Вернуться по следам - Му Глория - Страница 70

После пары часов работы с такими партнерами я чувствовала себя так, будто верхом ездили на мне. Я уходила к Геше в каморку и минут сорок просто лежала тряпкой на полу – но охота пуще неволи, я с радостью работала больше, если бы не распроклятая школа.

А усталость что, чепуха. Я стала есть за десятерых, на радость маме, и научилась спать урывками, как собака, в любую свободную минуту.

Тех коней, что не подошли, Бабай снова продавал, а потом привозили новых, и так, пока не набрал эту свою дюжину, плюс купил еще четырех рысистых кобыл, здоровых, серых в яблоках, с широкими спинами.

Рысистые лошади не предназначены, в общем, для того, чтобы ездить на них верхом. Галоп и рысь у них крупные, тряские, всадник чувствует себя шейкером, в котором взбивают какой-то дьявольский коктейль, но мы с Гешей сделали то, что велел Бабай, – научили наших новых орловских девок ходить по кругу ноздря в ноздрю и чинно расходиться и сходиться парами по команде.

– Что за танцы, Омар Оскарович? – спросил Геша.

– Номер буду ставить этим белоглазым, – так он о близнецах говорил, – вольтиж на паре.

– Так взяли бы верховых…

– Ай, верховые – нервные, да? Пусть на этих коровах учатся, там посмотрим.

Глава 19

Благодаря Бабаю наша конюшня снова ожила. К нам стали приходить всякие шишки из городской управы, чиновники, ведающие детскими делами, и даже киношники – казалось, Бабай знаком со всеми и его все знают. Он сделал то, чего так долго не могла добиться Лиля, – нашел удачную концепцию, как сказали бы сейчас, обозвал нашу студию «Школа юных каскадеров» и узаконил наконец наши занятия вольтижировкой. Центральная киностудия взяла над нами шефство, и конкуром мы больше не занимались.

Нас показали по телевизору. О нас написали в газете. Попасть к нам стало практически невозможно – был очень большой конкурс.

Из тех, кто учился у Лили, вернулись еще трое, и Бабай всех взял. Он очень быстро набрал группу совсем маленьких детей, а потом принялся отбирать детей постарше – двенадцати—четырнадцати лет – для нашей группы.

Каждый четверг он устраивал смотры, но приходили к нему не конники, а балетные, гимнасты и дети, занимавшиеся в цирковых студиях.

Бабай набрал еще две группы. С новенькими он обращался очень неровно – кого-то мог выгнать за малейшую провинность, а с кем-то возился подолгу, как с норовистыми лошадьми. Впрочем, никто не был застрахован от оскорбительного «Завтра не приходи, ты мне больше не нужен» – без всяких объяснений.

Через три месяца мы показали первый конный номер на открытии одного кинофестиваля.

Все было отработано, отрепетировано, но не без доли риска (Бабай это любил) – пять из двенадцати детей как раз три месяца назад впервые сели в седло, и, хотя были они тренированными и бывалыми детьми – гимнасты, танцовщики, – это было довольно опасно. Кроме того, двое из солирующей четверки – Денис и один из вернувшихся мальчиков, Егор, работали на новых, едва обученных лошадях – Бабаю, видите ли, приспичило, чтобы все кони были гнедыми.

Зоська была золотисто-гнедой, но заметно уступала в росте трем жеребцам – Напалму и новеньким, Буяну и Коктебелю, – и я боялась, что нас снимут с номера, но Бабай сказал: «Даже хорошо, будешь работать эксцентрику».

Сначала Юлька с близнецами в черных гимнастических трико показывали медленный, лирический номер на Монблане, потом на площадку вылетали с обещанными свистом и гиканьем девять человек во главе с Бабаем, одетые уже по-цирковому, в черкесочки и папахи. Пока близнецы и Юлька переодевались, Бабай показывал класс, потом подключались мы с Егором, а затем и близнецы. Снова выезжала Юлька, уже на своем буланом Тактике, сиявшем золотом среди четырех гнедых коней, как солнце в тучах, наряженная в крошечную белую амазонку с укороченным шлейфом, и мы вчетвером начинали как бы соперничать за ее платок – подхватывать его, отнимать друг у друга и всячески выпендриваться. Я как бы побеждала в этой схватке, и тут начинался мой номер – серия довольно сложных трюков соло. Эксцентрика же заключалась в том, что под финал, стоя на лошади, я снимала свою папаху, распущенные волосы падали на спину, и публика понимала, что вот этот самый мелкий джигитик – ах! – девочка.

