Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Полное собрание стихотворений

Случевский Константин Константинович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Полное собрание стихотворений - Случевский Константин Константинович - Страница 49

Изменить размер шрифта:

На горном леднике

В ясном небе поднимаются твердыни

Льдом украшенных, порфировых утесов;

Прорезают недра голубой пустыни

Острые углы, изломы их откосов.

Утром прежде всех других они алеют

И поздней других под вечер погасают,

Никакие тени их покрыть не смеют,

Над собою выше никого не знают.

Разве туча даст порою им напиться

И спешит пройти, разорванная, мимо...

Пьют утесы смерть свою невозмутимо

И не могут от нее отворотиться.

Образ вечной смерти! Нет нигде другого,

Чтобы выше поднялся над целым миром,

И царил, одетый розовым порфиром,

В бармах и в короне снега золотого!

Злая ли насмешка над людьми в том скрыта,

Иль подсказан ясно смысл успокоенья —

Если мысль, темнейшая из мыслей, слита

С самой светлою из всех картин творенья?!

Вечер на Лемане

Еще окрашены, на запад направляясь,

Шли одинокие густые облака,

И красным столбиком, в глубь озера спускаясь,

Горел огонь на лодке рыбака.

Еще большой паук, вися на нитке длинной,

В сквозную трещину развалины старинной,

Застигнутый росой, крутясь, не соскользнул;

Еще и сумерки, идя от щели к щели,

В прозрачной темноте растаять не успели

И ветер с ледников прохладой не тянул, —

Раздался звук... Он несся издалека,

Предвестник звезд с погасшего востока,

И, как струна, по воздуху звенел!

Он несся, и за ним, струями набегая,

То резок и глубок, то нежно замирая,

Вослед за звуком звук летел...

Они росли, гармония катилась,

И гром, и грохот, звучная, несла,

Давила под собой, – слабея, проносилась

И в тонком звуке чутко замерла...

А по горам высокий образ ночи,

Раскрывши синие, увлаженные очи,

По крыльям призраков торжественно ступал;

Он за бежавшим днем десницу простирал,

И в складках длинного ночного покрывала

Звезда вечерняя стыдливо проступала...

Озеро четырех кантонов

И никогда твоей лазури ясной,

Сквозящей здесь на страшной глубине,

Луч солнца летнего своей улыбкой страстной,

Пройдя до дна, не нагревал вполне.

И никогда мороз зимы холодной,

Спустившись с гор, стоящих над тобой,

Не смел оковывать твоей пучины водной

Своей тяжелой, мертвенной броней.

За то, что ты не ведало, не знало

Того, что в нас, в груди людей живет, —

Не жглось огнем страстей, под льдом не обмирало —

Ты так прекрасна, чаша синих вод.

Страсбургский собор

Когда случалось, очень часто,

Мне проходить перед тобой,

С одною башнею стоял ты —

Полуоконченный, хромой!

Днем, как по книге, по тебе я

О давнем времени читал;

Безмолвный мир твоих фигурок

Собою текст изображал.

Днем в отворявшиеся двери

Народ входил и выходил;

Обедня шла, и ты органом

Как бы из груди голосил.

Все это двигалось и жило,

И даже ряд надгробных плит,

Казалось мне, со стен отвесных

В латинских текстах говорит.

А ночью – двери закрывались,

Фигурки гибли с темнотой,

С одною башнею стоял ты —

Отвсюду запертый, немой!

И башня, как огромный палец

На титанической руке,

Писала что-то в небе темном

На незнакомом языке!

Не башня двигалась, но – тучи...

И небо, на оси вертясь,

Принявши буквы, уносило

Их неразгаданную связь...

Висбаден

В числе явлений странных, безобразных,

Храня следы отцов и дедов наших праздных,

Ключи целебных вод отвсюду обступая,

Растут, своим довольством поражая,

Игрушки-города. Тут, были дни, кругом,

Склонясь, насупившись над карточным столом,

Сидели игроки. Блестящие вертепы

Плодились быстро. Деды наши, слепы,

Труды своей земли родимой расточали;

Преображались наши русские печали

Чужой земле в веселье! Силой тяготенья

Богатств влеклись к невзрачным городкам

Вся тонкость роскоши, все чары просвещенья!

Везде росли дворцы; по старым образцам

Плодились парки; фабрики являлись,

Пути прокладывались, школы размножались.

И богатела, будто в грезах сна,

Далеко свыше сил окрестная страна!..

Каким путем лес русский, исчезая,

Здесь возникал, сады обсеменяя?

'Как это делалось, что наши хутора,

Которых тут и там у нас недосчитались,

На родине исчезнув, здесь являлись:

То в легком стиле мавританского двора,

То в грузном, римском, с блещущим фронтоном,

Китайским домиком с фигурками и звоном!

И церкви русские взрастали здесь не с тем,

Чтоб в них молиться!.. Нет, пусть будет нем,

Пусть позабудется весь ход обогащенья

Чужой для нас земли. Пусть эти города

Растут, цветут, – забывши навсегда

Причины быстрого и яркого цветенья!..

MONTE PINCIO[5]

Сколько белых, красных маргариток

Распустилось в нынешней ночи!

Воздух чист, от паутинных ниток

Реют в нем какие-то лучи;

Золотятся зеленью деревья,

Пальмы дремлют, зонтики склонив;

Птицы вьют воздушные кочевья

В темных ветках голубых олив;

Все в свету поднялись Аппенины,

Белой пеной блещут их снега;

Ближе Тибр по зелени равнины, —

Мутноводный, лижет берега.

Вон, на кактус тихо наседая,

Отдыхать собрались мотыльки

И блистают, крылья расправляя,

Как небес живые огоньки.

Храм Петра в соседстве Ватикана

Смотрит гордо, придавивши Рим;

Голова церковного Титана

Держит небо черепом своим;

Колизей, облитый красным утром,

Виден мне сквозь розовый туман,

И плывет, играя перламутром,

Облаков летучий караван.

Дряхлый Форум с термами Нерона,

Капитолий с храмами богов,

Обелиски, купол Пантеона —

Ожидают будущих веков!

Вон, с корзиной в пестром балахоне,

Красной шапкой свесившись к земле,

Позабыв о папе и мадонне,

Итальянец едет на осле.

Ветерок мне в платье заползает,

Грудь мою приятно холодит;

Ласков он, так трепетно лобзает

И, клянусь, я слышу, говорит:

«Милый Рим! Любить тебя не смея,

Я забыть как будто бы готов

Травлю братьев в сердце Колизея,

Рабство долгих двадцати веков...»