Класс коррекции - Мурашова Екатерина Вадимовна - Страница 25

— Я здесь видел неподалеку что-то вроде пещеры, — сказал я. — Пошли туда. Надеюсь, там не живет тролль.

— Тут нет троллей, — сказала Стеша, и между моим вопросом и ее ответом совсем не было паузы. Это обнадеживало.

— Хорошо, что я тебя там, внизу, не видел, — сказал Мишаня. — Если бы разглядел твою рожу, ни за что бы не признал, решил бы — подстава.

Пещера оказалась просто большой нишей. Мы привалились к стенам и вытянули ноги. Подол Стешиного платья был разорван в клочья. Под платьем оказались панталоны до колен, с кружевами. Я их никогда раньше наяву не видел, только на картинках. Умора!

Стеша оторвала оставшиеся кружева и довольно ловко перевязала нам с Мишаней разодранные о скалы руки.

— А куда остальные девались? — спросил я. — Ну те, у которых не получалось тебя спасти?

— Если человек, попадая сюда, идет спасать принцессу, то он сможет и там… — Стеша махнула рукой вдаль, туда, где от заката осталась последняя оранжевая полоса, похожая на ехидную улыбку неба. — Они больше сюда не возвращались.

— А другие? — снова спросил я и подумал о Юрке.

— Здесь можно жить, — сказала Стеша и пожала плечами.

Мишане хотелось рассмотреть ее поближе, но он стеснялся придвинуться. Стеша сама подсела к нему и взяла за руку. Мишаня тихо заурчал.

Над горизонтом высыпали крупные звезды. Черные контуры скал казались бархатными. Мимо наших лиц пролетела летучая мышь.

— Чувствуете, как звезды пахнут? — спросила Стеша. Мы промолчали, отдыхая.

Ниже нас, за поворотом тропы, послышался стук осыпающихся камней.

— Кажется, за нами идут, — прислушалась Стеша. — Мы сможем?

— Меня здесь не надо. Я всегда смогу, — сказал я и протянул им руки. Узкая ладошка Стеши и забинтованная рука Мишани потянулись мне навстречу.

— Ты здесь принял решение, — сказала Стеша. И все исчезло.

До дверей милиции нас провожала небольшая толпа. В целом я их понимал. Одна Стеша, в своих панталонах и накинутых поверх бального платья двух куртках, дорогого стоила. Кроме, того, мы везли в инвалидной коляске подпрыгивающего и кривляющегося Вадика, а сзади темной тенью крался Шакал Табаки. Моя распухшая рожа и забинтованные кружевами руки у нас с Мишаней тоже привлекали внимание. К тому же на осторожный вопрос: «Вы куда идете, ребята?» мы отвечали истинную правду: «В милицию, своих выручать!»

Уже на подходе к милиции Мишаня тронул меня за плечо:

— Ты знаешь, Антон, сейчас темно, я могу ошибаться, но…

— Что еще? — вздохнул я. Если честно, то после бега по стенам мои силы были на исходе.

— Мне кажется, что я нормально вижу и слышу. Подержи, пожалуйста, аппарат и очки. И скажи что-нибудь, только негромко, как нормальные люди между собой разговаривают…

— Держу. Господи, как же вы мне все надоели…

— Спасибо, Антон! Слышу! Я — слышу! Но почему?!

— Обратная трансформация вторично искривленного пространства, — вяло ответил я.

Я правда очень хотел порадоваться за Мишаню, но уже ничего как следует не мог — ни обрадоваться, ни разозлиться.

Глава 27

Мы все стояли под его окнами. Все, весь седьмой «Е» класс. Все девятнадцать человек. Двадцатой была Милка, спавшая у Витьки в «кенгурушнике».

Мы пошли наверх втроем, но Юркина мама сама вышла к нам ко всем вниз. Она была в тапочках и вязаной кофте и пыталась улыбаться, но морщинки не бегали веселыми лучиками. Они прятались под глазами, как испуганные мышки.

— Спасибо вам, ребята, что вы все пришли. Юра недолго учился с вами, но он вас всех полюбил. Всех. Он так много хорошего рассказывал о каждом из вас…

Ленка всхлипнула, а Пашка зарычал и впился зубами в свой огромный кулак. Бедный Зорька! Пожалуй, Юрка был, да и останется в его жизни единственным, кто рассказывал о Пашке много хорошего…

— Вы не должны винить себя за тот вечер. Юра был очень болен с рождения. Рано или поздно это должно было произойти, нам все об этом говорили, но мы… — Юрина мать замолчала, справилась с собой и заговорила вновь. — Мы все равно надеялись… что он еще немного побудет с нами.