Потом к нашей «эксцентрике» прибавились почти настоящие клоунские номера. То Зоська работала «собакой» – приносила мне потерянную папаху, садилась, давала «лапу», то я, как бы устав выступать, убегала с площадки, а Зоська возвращала меня, поймав за шиворот; тогда я наставляла на нее большой оранжевый игрушечный пистолет, и Зоська валилась в обморок. В общем, много было всяких глупостей.

Ну да, Бабай банально мыслил и был совершенно лишен чувства юмора, но все его придумки всегда имели успех у публики.

А тот, первый номер давался мне поначалу трудно – волосы у меня были длинные, очень тонкие и мягкие, один раз шапка слетела, и прядь волос запуталась в пряжке подпруги – я чуть шею себе не свернула.

После репетиций у Юльки теперь было новое дело – заново заплетать мне косы.

– Такие мягкие, – говорила она, любовно расчесывая мне волосы, – такие блестящие… Может, ну их, косички? Давай тебе конский хвост сделаем?

– Конскому хвосту место на жопе лошади, а никак уж не на моей голове, – рявкала я. – Юль, просто заплети как было.

– Почему ты не хочешь быть красивой?!

– О-о-о, и ты еще! – И я начинала остервенело заплетать косичку с одной стороны. – Вот в гости приходи. С мамой моей обсудите это дело. Поплачете вместе, че…

Наша премьера имела большой успех и вызвала большой скандал.

«Это возмутительно! Это недопустимо! Не дети, а дрессированные мартышки!» – сказал кто-то из важных партийных сановников, и нас снова стали запрещать.

Но Бабай, как видно, был готов к такому повороту дела. С самого начала он завел привычку раз в неделю проверять наши школьные дневники и, если у кого были тройки или прогулы, отстранял от занятий, да и выгнать мог.

Нам с Юлькой бояться было нечего, но близнецы и некоторые другие дети взвыли.

И вот когда пошли официальные проверки, выяснилось, что у нас у всех высокая успеваемость в школе, никаких серьезных травм на занятиях, а еще… Ну, вы понимаете, парк, а следовательно, и наша студия, находился на окраине города, это были заводские, люмпенские районы, и проблемы с приводами в милицию у большинства детей начинались очень рано. И у нас занимались такие «бандиты». Так вот, во время учебы в «Школе юных каскадеров» у этих детей приводов не было (ну еще бы, после тренировки, если не сдохнешь, хочется только одного – спать, не до глупостей всяких).

И так Бабай всех победил. Начали-то они за упокой, а кончили за здравие – о нас снова написали в газете, и Бабаева все превозносили как Макаренку и воспитателя малолетних преступников.

«От же хитрый цы́ган!» – сказал мой дед, прослышав в своих партийных кулуарах об этом деле, и немедленно отправился знакомиться с Бабаем.

Выглядело это забавно – Бабай был похож на старого черно-бурого лиса, хитрого и сдержанного, а дед – на бровастого, брылястого старого пса. Они глядели друг на друга с пониманием, без неприязни, но и без доверия.

Понятно, что деду Бабай не понравился, да и выступление наше тоже.

– Нет, очень красиво, – словно оправдываясь, говорил он мне, – но, знаешь, на вас страшно смотреть. Вы как маленькие янычары. Это давно, до революции, так было – в ханскую охрану набирали детишек, вот как вы, одиннадцати – пятнадцати лет, самый такой опасный возраст. Бесстрашные, безжалостные и безмозглые. Ну, не серчай, не серчай, я знаю, что говорю, сам таким был. На первую войну убег, так мне десяти не было, младше, чем ты сейчас. Как живой остался – уму непостижимо. Так я это к чему – ты берегись…

– Я берегусь, дедушка, – привычно соврала я, – мы все очень осторожно на тренировках делаем.

Дед на это усмехнулся и погладил меня по плечу:

– Я не о том. Бабаева вашего берегись. Никакой он не Макаренко, как тут в газете прописывали, у него в этом деле свой интерес – славы ищет, реванш хочет взять. Из цирка он с большим скандалом уходил. Нехороший он человек и тщеславный и вас такими же вырастит, дай срок. Берегись его, лисенятко.