что был очень богат. Он часто посещал игорные дома, и я слышала рассказы о его фантастическом везении, так что как-то даже поддразнила его этим. Он только засмеялся и сказал, что живет Случаем… он имел в виду кости. И в то же время я знаю из разговора, который однажды произошел у меня с его слугой, что временами его кошелек был весьма и весьма тощ.

– А тот случай, когда он вам помог, миссис Фаншо? В чем там было дело?

Она покраснела.

– Это было через несколько месяцев после первой нашей встречи. Я совершила… глупость: моя замужняя жизнь не была… очень счастливой, и я… влюбилась… или, вернее, вообразила, что влюбилась в австрийского дворянина, который… который… В общем, достаточно сказать, сэр, что однажды я согласилась пообедать с ним вечером. И я обнаружила, что он был вовсе не тем галантным мужчиной, каким я его считала, совсем наоборот. Я не знаю, чтобы я делала, если бы не приехал сэр Энтони.

– Так он туда приехал?

– Да. Видите ли, он знал, что этот австриец пригласил меня пообедать… я рассказала ему… и он советовал мне отказаться. Но я… ну, вобщем, сэр, я уже вам говорила, что была молода и глупа… Я его не послушала. Когда он заехал к нам домой и узнал, что меня нет, он сразу догадался, где я, последовал за мной в дом графа, назвался австрийским именем и был объявлен как раз, когда граф пытался… пытался… поцеловать меня. Думаю, мне никогда не забыть того облегчения, что я испытала в этот момент! Он был такой надежный, такой английский! Граф был в ярости, и я сначала подумала, что он прикажет своим лакеям выбросить сэра Энтони вон. Но когда он выслушал все, что сэр Энтони захотел ему сказать, он понял, что удерживать меня бесполезно… и меня отвезли домой. Сэр Энтони был очень добр, он не ругал меня и ничего не рассказал моему мужу. Двумя днями позже они с графом дрались на дуэли, и тот был ранен в легкое. Вот и все. Но я была очень ему благодарна и интересовалась его делами. Мистер Фаншо уехал из Вены несколькими неделями спустя, и с тех пор я никогда больше не видела своего Безупречного Рыцаря, – она вздохнула и внимательно посмотрела на Карстерза. – А вы… вы так на него похожи!

– Вы так считаете, сударыня? – это было все, что он смог ответить.

– Считаю, что да, сэр. И, знаете что… не сочтите за дерзость… Сэр Энтони ваш брат?

Внезапность этого нападения, заставила Карстерза растеряться. Он побелел.

– Сударыня!

– Пожалуйста, сэр, не бойтесь моего, как говорится, женского языка. Я не скажу лишнего. Уверяю вас, когда я увидела вас тогда на балу, я была поражена этим сходством и спросила своего спутника, мистера Станли, кто вы. Он сказал ваше имя и еще много чего наговорил, но я тогда не очень стремилась слушать.

– Чего еще ждать от Уилла Станли! – воскликнул Ричард, в душе проклиная добродушного спутника.

– Среди прочего он рассказал мне о вашем старшем брате… который… который… в общем, он рассказал мне всю историю. Конечно, я сразу подумала о моем бедном сэре Энтони, несмотря на то, что он выглядит моложе вас. Я права?

Ричард поднялся и, отойдя к окну, встал спиной к ней.

– Да!

– Я была в этом уверена, – кивнула она. – Значит поэтому он не хотел говорить об Англии! Бедный мальчик!

Душу Ричарда эта жалость обожгла, как раскаленным железом.

– Значит, он всегда будет изгоем, – продолжала она, – одиноким, несчастливым, без друзей…

– Нет! – вскричал он, оборачиваясь. – Бога ради, нет, сударыня!

– Разве когда-нибудь общество… жестокое, непримиримое общество… примет его?

– Настанет день… общество примет… примет его снова, миссис Фаншо. Вы увидите.

– Я мечтаю об этом дне, – вздохнула она. – Как хотелось бы мне, чтобы в моей власти было помочь ему… хоть частично вернуть свой долг.

При этих словах он поднял голову.

– Мой брат, сударыня, я уверен, считает это не долгом, а честью, – гордо ответил он.

– Да, – улыбнулась она. – Вы очень похожи с ним, а когда так говорите, то я просто вижу его перед собой.

