Золото собирается крупицами - Хамматов Яныбай Хамматович - Страница 32

— Где нашел?

— Купил.

— Можешь выбросить. — Кассир вынул камень из кислоты, дал его Шарифулле и, сев за стол, опять углубился в бумаги.

— Как выбросить?! — наконец обрел дар речи Шарифулла.

— Очень просто — взять и выбросить. Зачем тебе медь?

— Что ты, агай, это настоящее золото, я купил его за такую цену! — заволновался Шарифулла. — Если не хочешь дать настоящую цену, отдай хоть то, что я заплатил…

— Я же говорю тебе ясным языком — это не золото, а медь, понял? Нам золото нужно, мы золото покупаем, слышишь? А ты сюда зачем при шел со своей медью? Обмануть меня хотел? Иди отсюда, пока цел, а то я сейчас урядника позову, он тебе пропишет золото! — вскипел кассир. — В тюрьму захотел? А ну, вон отсюда, голытьба! — Он осторожно обмакнул перо в чернильницу и застрочил по бумаге.

Шарифулла постоял немного и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Голова его кружилась, он чувствовал, что вот-вот упадет. На морозе он очнулся и, быстро шагая, направился к дому Хажигали. Хажигали седлал лошадь во дворе. Подойдя сзади, Шарифулла дернул его за рукав.

— Что же это творит твой сын? — начал он, не здороваясь.

— А что такое? — обернувшись, спросил Хажигали. Шарифулла поежился под его колючим недобрым взглядом.

— Он продал мне за большую цену золото, а оказалось, что это медь!

— Ну и что? —Хажигали затянул правую подпругу и зашел к лошади с другой стороны.

— Как что? Ведь это нехорошо! — растерянно проговорил Шарифулла.

— Ну и что? — повторил Хажигали, затянув вторую подпругу и беря лошадь под уздцы.

— Как что? —закричал Шарифулла. — Я тебе говорю, что твой сын обманывает людей, а ты и бровью не поведешь! Разве ведут себя так мусульмане, да еще родня!

Хажигали прыгнул в седло и посмотрел сверху на Шарифуллу, как бы оценивая его, затем покачал головой и тронул с места шагом. Шарифулла вцепился в его ногу.

— Постой! Постой, ты куда? Почему ты мне ничего не сказал?

— А что я должен тебе сказать? — усмехнулся Хажигали. — Если ты такой дурак, что покупаешь медь вместо золота, при чем тут я? А по том еще неизвестно, кто кого обманул… Откуда я знаю, что ты не врешь? Может, ты пришел на говаривать на сына, а я всему должен верить?

— Хауда тебе подтвердит, Хауда! — горячо за бормотал Шарифулла,

— Хауда, Хауда! Что мне твоя Хауда? Твои дела, ты в них и разбирайся! Чего ты ко мне при стал? Пусти ногу! — разозлился Хажигали.

— Но как же так? — чуть не плача, вопил Шарифулла.

— А вот гак! —сказал Хажигали и хлестнул коня.

Шарифулла выпустил его ногу, но не успел Хажигали выехать на дорогу, как Шарифулла крикнул вслед, не в силах сдержать кипевшую в нем злобу:

— Вор проклятый! И сын твой вор! Гореть тебе в аду, шайтан неверный!

Хажигали быстро повернул обратно, и лошадиная морда внезапно нос к носу появилась у лица Шарифуллы. Хажигали наклонился.

— Пожалеешь! — свистящим шепотом проговорил он, и в следующее мгновение конь уже мчался по дороге, взрывая копытами мерзлую землю. Хажигали не оглядывался, он как бы врос в седло, и только видно было, как трепещут рукава его рубахи…

Шарифулла обхватил голову руками. Слезы градом катились по его лицу. Шатаясь, как пьяный, пришел он домой и со стоном повалился на нары.

— Что с тобой? Скажи же! — трясла его за плечи Хауда.

Но Шарифулла только стонал и бормотал в промежутках между стонами:

— Зачем я сказал, зачем? Все, теперь все… Все кончено, Хауда! Я хочу умереть…

На другой же день Шарифулла пожинал плоды своей неосторожности — упала в шахту и подохла единственная его корова, а в огороде между грядками Хауда нашла внутренности и головы кобылы и жеребенка — Хажигали отомстил.

Не зная, что делать, Шарифулла побежал к старосте. Староста послал его к уряднику. Важно крутя усы, урядник спросил его:

— Кто видел Хажигали? Свидетели есть? Учти, жена в свидетели не годится…

— Нет… — потерянно пробормотал Шарифулла.

— Ну, тогда это дело трудное, много денег возьмет! — И урядник заломил такую цену, что у Шарифуллы даже волосы на голове дыбом встали. Он только покачал головой.

