Ганнибал: Восхождение - Харрис Томас - Страница 36

Когда Ганнибалу было шесть, Берндт однажды поднял его по винтовой лестнице на самый верх водокачки и дал ему возможность полюбоваться водой в поросшем мхом резервуаре и отражающимся в ней небом. Внутри тоже была лестница. Берндту нравилось, пользуясь любой возможностью, купаться в этом резервуаре вместе с одной девицей из соседней деревни. Теперь Берндт мертв, лежит там, далеко, в лесу. Девица, наверное, тоже мертва.

Ганнибал быстро искупался в резервуаре и кое-что постирал. Он представил себе леди Мурасаки в этой воде, подумал, как бы здорово было поплавать здесь с ней.

Потом он пошел назад вдоль железнодорожного полотна, один раз отступив в заросли, когда услышал впереди грохот приближающейся ручной дрезины. Двое загорелых до черноты мадьяр налегали на рукояти привода, а рубашки их были завязаны на поясе.

В километре от замка пути пересекала новая, уже советская линия электропередач. Бульдозеры расчистили для нее просеку в лесу. Ганнибал ощутил исходящее от ЛЭП статическое электричество, когда проходил под мощными проводами, волосы даже встали дыбом. Он достаточно далеко отошел от ЛЭП и от железной дороги, и стрелка на его компасе вполне успокоилась. Так, стало быть, к охотничьему домику – если он еще цел – ведут две дороги. Линия электропередач уходила вдаль прямой линией и пропадала из виду. Если она все время тянется в том же направлении, то проходит в нескольких километрах от охотничьего домика.

Он достал из рюкзака списанный американский армейский паек, отбросил в сторону пожелтевшие сигареты и съел консервированное мясо, обдумывая дальнейшие шаги и вспоминая. Вот лестница падает на Кухаря, вниз обрушиваются стропила и балки...

Домика вполне может уже и не быть. Если он еще цел и если в нем хоть что-то осталось, то лишь потому, что мародеры и грабители не сумели разгрести развалины. И чтобы сделать то, что не удалось грабителям, ему потребуется дополнительная сила. Стало быть, надо сначала посетить замок.

Перед самой темнотой Ганнибал, идя через лес, приблизился к замку Лектер. При взгляде на родной дом его чувства остались спокойными: это не слишком целительное зрелище – дом, где прошло твое детство, но это помогает понять, сломался ты или нет, и если сломался, то как и почему – при условии, конечно, что ты хочешь это понять.

Замок возвышался перед Ганнибалом темной массой на фоне угасающего на западе света, совершенно плоский, словно вырезанный из картона игрушечный замок, в котором обитали куклы Мики. Ее склеенный из картона и бумаги замок в его сознании казался гораздо больше вот этого, каменного. Бумажные куклы корчатся, когда горят. Пламя на маминой одежде.

Из зарослей позади конюшни доносились звон посуды за ужином и пение сирот – они пели "Интернационал". В лесу позади него тявкнула лисица.

Мужчина в грязных сапогах вышел из конюшни с лопатой и бадейкой в руках и направился через двор в огород. Он присел на Вороний камень, чтобы стянуть с себя сапоги, потом прошел в кухню.

"Повар сидел на Вороньем камне, – сказал Берндт. – Его застрелили за то, что он еврей, а он плюнул в того хивиса, что его застрелил". Берндт так и не сказал, как звали того хивиса. "Лучше тебе не знать, а после войны я сам с ними сочтусь", – сказал он тогда, стискивая руки.

Стало совсем темно. По крайней мере в половине помещений замка Лектер электричество работало. Когда зажегся свет в кабинете директора, Ганнибал поднес к глазам отцовский бинокль. Сквозь окно он видел когда-то расписанный в итальянском стиле потолок в комнате мамы, а теперь по-сталински замазанный известкой, чтобы скрыть фигуры из буржуазных мифов и религий. Вскоре в окне показался и сам директор приюта – со стаканом в руке. Он здорово отяжелел и сгорбился. Старший воспитатель подошел к нему сзади и положил ему руку на плечо. Директор отвернулся от окна, и через несколько секунд свет в комнате погас.

Луну то и дело закрывали бегущие по небу рваные облака, и их тени скользили по зубцам стены и перескакивали через крышу. Ганнибал подождал еще полчаса. Потом, двигаясь вместе с тенью очередного облака, пересек двор и подошел к конюшне. В темноте ему было слышно, как там сопит большая лошадь.

