Выкуп за собаку - Хайсмит Патриция - Страница 7

Грета принесла кофе.

Потом из бывшей комнаты Маргарет донеслось негромкое монотонное жужжание швейной машинки.

Эд продолжал читать, или, по крайней мере, его глаза скользили по страницам. Их оставалось больше ста семидесяти. Смешно возвращаться на Йорк-авеню и Шестьдесят первую улицу сегодня вечером, подумал он. Он был рад, что Грета не упомянула об этом, не сказала, что это неплохая мысль, потому что тогда он пошел бы. Если Аноним всерьез собирался возвратить собаку, он позвонил бы.

Телефон зазвонил как раз около полуночи, и Эд бросился к нему, полный счастливых надежд.

Звонок обещал что-то новое, возможно, звонили из полиции, а может, это Аноним.

— Здравствуйте. Мистер Рейнолдс?

— Да.

— Говорит патрульный Духамель. Кларенс Духамель. Вы приходили в участок сегодня утром.

— Да? — Эд сжал телефонную трубку.

— Я был в комнате, когда вы разговаривали с капитаном Макгрегором. Я...

— У вас есть какие-то новости?

Грета слушала, стоя у двери.

— Нет, извините, у меня нет новостей. Но мне хотелось бы повидаться с вами. Если можно. Дело в том... я знаю, что все в участке сейчас очень заняты. Произошло много квартирных краж, а у меня ночное дежурство с завтрашнего дня. По-моему, стоит порыскать по окрестностям.

— Да. — Эд досадовал, что нет новостей, но был благодарен за интерес, проявленный к его проблеме.

— Можно мне зайти к вам завтра утром? — спросил молодой голос более уверенно.

— Да, конечно. У вас есть адрес?

— Я записал его. Завтра утром около одиннадцати?

— Прекрасно.

— Кто это был? — спросила Грета.

— Полицейский из участка, куда я ходил сегодня. Хочет прийти повидаться с нами около одиннадцати.

— У него есть какие-то новости?

— Нет, он сказал, что нет. Похоже, он придет по собственной инициативе. — Эд пожал плечами. — Но это кое-что. По крайней мере, они прилагают какие-то усилия.

Глава 4

Патрульный Кларенс Поп Духамель, двадцати четырех лет, был выпускником Корпеллского университета, где он специализировался по психологии, хотя не имел никакого представления, что собирается делать потом. Затем его призвали на военную службу, и за два года он поработал в четырех лагерях для призывников в качестве консультанта. Затем, честно исполнив свой долг и избежав, к большой радости родителей, службы во Вьетнаме, Кларенс получил работу в отделе кадров большого нью-йоркского банка, который имел в городе чуть ли не восемьдесят отделений. Через полгода Кларенсу наскучила эта работа. Закон о преимущественном праве при приеме на работу представителей «малых рас», принятый Комиссией по правам человека, заставлял его давать рекомендации людям, не имеющим необходимой квалификации, и он сам, и его начальники испытывали неловкость, узнавая позднее о промахах их протеже. Наверное, над этим можно было лишь посмеяться, и Кларенс до сих пор помнил Берни Олперта из их отдела, который говорил: «Не принимай все это так близко к сердцу, Клар, ты только что из армии и привык подчиняться приказам, разве нет?» Работа в отделе кадров банка не только не приносила Кларенсу морального удовлетворения, но и не давала ему ничего как профессионалу: у него не было возможности рекомендовать на вакантную должность наиболее подходящего человека, чему, собственно, его и учили. Трезво обдумывая эту ситуацию — Кларенс пытался ко всему относиться трезво, — он наткнулся в офисе на рекламную брошюру, предлагающую молодым людям поступить на работу в полицию. Это походило на один из знаков судьбы, решил Кларенс, которыми Провидение одаривает растерявшихся дураков вроде него. О работе полицейского, премиальных, пенсиях и карьере в брошюре говорилось весьма завлекательно. Но главный упор делался на то, что человек, поступивший на службу в полицию, может принести немалую пользу городу и всему человечеству, помогая своим соотечественникам и наставляя на праведный путь заблудших. На Кларенса Духамеля снизошло прозрение: в полиции необязательно все кретины, простофили или мафиози, там найдется место выпускнику университета, который знает Райха и Фрейда и читал Достоевского и Пруста. Так Кларенс поступил на службу в полицию Нью-Йорка.