– Он стоит тысячу таких, как я, миссис Фаншо! – пылко проговорил он и замолчал, упершись взглядом в стол.

– А как его зовут? – мягко спросила она.

– Джон Энтони Сент-Эрвин Дилэни Карстерз, – произнес он, – граф Уинчем.

– Так что Энтони было настоящим именем! Я так рада, потому что для меня он навсегда останется Энтони.

Наступило долгое молчание, наконец прерванное леди.

– Боюсь, я заставила вас загрустить, мистер Карстерз. Вы выпьете со мной чашку чая до того, как уйдете? И мы больше не будем об этом говорить.

– Вы очень добры, сударыня. Поверьте, я очень вам благодарен за все, что вы рассказали. Прошу вас, не разрешите ли снова посетить вас в недалеком будущем?

– Я буду польщена, сэр. Для моих друзей я почти всегда дома.

Вскоре после этого в комнату вошла ее сестра, и доверительный разговор закончился.

Ночью Карстерз долго лежал без сна, слушая, как бьют часы и кричат совы в сквере под окнами. Слова вдовы глубоко проникли в его наболевшее сознание, и он не мог заснуть от мысли о Джоне, «одиноком, несчастном, без друзей»… Время от времени перед ним вставал мучительный вопрос: Джон или Лавиния?.. Он задумался, где теперь его брат, бродит ли он до сих пор по Южной Англии грабителем на дорогах. Никто никогда не узнает, как страшился Ричард всякой поимки военными такого сорта людей. Каждый раз он ждал, что среди них окажется Джон. Он так часто посещал Ньюгет, что друзья начали над ним подшучивать, утверждая, что у него любовь к ужасам, как у Селвина.

Он мог уговаривать себя, что все зависит от самого Джона, все в его руках: если он захочет вернуться в общество, то так и сделает. Но в глубине души понимал, что эти уговоры недостойны даже такого низкого человека, как он сам. Затем его мысли вернулись к Лавинии, которая попеременно то очаровывала его, то приводила в раздражение. Всего неделю тому назад она бросила ему открытый вызов из-за дружбы своей с Лавлейсом, но разве потом она не извинилась и не отстранила капитана ради него? Она была столь прелестно шкодлива, столь по-детски неразумна. Эгоистична? Да, пожалуй, что так, но ведь он любил ее! Любил так сильно, что с радостью умер бы за нее. Но все-таки Джон… Джон был его братом… обожаемым старшим братом и, предпочитая Лавинию, он вредил брату, поступал с ним несправедливо. Если бы только Лавиния согласилась, чтобы правда была рассказана! Он снова и снова возвращался к этому: если она согласится. А она не согласится никогда. Она настаивала, что он женился на ней обманом и теперь не имел права подставлять ее под бесчестье. Она была права, он это знал, но хотел, чтобы хоть раз она была не такой эгоистичной.

Так он мучился всю ночь, метался по широкой постели, но тяжесть на душе и томительная боль в сердце не покидала его.

С рассветом он заснул и спал, покуда ему не принесли шоколад. Он горько подумал, что по крайней мере Джона не мучает совесть, и он не засыпает с головой, полной противоречивых доводов, а просыпаясь, не обнаруживает, что решение дальше от него, чем когда-либо. В этот день голова Ричарда болела невыносимо, и какое-то время он оставался в постели, разглядывая серое утро за окнами. Что-то бесконечно угнетающее было в этой картине, и, не в силах больше выносить ее, он наконец поднялся и позволил камердинеру одеть себя. К тому времени, как он посетил жену и выслушал ее восторженный рассказ о вчерашнем рауте, голова немного прошла.

Выйдя в сквер, он подозвал портшез и велел отнести себя к «Уайтсу», где намеревался написать два письма. Как-то получилось, что сегодня Уинчем Хаус был пронзительно полон воспоминаний о Джоне, и он был рад из него уйти.

В это утро «Уайте» был переполнен, и шум болезненно отзывался в его голосе. С разных сторон мужчины приветствовали его, предлагали пари, кто-то пытался рассказать ему новейший скандал… Они не оставляли его в покое, и наконец его напряженные нервы не выдержали. Покинув и этот дом, он направился дальше по улице в другой клуб, «Какао-дерево», надеясь найти его не таким переполненным. Там тоже оказалось многолюднее, чем он ожидал, но многие пришли, как и он, написать письма и побыть в тишине. Игра почти не начиналась.