Надеюсь и люблю - Ханна Кристин - Страница 9

– Сомневаюсь.

Лайем понял, что сын хочет сохранить эту прерогативу для матери. Если он постарается занять ее место, это будет означать, что он не верит в ее возвращение домой. На глаза у Брета навернулись слезы.

– Я все время думаю о маме.

– Я знаю, дорогой мой. Я знаю. – Он прижал его к груди.

На какой-то миг жизнь вошла в прежнюю колею. Лайем вдыхал сладкий аромат волос сына, чувствовал прикосновение его теплой щеки. Сотни дорогих воспоминаний нахлынули на него, и он молился о том, чтобы это все повторилось в их жизни.

Глава 5

Роза заняла маленький коттедж рядом с главным домом, поставила на полочку в ванной косметические средства и сунула в холодильник графин с холодным чаем и буханку хлеба. Она рассчитывала большую часть времени проводить с внуками и с дочерью. Наутро она приготовила завтрак Лайему, который отправился на работу, и захотела собрать детей в школу.

Не нужно, бабушка, пожалуйста…

У нее не хватило силы воли противоречить им. Она понимала, что им хочется провести день с матерью, но больница – не место для детей. Им не следовало оставаться там час за часом, день за днем.

Роза постаралась настоять на своем, но не смогла им противиться. Они сели в машину и поехали к медицинскому центру. Роза оставила детей в приемном покое и пошла по коридору к палате. Она сосредоточенно считала ступени. Их оказалось одиннадцать.

Небольшая комната с задернутыми шторами по-прежнему пугала ее – здесь было много посторонних шумов, которые производили медицинские аппараты. Она подошла к кровати и горестно склонилась над своим несчастным ребенком.

– Знаешь, видимо, не важно, сколько нам с тобой лет. Ты все равно остаешься моей маленькой девочкой. – Она погладила Микаэлу по бледной впалой щеке. Кожа была дряблой и бесцветной, но Розе показалось, что под ней струится кровь, чего не было раньше, отчего плоть стала мягче и податливее. Она взяла щетку для волос и стала причесывать дочь. – Сегодня я вымою тебе голову, дочка. – Она улыбнулась: – Я никак не могу привыкнуть к твоим коротким волосам, хотя они такие уже много лет. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу свою девочку с длинными, струящимися по спине косами.

Роза задумалась. Ей вспомнилось время, когда ее дочь ждала того единственного мужчину, который был ей нужен. Он обещал вернуться, но обманул. И тогда Микаэла, вооружившись ножницами, принесла в жертву то, что ценила в себе больше всего.

«Не уродуй себя», – сказала ей тогда мать, хотя имела в виду другое: не ломай свою жизнь ради него.

Роза не могла упрекать женщину за то, что та полюбила не того мужчину, лишь надеялась, что Микаэла переживет сердечную драму и вновь отрастит свои шикарные волосы.

И вот теперь ее дочь была острижена коротко, как мальчишка.

– Нет, – вслух вымолвила Роза, – я не хочу думать о нем. Он и раньше не стоил того, тем более теперь. Лучше уж я буду думать о тебе, моя девочка. Ты всегда была красива, обворожительна, весела, всегда заставляла нас смеяться. И у тебя были далеко идущие планы, помнишь? У тебя над кроватью висели фотографии далеких мест. Ты хотела поехать в Лондон, Париж, Китай. Помнишь, я спросила тебя: «Откуда у тебя эти фантазии, Микита?» И что ты мне ответила? – Она ласково погладила дочь по волосам. – Ты сказала: «У меня должны быть такие грандиозные мечты, мама, потому что я мечтаю за нас обеих». Сказав так, ты ранила мое сердце.

Рука Розы вдруг замерла. Она вспомнила о том, как грандиозные мечты ее дочери неожиданно съежились, а потом и вовсе испарились под жарким калифорнийским солнцем.

Как давно это было! Теперь от ее мечтаний не осталось и следа.

– Теперь у меня большие надежды, детка. Я мечтаю о том, что придет день, когда ты сядешь на этой кровати и откроешь глаза… что ты вернешься к нам. – Ее голос дрогнул и превратился в надтреснутый шепот. – Теперь у меня есть мечта. Ты ведь всегда хотела, чтобы я о чем-нибудь мечтала. Теперь я мечтаю за нас обеих, Микита.

Позже в тот же день Стивен вызвал Лайема и Розу к себе в кабинет.