Она задохнулась. Стеша стиснула руку Мишани и качнулась вперед. Из подъезда вышел Юркин отец и обнял жену за плечи. За прошедшую неделю он ужасно постарел. Куда больше, чем она.

— Он не умер! — сказал я, и все уставились на меня, как на придурка. Злого придурка. Те, кто помнил мои припадки, поежились. — Я знаю. Он живет в другом мире, где есть придорожный кабачок «Три ковбоя» и город с фонтаном. Там он ходит, бегает и даже скачет на лошади. Мы договорились встретиться с ним на земляничной поляне. Еще трое из нас — Мишаня, Стеша и Витька — знают, что я говорю правду. Свидетельствуйте.

— Свидетельствую, — сказал Мишаня.

— Да, — сказала Витька.

— Это правда, — сказала Стеша.

Мать Юрки прижалась к груди мужа и заплакала. Все девчонки, кроме Витьки, заплакали вместе с ней. Заплакала даже проснувшаяся Милка.

— А наш класс коррекции расформировывают, — неизвестно к кому обращаясь, сказал Ванька Горохов. — Прямо сейчас.

— Правильно, — кивнул тяжелой головой Пантелей. — Хватит, откорректировались.

— И что же с вами будет? — мать Юрки перестала плакать, взглянула с тревогой.

— Ничего, прорвемся, — пообещал я.

— Да, конечно, — согласился со мной Юркин отец. — Вас жизнь не баловала, но вы… Я тоже верю — прорветесь. У вас вся жизнь впереди. Это у нас… ничего больше не осталось…

Я поймал дикий, затравленный взгляд Витьки и кивнул ей. Она шагнула вперед и через голову сняла ремни «кенгурушника». Митька взял сестру на руки, заглянул ей в лицо. Юркину мать затрясло так, что это было видно издалека. Она беспомощно взглянула на мужа, помотала головой, но ее руки уже сами тянулись к Милке. Милка улыбнулась и зачмокала губами. Ее всегда доставали из «кенгурушника», чтобы накормить.

— Ее мать ушла. Она не больная, просто… бестолковая. Их еще шестеро осталось. Митька старший, — сказал я. — Витька не может со всеми…

— Но как же… — Юркина мать схватила ребенка на руки и прижала к себе так сильно, что Милка пискнула. Мне показалось, что сейчас отнять у нее Милку сможет только взвод ОМОНа.

— Она здоровая и развита по возрасту, — сказала Витька. — Я с ней к врачу ходила. Он сказал, вес только маловат. Кормить лучше надо. Ее Милкой зовут, полностью — Людмила…

— Людмила, — прошептал Юркин отец и губами прижался к маленькому лобику.

— Идем! — скомандовал я своему уже несуществующему седьмому «Е» классу, классу коррекции.

И мы пошли.

Запах звезд — говорит Стеша.

Послесловие

Екатерина Мурашова говорит с подростками на самые трудные темы. Практикующий школьный психолог, она умеет увидеть проблему, показать с разных сторон, обобщить сходные явления и диагностировать общие тенденции. Но сделать так, чтобы о проблемах и неприятностях было интересно читать, чтоб чтение такое захватывало, заставляло сопереживать героям, — сделать так может только талантливый писатель. Я думаю, нам всем очень повезло, что практикующий детский психолог Екатерина Мурашова одновременно является талантливым писателем.

Ее повесть «Класс коррекции» очень сильно выделяется в общем потоке современной отечественной литературы для подростков. Тема детей — отбросов общества, зачастую умственно неполноценных, инвалидов, социально запущенных слишком неудобна и некрасива, трудно решиться говорить об этом, но еще труднее говорить так, чтоб не осталось от разговора осадка отвращения, мрака и безысходности. Екатерина Мурашова виртуозно справляется с задачей написания жизнелюбивого, оптимистического произведения там, где, кажется, ни о каком оптимизме и речи быть не может. И дело здесь не в том, что сюжет в «Классе коррекции» условно фантастический. Скорее, секрет писательницы в том, что она искренне верит: в конце концов все будет хорошо и правильно, надо только понять, что «правильно», которое не для всех людей одинаковое, очень зависит от стремления к справедливости, взаимопониманию и взаимодействию.