— Тогда нечего и говорить! — презрительно скривил губы урядник. — Лишь от дела отрыва ешь!

От урядника Шарифулла побежал к Хажисултану-баю. «Все-таки свой, мусульманин, и слово его закон, — думал Шарифулла. — Может, поможет приструнить нечестивцев…» По мере приближения к байскому дому он все замедлял и замедлял шаги, наконец старательно вытер ноги о лежащий у ворот клочок сена, шмыгнул носом и взялся за ручку. Во дворе тут же залаяла собака, слышно было, как она прыгает, ударяя в ворота лапами. Шарифулла в страхе отскочил и хотел было повернуть назад, но тут во дворе скрипнули двери, и женский голос спросил:

— Кто там ходит, собак дразнит?

— Это я, ваш сват, Шарифулла…

Женщина прикрикнула на собаку, которая не переставала злобно лаять и рычать:

— Хакколак, Хакколак, иди сюда! На-на-на! — Собака притихла. — Я держу ее, иди! —крикнула женщина.

Поглядывая на собаку, которая, рыча, ела принесенный хозяйкой суп, Шарифулла прошел по двору и у дверей чуть не столкнулся с хозяином. Не отвечая на приветствие, Хажисултан подошел к Гульмадине и с размаху залепил ей оплеуху.

— Дура! Где твоя голова, кобыла бесхвостая! Кто же собаке из такой чашки дает? Чтоб этой чашки я больше в доме не видел! Только и знаешь, что шайтана в дом призывать, проклятая!

Гульмадина стояла, низко опустив голову, с горевшей щекой. Собака подняла морду, облизнулась, вытащила из чашки большую кость и, захватив ее передними лапами, стала яростно грызть. Шарифулла, вспомнив, как давно он не ел мяса, глотнул слюну и облизал сухие, потрескавшиеся от мороза губы. Он подумал о том, что лишился добра, которое копил годами, отказывая себе в еде и одежде, и у него тут же тягуче и нудно засосало под ложечкой.

— Я к тебе за советом пришел, — робко начал Шарифулла. — Не откажи помочь…

— Ну, не тяни! Чего там? — нетерпеливо передернул плечами Хажисултан.

— Эх, сват, пропал я, совсем пропал, будь проклят этот Нигматулла! — быстро затараторил Шарифулла. — Надул он меня, все отнял, что я имел! Помоги, сват, вернуть добро, на тебя вся надежда! Разве не слышал? Он мне медь вместо золота продал. А Хажигали кобылу с жеребенком зарезал, только головы оставил! И корову в шахту сбросил, будто она сама провалилась!.. Что мне делать?

— Меньше языком трепи, — сердито сказал бай. — Не мое это дело, к старосте иди!

— Ходил, ходил, и к уряднику ходил!..

— И к уряднику? Ничего себе, хорош! Ходит туда, куда и нога мусульманина не ступала! И после этого ты еще у меня совета просишь? На своего брата, мусульманина, жаловаться! Ты б еще к хозяину прииска пошел, косой дурак! — Хажисултан махнул рукой и вошел в дом, хлопнув дверью…

Ссутулившись и часто шмыгая носом, Шарифулла шел по дороге. Он уже подошел к своему дому, как новая мысль одолела его. «Почему и в самом деле не сходить к хозяину прииска? — подумал он. — Мулла, конечно, скажет, что грех… А что делать?» Он постоял у ворот, переминаясь с ноги на ногу, и повернул к прииску. Новая и последняя надежда заставляла сильнее биться сердце, дорога сама бежала под ногами. Поднимаясь в гору, Шарифулла замедлил шаг и огляделся. Оголившийся лес почти просвечивался, сквозь ветки далеко были видны красные глянцевитые плоды шиповника и свешивающиеся большими кистями грозди рябины, над которой кружились запоздалые дрозды. Зазвенел, переливая в горле высокую ноту, свиристель, и в ответ ему бархатным голосом свистнул снегирь. Кое-где еще стояли зеленые дубы, на вершине горы гордо тянулись вверх прямые, как стрелы, сосны. Под ногами щедро лежала листва — красные острые листья осины, удлиненные золотисто-желтые листья березы, вишневые листья черемухи и оранжевые листья клена, похожие на раскрытые человеческие ладони…

Дойдя до вершины, Шарифулла пошел под гору быстрее, то и дело поглядывая, сколько еще осталось до прииска. Прииск виднелся вдали на возвышенности, за ним без конца и края тянулся лес, в сизой дымке внизу, у Юргашты, видны были полуразрушенные балаганы и казармы, сотни желтоватых бугорков вырытой земли, разбросанных среди пней по всему течению реки…