Цезарь проснулся и прокашлялся. Насторожил уши и повернул их в сторону двери, когда Ганнибал вошел внутрь конюшни. Ганнибал подул старому коню в нос и погладил его по шее.

– Просыпайся, Цезарь, – сказал он коню на ухо. Ухо Цезаря коснулось лица Ганнибала. Ганнибалу пришлось зажать себе нос, чтобы не чихнуть. Он прикрыл ладонью луч фонарика и осмотрел коня. Цезарь был вычищен, копыта, кажется, были в порядке. Ему сейчас, наверное, тринадцать: он родился, когда Ганнибалу было пять. – Ты набрал всего-то с сотню кило, – заметил Ганнибал. Цезарь дружески ткнулся в него носом, и Ганнибалу пришлось ухватиться за стенку стойла. Ганнибал надел на коня уздечку и хомут с двумя шлеями и затянул супонь. Подвесил к упряжи торбу с зерном. Цезарь тут же повернул морду, пытаясь сразу сунуть ее в торбу.

Потом Ганнибал прошел в кладовую для инструментов, где тогда ребенком сидел взаперти, и взял там моток веревки, инструменты и керосиновый фонарь. В замке не было видно ни огня. Ганнибал провел коня через гравийную дорожку на мягкую землю и направился к лесу, над которым уже завиднелся рогатый месяц.

Никакой тревоги в замке. Оглядывая окрестности с зубчатого верха западной башни, сержант Свенка надел наушники полевого радиоприемника, который втащил сюда по двум сотням ступеней.

43

На опушке леса поперек тропинки было свалено огромное дерево. На нем висел знак с надписью по-русски: "ОПАСНО! НЕРАЗОРВАВШИЕСЯ БОЕПРИПАСЫ!"

Ганнибалу пришлось обвести коня вокруг упавшего дерева. И он вошел в лес своего детства. Бледный лунный свет пробивался сквозь листву и серыми пятнами ложился на заросшую тропинку. Они уже далеко углубились в лес, когда Ганнибал зажег фонарь. Он шел впереди; здоровенные, размером с тарелку, копыта Цезаря все время наступали на отбрасываемый фонарем круг света. Возле лесной тропинки из земли прямо как гриб торчала головка бедренной кости человека.

Время от времени Ганнибал заговаривал с конем:

– Сколько раз ты возил нас в повозке по этой дорожке, а, Цезарь? Мику и меня, няню и учителя Якова?

Три часа пути: они шли, раздвигая грудью высокую траву и побеги, и наконец вышли на край поляны.

Охотничий домик стоял на месте. На взгляд Ганнибала, он ничуть не стад меньше. Домик вовсе не выглядел плоским, как замок; он возвышался, нависал над поляной, точно так, как в его снах. Ганнибал остановился на краю поляны и осмотрелся. Да, здесь бумажные куклы все еще корчились в огне. Охотничий домик наполовину выгорел, крыша частично провалилась внутрь; лишь каменные стены не дали ему рухнуть окончательно. Поляна вся заросла травой до пояса и кустарником в рост человека.

Сгоревший танк, так и оставшийся стоять перед домом, весь порос вьющимися растениями. С пушки свисал цветущий вьюнок, а из высокой травы все еще торчало, словно парус, хвостовое оперение разбившегося бомбардировщика "Штука". Тропинок в зарослях травы не было. В огороде торчали жерди для фасоли и гороха.

Здесь, в огороде, няня всегда ставила Микину ванночку, а когда вода нагревалась на солнце, Мика влезала в нее и сидела в воде, болтая руками, а вокруг нее вились белые бабочки-капустницы. Однажды он срезал баклажан и дал его ей, когда она сидела в ванночке, – ей очень нравился его цвет, почти пурпурный на солнце, и она прижала к себе теплый баклажан.

Траву перед входом никто не топтал. На ступенях перед дверью собралось много павших листьев. Ганнибал стоял и смотрел на охотничий домик, пока луна не сдвинулась на целый палец.

Время, время! Ганнибал вышел из тени деревьев и вывел коня на освещенную луной поляну. Подошел к колодцу с насосом, смочил механизм водой из фляжки и стал качать, пока скрипящий поршень не начал подавать холодную воду из глубины земли. Он понюхал воду, попробовал ее, дал напиться Цезарю, который выпил больше галлона, а потом съел пару пригоршней зерна из торбы. Скрип насоса эхом отдавался по всему лесу. Заухала сова, и Цезарь повернул уши в сторону этого звука.