Память сердца - Хадсон Дженис - Страница 8

«Мистер Мак-Кормик!

Испытывая чувство глубокого уважения к Вам и к Вашим книгам, не могу не обратить Вашего внимания на то, что в последней главе «Безумной ярости» есть, очевидно, техническая ошибка.

Во-первых, платье Моди было синим, а не зеленым. У Анны же платье было желтым. Во-вторых, Моди не застрелила Анну. Она ее зарезала ножом, который украла двумя неделями раньше.

Если Вас интересуют еще какие-нибудь детали, звоните 555-4671».

Бретт перечитал записку снова и сел на кровать. Далекий образ мелькнул перед ним, через мгновение исчезнув. Что это? Шаровая молния? Откуда девушка с серыми глазами могла это знать? Где незнакомка прочитала первый вариант книги?

Должно быть, это шутка. Кто-то захотел невинно поразвлечься. «Кем-то» могла быть только Кэй. Она единственная держала в руках оригинальную версию романа, не считая Фрэнка, нью-йоркского редактора. Кстати, Фрэнк обожал давать ему советы по поводу отдельных деталей будущей книги. Бретту невероятно трудно было поверить в то, что девушка с серыми глазами знает Фрэнка. А вот ее знакомство с Кэй вполне возможно.

– Черт бы тебя побрал, Кэй! – в сердцах выругался Бретт. Она же знала его железное правило – до издания книги посторонние люди не должны видеть ни одной строчки. – Ну, попадись мне только!

Стиснув зубы и мысленно прощаясь с надеждой на скорый отдых, Бретт кинулся к аппарату и снова набрал номер Кэй. Из трубки зазвучали короткие гудки. Бретт глубоко вздохнул и повторил набор. Он знал Кэй, никогда она раньше не позволяла себе подобных идиотских выходок. Если Бретт не ошибся и Кэй действительно приложила руку к этой записке, все их деловые и дружеские отношения полетят к черту!

Да нет, конечно, нет! Не стоит перегибать палку и делать скоропалительные выводы. Надо сначала разобраться. Почему он, не первый год зная Кэй, должен был сразу подозревать ее в предательстве из-за идиотского клочка бумаги?

В следующий момент он уже набирал 555-4671.

– Алло!

– Это Бре…

– Это Дженни Франклин.

– Да. Я…

– Я сожалею, что не могу подойти к телефону в настоящее время…

Бретт почувствовал себя ослом.

– …но после сигнала вы можете оставить сообщение или имя и номер телефона. При первой возможности я обязательно перезвоню вам. Спасибо.

В трубке послышался короткий гудок автоответчика, и Бретт мысленно плюнул.

– Это Бретт Мак-Кормик. Я звоню по поводу вашей записки. Мне хотелось бы поговорить с вами, но неудобно делать это по телефону из Нью-Йорка. Я перезвоню, когда вернусь домой. Кстати, сколько времени вы знакомы с Кэй?

Бретт положил трубку.

– Я вернусь и первым делом убью тебя, Кэй!

Голос незнакомой Дженни Франклин оказался совсем не таким, каким представлял его себе Бретт. Он был тихим, мягким и, он бы даже сказал, волнующим. Словно прохладный мед в жаркий день. Бретт рассчитывал возвратиться домой в воскресенье. Хорошо, вот в воскресенье он и наберет этот номер еще раз и разберется во всем до конца.

Бретт рухнул в постель, стараясь больше ни о чем не думать. Размышления о сероглазой девушке слишком увлекли его, а в ближайшие дни ему предстояли три важных интервью, встречи со своим агентом, редактором, художественным оформителем и руководством нью-йоркского издательства. На десерт его ожидали выступления перед группами читателей в нескольких крупных библиотеках.

Бретт провалился в сон.

Сэз неторопливо спешился прямо у ворот конюшни и бросил поводья Джошуа.

– Добрый день, масса Сэз. – Старый негр расплылся в белозубой улыбке. – Все уже собрались перед домом и не хотят начинать пикник без вас.

– Ты хочешь сказать, чтобы я поторапливался? – улыбнулся Сэз.

Он мигом покинул площадку и быстрым шагом, почти бегом, припустил к большому белому дому, стоящему посреди зеленой лужайки. Дойдя до угла, он замедлил шаги. Наверное, Анна уже ходит под руку с отцом по лужайке, здоровается с гостями, может быть, ищет его глазами среди гостей.

Несколько месяцев назад Сэз вдруг перестал смотреть на младшую сестру своего лучшего друга и соседа Рэнделла как на маленькую девочку. Он словно проснулся в одночасье, почувствовав на себе ее взгляд. Теперь, даже проезжая стороной их поместье, он придерживал лошадь в надежде хотя бы издалека увидеть Анну. Стоило только Сэзу вспомнить ее глаза, искрящиеся смехом, представить ее руку в своей, как его сердце начинало учащенно биться. Почему-то у него сразу появилась уверенность, что он обязательно женится на Анне. Кстати, кто-кто, а Рэнделл уж точно был бы не против породниться с ним. Сэз поборол минутное смущение и двинулся вперед.

