Помпеи - Харрис Роберт - Страница 41

Гладиатор ухмыльнулся:

— Хоть одного, хоть вместе с твоей гребаной матерью!

Несмотря на изрядный вес, Бребикс вскарабкался по веревке проворно, словно обезьяна. Аттилий остался один. Обвязавшись веревкой, акварий подумал, что он, возможно, и вправду ненормальный. Но другого выхода не было. Если туннель не осушить, они не смогут его починить. А у него нет времени ждать, пока вода естественным путем просочится через завал. Он подергал за веревку.

— Эй, Бребикс! Ты готов?

— Да!

Аттилий подобрал факел и двинулся обратно.

Вода уже поднялась выше лодыжек. Она бурлила вокруг голеней, когда он ступал среди брошенных инструментов и корзин. Аттилий шел медленно, чтобы Бребикс успевал отпускать веревку. К тому моменту как акварий добрался до завала, он был весь в поту — и от жары, и от нервного напряжения. Аттилий просто-таки чувствовал давление Августы. Он переложил факел в левую руку, а правой ухватился за кирпич, торчащий из завала на уровне его лица, и принялся расшатывать его. Ему нужна была небольшая щель. Нужно устроить сток ближе к верху и постепенно, понемногу выпустить воду. Сперва кирпич не поддавался. Потом вокруг него забила вода. А потом кирпич вырвался из пальцев Аттилия, вылетел из стены и просвистел мимо его головы, едва не оцарапав ухо.

Аттилий, вскрикнув, попятился. Участок земли вокруг отверстия вспух, подался вперед — и развалился. Образовалась треугольная промоина. Все это произошло мгновенно — и все же настолько медленно, что Аттилий успел разглядеть каждую подробность, прежде чем стена воды обрушилась на него, отбросила назад, выбила факел из рук и захлестнула с головой. Поток поволок его по туннелю головой вперед. Аттилий пытался уцепиться за что-нибудь, но обломки они убрали, а ухватиться за гладкие оштукатуренные стены водовода не получалось. Инженера перевернуло со спины на живот. Он задохнулся от боли: веревка с силой впилась в ребра и рванула его назад; Аттилий проехался спиной по потолку. На мгновение он решил уже, что спасен, но тут веревка снова ослабла. Аттилий опустился на дно туннеля, и вода потащила его во тьму, словно опавший лист в водосточную трубу.

Nocte Concubia

[22.07]

Амплиат никогда особо не любил Вулканалии. Это празднество служило границей — после него ночи становились ощутимо длиннее, а день приходилось начинать при свечах. Конец обещаний лета и долгий, унылый путь навстречу зиме. Да и обряды, которыми сопровождался этот праздник, были отвратительны. Вулкан жил в пещере под горой и насылал на землю разрушительное пламя. Все живое трепетало перед ним, кроме рыб, и потому, поскольку боги, как и люди, сильнее всего желают того, что труднее всего заполучить, Вулкану приносили в жертву рыбу — ее живой бросали в костер.

Не то чтобы Амплиат был полностью лишен религиозного чувства... Ему всегда нравилось смотреть, как в жертву приносят какое-нибудь красивое животное — скажем, быка, — как он безмятежно шествует к алтарю, как озадаченно смотрит на жреца. Потом неожиданный удар молота и взблеск ножа, вспарывающего шею... Нравилось смотреть, как бык падает, протянув ноги, как темно-красные капли крови застывают в пыли, как из распоротого живота вынимают желтые внутренности и несут для изучения гаруспиям. Вот это — религия. А смотреть, как суеверные граждане поочередно проходят мимо костра и сотнями швыряют туда мелкую рыбешку, как серебристые рыбки прыгают и корчатсяв огне — нет, в этом Амплиат не мог углядеть ничего благородного, как ни старался.

А в этом году все было особенно утомительно, из-за большого количества желающих поучаствовать в жертвоприношении. Бесконечная засуха, мелеющие ручьи и пересыхающие источники, подземные толчки, появление призраков на Везувии — все это явно было работой Вулкана, и город полнился дурными предчувствиями и смутными опасениями. Амплиат видел это по раскрасневшимся, потным лицам горожан, толпящихся на форуме и глядящих на огонь. В воздухе витал страх.