Он вырос в Астории, на Лонг-Айленде, где все еще жили его родители. По матери Кларенс был ирландцем, по отцу наполовину немцем, наполовину англичанином, с некоторой примесью французской крови. Прослужив год в нью-йоркской полиции, Кларенс, в общем, остался доволен. В чем-то он разочаровался: никакой работы с отдельными личностями (потенциальными или действительными преступниками любого возраста) ему, конечно, не светило, вместо этого приходилось постоянно быть настороже и чуть что прятаться и вызывать по рации патрульную машину. Таков был приказ капитана центрального участка Восточного округа: не расслабляться и просить помощи в любых ситуациях, где могла завязаться перестрелка. Все прекрасно, но Кларенс, в конце концов, попросил перевести его в другой участок, не потому, что испугался, а потому, что пользы от него здесь было столько же, сколько от «мигалки» на крыше полицейского автомобиля. Участок в Западном округе, где он служил сейчас, оказался не многим лучше, но по другой причине: товарищи, равно как и старшие офицеры, относились к нему не слишком дружелюбно. Кларенс уже не считался новичком. При этом он был очень молод и сохранил достаточно идеализма, чтобы не принимать взятки, даже взятки по два доллара в неделю, которые некоторые магазины предлагали полицейским за то, что те не обращали внимания на разные мелкие нарушения. Некоторые полицейские получали намного больше, Кларенс знал таких, у кого сумма взяток достигала восьмисот или тысячи долларов в месяц. Кларенс, разумеется, знал, что в полиции берут взятки, и не пытался перевоспитать кого-то или на кого-то донести, но в участке стало известно, что сам он этого не делает, и те, чье рыльце в пушку — а таких было большинство, — стали его избегать. Он не вписывался в их компанию. Кларенс держался неизменно вежливо (никому от этого хуже не будет), но ни с кем не сходился близко, если только другой не делал сам первый шаг. Полицейские в участке на Риверсайд-Драйв особо добрых чувств к нему не проявляли. Кларенс не хотел просить еще об одном переводе. Препятствия надо преодолевать, а не бежать от них. Идти по проторенной дорожке каждый сумеет, думал Кларенс, и большинство всю жизнь проводит в своем болоте, ничем не рискуя. Что ж, если за год он не найдет себе в полиции достойного занятия, он подаст в отставку.

Кларенс позвонил Эдуарду Рейнолдсу, потому что ему всегда казалось неправильным, когда из-за рутинных дел оставляют без внимания просьбу достойного человека. Да и проблема, с которой тот пришел, обещала быть интересной. На самом деле главным, что удручало Кларенса в работе полицейского, была именно рутина — бесконечная череда дел и людей, похожих друг на друга как две капли воды: мелкие квартирные взломщики, угонщики автомобилей, похитители дамских сумочек, магазинные воры и уличные грабители, которых никогда не поймать, даже если их, бегущих по улице со своей добычей, видели десятки людей.

Поступив на работу в банк, Кларенс снял квартиру на Девятнадцатой улице Восточного округа, в доме без лифта на пятом этаже. В этой однокомнатной квартире с кухонькой и ванной он жил до сих пор: плата была вполне терпимой — сто тридцать семь долларов в месяц. Здесь Кларенс держал свои вещи, но последние несколько месяцев чаще ночевал у своей подружки, Мэрилин Кумз, в квартире на Макдугал-стрит в Виллидж. Мэрилин было двадцать два года, ее выгнали из Нью-йоркского университета, и она подрабатывала тем, что печатала на машинке. Работа была не постоянной, но регулярной и давала достаточно денег, что не мешало Мэрилин жаловаться и считать себя безработной. «Надо вытрясти деньги из правительства, оно нам задолжало», — говорила она. Кларенс не приходил в восторг от ее этических норм, но старался не думать о них. Мэрилин придерживалась левых взглядов и была настроена гораздо более радикально, чем Кларенс, хотя он тоже считал себя левым. Она считала, что все сначала надо разрушить, а потом начинать строить заново. Кларенс же полагал, что существующий порядок можно было бы исправить, используя уже имеющиеся учреждения. В этом они не сходились, но гораздо важнее было то, что Кларенс любил Мэрилин и она считала его своим любовником. Кроме Кларенса, у нее никого не было, в этом он был уверен на девяносто девять процентов и часто думал, что один процент сомнения присутствовал лишь в его воображении. До встречи с Мэрилин Кларенс пережил два любовных приключения, но ни то ни другое не шло в сравнение с рыжеволосой Мэрилин. Первая девушка была молоденькая, застенчивая и вела себя так, словно стыдилась его, а вторая оказалась грубоватой и вульгарной, и Кларенс знал, что она делит свои вечера не только с ним, а его это не устраивало. Он признавал обе эти связи необходимым для мужчины опытом. С Мэрилин все было иначе. Они ссорились по крайней мере четыре раза, и, однако, он возвращался к ней не позже чем через неделю. Столько же раз, если не больше, он предлагал Мэрилин выйти за него замуж, но она не хотела связывать себя брачными узами. «Может, я никогда не выйду замуж? Брак — отживший институт, как ты не понимаешь?» Она совсем не умела считать деньги. Получив двадцать восемь долларов за перепечатку, она проматывала их в тот же день: покупала пальто в секонд-хэнде, цветок или книги. Хотя за квартиру платила регулярно. Свои деньги она зарабатывала сама, и Кларенс не чувствовал себя вправе указывать ей, как их тратить, но однажды видел, что две долларовые купюры просто выпали из кармана ее плаща, когда она впереди него спускалась по лестнице. Она не признавала никаких предрассудков. Теперь Кларенс чаще ночевал у Мэрилин, чем на Девятнадцатой улице Восточного округа, хотя, по его мнению, полицейскому не следовало так поступать. В тех редких случаях, когда он, как он полагал, мог срочно понадобиться, Кларенс скрепя сердце оставался дома. Ничего такого никогда не случалось, но кто знает.