– Вот ты где, Сэз, дорогой!

Сэз скрипнул зубами, и улыбка мгновенно слетела с его лица. Кто-то цепко схватил его за рукав.

– Привет, Моди.

– А я уже решила, что ты больше никогда не приедешь к нам, так давно я тебя не видела. Я считала часы, Сэз.

Сэз, сдерживаясь, втянул в себя воздух сквозь зубы. Моди, кузину Анны и Рэнделла, даже последний чернокожий невольник за глаза называл самой злобной тварью в округе, и Сэз подозревал, что это был еще не самый нелестный отзыв. Даже мысль о том, что Моди и Анну связывают родственные отношения, казалась ему кощунственной.

Сэз был знаком с ними многие годы, и всегда он испытывал симпатию к Анне, а Моди словно не замечал и старался обходить стороной. Если это не получалось, он сразу же избавлялся от ее навязчивого общества. Потом он услышал, что Моди за спиной Анны распускает про нее грязные сплетни. Зная Анну – она была единственной, кто умудрялся сохранять с Моди дружеские отношения и с негодованием отвергать все, что о ней рассказывали, – Сэз посчитал излишним еще раз тратить время зря, но про себя решил дать Моди отпор при первом удобном случае.

Не взглянув на Моди, он вырвал у нее руку и, повернув за угол, зашагал навстречу Анне. Сзади послышался зловещий голос, достаточно громкий, чтобы его слышал Сэз, и достаточно тихий, чтобы его не слышали остальные.

– Ты никогда не получишь ее, слышишь? Никогда! Ты мой, Сэз, мой!

Сэз не обратил на ее слова ни малейшего внимания. Он, широко улыбаясь, шел по лужайке к Анне.

Бретт проснулся от отвратительного писка будильника, стоящего на ночном столике. Половина четвертого! Господи, как он ненавидел утренние шоу на телевидении! Неужели так трудно снимать их в более приемлемое для нормального человека время, если в эфир их все равно пускают в записи! Бретт зевнул и сел.

Нет, не «Шоу сегодня», а что-то другое сверлило ему голову, будто тупая игла. Труднообъяснимое спросонья тревожное ощущение нависло над ним черной тучей. Случилось что-то такое, что резко изменило его жизнь… Что-то важное. Бретт напрягся, пытаясь привести свои мысли в порядок, и наконец понял: сон. Точно! Ему опять приснился этот чертов сон.

С жалкой улыбкой, тряся головой и постанывая, Бретт выбрался из постели и, шатаясь, отправился под душ. Этот сон снился ему уже не первый раз, всегда повторяясь с абсолютной точностью. Бретт считал это подарком судьбы, потому что именно это сновидение и легло в основу последнего романа.

И вот теперь, понемногу приходя в себя под струями прохладной воды, он понял причину своего беспокойства. Сон начал меняться. Не по сути, а в маленьких, незначительных деталях. Бретт еще раз напрягся, пытаясь вспомнить, что же именно изменилось. Стоп! Вот оно! Бретт облегченно рассмеялся. В последнем сне он, как всегда, шел к Анне, гулявшей среди гостей на лужайке. Ни гости, ни лужайка, ни сам Бретт не изменились, не изменилась и Анна. Она была все так же весела и приветлива. Ее джинсы и сделанная в Новом Орлеане рождественская майка великолепно облегали стройную фигуру.

Глава 4

Новоорлеанское кафе «Дю Монд» располагалось в начале французского квартала Вье Каре. Хотя это кафе являлось островком спокойствия в окружающей суете, оно почему-то напоминало Дженни оклахомскую ярмарку. Дело было вовсе не в оформлении интерьера. Здесь стоял свой, неповторимый и ничем не объяснимый запах. Стоило Дженни закрыть глаза, как под влиянием этого запаха она видела себя шестилетней девочкой, прыгающей на одной ножке и с наслаждением вдыхающей пряный аромат от жарящихся оладий. Эти оладьи не имели ничего общего с оладьями, продающимися сейчас на каждом углу вместе с индейскими поджаренными хлебцами и пончиками. Может быть, именно поэтому она питала к ним необъяснимую слабость. Они имели кисловатый домашний привкус, при жарке брызгались горячим маслом, затем посыпались сахарной пудрой… Такие продавались только здесь. Очевидно, рано или поздно эта привычка заставит ее сдаться на милость дантиста, но Дженни ничего не могла с собой поделать.