Амплиат занимал не самое лучшее место. Правители города, как того требовала традиция, собрались на ступенях храма Юпитера: впереди — магистраты и жрецы, далее — члены городского совета, в том числе и его сын. Самому же Амплиату, вольноотпущеннику, не имеющему никаких официальных титулов и не занимающему никаких должностей, полагалось находиться позади. Не то чтобы он возражал — отнюдь. Власть — подлинная власть — должна держаться в тени. И Амплиату это нравилось. Он был той незримой силой, что давала людям возможность проводить все эти гражданские церемонии — и подергивала участников за ниточки, словно марионеток. А кроме того, большинство граждан знали, что на самом деле во-он тот тип, третий в десятом ряду, и есть подлинный правитель города — и это придавало ощущениям Амплиата особенную остроту. И магистраты — Попидий и Куспий, Голконий и Бриттий — они тоже это знали и ежились, даже когда толпа возносила им хвалу. И толпа это тоже знала и в результате относилась к Амплиату с еще большим почтением. Амплиат видел, как они толкают друг дружку локтями и показывают на него. Он словно слышал, как они переговариваются. «Это тот самый Амплиат, который отстроил город, когда все остальные бежали прочь! Слава Амплиату! Слава Амплиату! Слава Амплиату!»

Он ушел потихоньку, не дожидаясь конца церемонии.

Амплиат снова решил не садиться в носилки, а вместо этого пройтись пешком. Он спустился по ступеням храма, пройдя сквозь ряды зрителей — кому кивнуть, кому пожать руку, — прошел вдоль затененной стороны здания, потом под триумфальной аркой Тиберия и вышел на пустую улицу. Рабы несли носилки следом за ним, исполняя одновременно роль телохранителей, но Амплиат не боялся ночных Помпей. Он знал в этом городе каждый камень, каждую выбоину на мостовой, каждую лавчонку и каждый водосток. Света полной луны и изредка встречающихся фонарей — еще одного его нововведения — вполне хватало, чтобы без затруднений добраться до дома. Но Амплиат знал не только здания Помпей. Он знал здешних жителей и знал, что творится в их душах, особенно во время выборов. У него были свои люди везде; он опекал все ремесленные гильдии — пекарей, рыбаков, прачек, изготовителей благовоний, ювелиров и многих других. Он мог даже заполучить голоса половины прихожан храма Исиды, его храма. А в благодарность за возведение в должность какого-нибудь олуха, которого Амплиат счел достаточно удобным, он получал лицензии и выгодные подряды и добивался благоприятного для него решения дел в суде и в Базилике, незримом сосредоточении власти.

Амплиат свернул к дому — он мог бы даже ска-зать: «к своим домам» — и остановился на мгновение подышать ночным воздухом. Он любил этот город. Рано утром жара была гнетущей, томительной — но тянулось это недолго. Обычно море со стороны Капри покрывалось рябью, и к четырем часам город уже овевал бриз — и на протяжении всего дня Помпеи благоухали, словно по весне. Да, правда, во время жары и безветрия — вот как сейчас — аристократы жаловались, что в городе воняет. Но Амплиату это почти что нравилось — запах конского навоза на улицах, мочи, собранной в прачечных, рыбного соуса, перерабатываемого внизу, у порта, пота двадцати тысяч человек, стиснутых городскими стенами. Для Амплиата это был запах самой жизни — хозяйственной деятельности, денег, прибыли.

Амплиат зашагал дальше. Дойдя до своей двери, он остановился рядом с фонарем и громко постучал. Это по-прежнему доставляло ему удовольствие — возможность войти через парадный вход, через который ему запрещалось ходить в бытность рабом, — и потому Амплиат одарил привратника улыбкой. Он пребывал в превосходном расположении духа и потому, уже преодолев половину вестибюля, обернулся и спросил у привратника:

— Массаво, а ты знаешь, что нужно, чтобы стать счастливым?