– У меня хорошая новость: ее состояние стабилизировалось. Мы отключили ее от аппарата, и теперь она дышит самостоятельно. Нам даже не пришлось делать трахеотомию. Кормят ее внутривенно, но из отделения интенсивной терапии мы перевели ее в отдельную палату в западном крыле.

Лайем почти не прислушивался к словам. Он слишком хорошо знал, что когда доктор начинает разговор с родственниками со слов «хорошие новости», значит, надо быть готовым к тому, что за ними последует сообщение о чем-то серьезном и малоприятном.

– Она дышит? Это значит, что она живет, да? – спросила Роза.

– Да, – кивнул Стивен. – Проблема в том, что мы пока не знаем, почему она до сих пор не пришла в себя. У нее здоровый организм. Мозговая активность в норме. Судя по всем показателям, она должна быть в сознании.

– А как долго человек может так проспать? – спросила Роза.

– Некоторые просыпаются через несколько дней, другие… – Стивен замялся. – Другие остаются в коме годами и могут не выйти из нее никогда. Жаль, что я не могу сказать вам ничего более утешительного.

– Спасибо, Стивен.

– Она в двести сорок шестой палате, – сухо ответил он.

Лайем поднялся из кресла и взял Розу под локоть.

– Пойдем к ней.

Роза молча кивнула. Рука об руку они покинули кабинет Стивена и направились к новому пристанищу Микаэлы.

Войдя в палату, Лайем первым делом подошел к окну и распахнул его, подставив лицо свежему ветру, затем подошел к кровати и прикоснулся к щеке жены.

– Наступила зима, любовь моя. Ты заснула осенью, и вот уже зима, хотя прошло всего три дня. Как это может быть? – Лайем судорожно сглотнул. Он вдруг представил себе, какая жизнь ожидает его теперь – бесконечная череда загруженных работой дней и пустых ночей. Календарь, отсчитывающий долгие недели без Микаэлы. День Благодарения, Рождество, Пасха.

Он попытался заставить себя не думать об этом, понимая, что в этой ситуации нельзя терять надежду. Но силы подчас оставляли его.

– Ты не должен сдаваться, доктор Лайем. – Роза коснулась его плеча, словно прочитав его мысли. – Она принадлежит к числу тех счастливчиков, которым суждено проснуться.

Он сам сознательно ввел тещу в заблуждение относительно истинного положения дел, уверенно заявив, что теоретическая возможность трагического конца не имеет отношения к Микаэле. И теперь он не мог пойти на попятный, хотя такие варианты, как поражение мозга, паралич и пожизненное состояние комы, ему как врачу представлялись вероятными. Лайем знал, что завтра утром он станет сильнее и непременно ухватится за хрупкую надежду на счастливый конец. Последние несколько дней он чувствовал, как зыбкая почва уходит у него из-под ног и что ему трудно бороться со своим страхом.

Лайем выпрямился, закрыл глаза и попытался не думать о том, что ему предстоит жить день за днем, неделя за неделей в ожидании возвращения Микаэлы.

– Я никогда не сдамся, Роза. Но мне нужно… что-нибудь, что укрепит мою веру. Мой коллега, к сожалению, этого сделать не смог.

– Вера в Бога может стать для тебя опорой, Лайем. Не бойся довериться Ему.

– Не сейчас, Роза, прошу тебя…

– Если ты не готов обратиться к Богу, поговори хотя бы с Микаэлой. Ей нужно постоянно напоминать о том, что вокруг нее продолжается жизнь. Теперь только твоя любовь может заставить ее вернуться.

– А если этого не произойдет, Роза? – Лайем обернулся к теще.

– Обязательно произойдет.

Лайем позавидовал ее слепой вере, дающей непоколебимую уверенность. Он попробовал найти в своей душе что-нибудь похожее, но обнаружил только страх.

– Ты ей нужен сейчас, – продолжала Роза. – Больше, чем когда бы то ни было. В тебе заключен источник света, который может привести ее домой. Ты должен думать только об этом.

– Ты права, Роза. Да, ты совершенно права.

– Тебе следует говорить с ней о жизненно важных вещах, о том, что действительно имеет значение для вас обоих. – Она из последних сил старалась держаться, но губы у нее дрожали. – Я провела во сне всю свою жизнь, доктор Лайем. Не допусти, чтобы с моей дочерью случилось то же.