Вольный стрелок - Гусев Валерий Борисович - Страница 67

– Подлинная кассета в Москве: Материалы ее расшифрованы. Ценности изъяты. Люди, причастные к их хищениям и хранению, задержаны. Вот-вот арестуют и вас.

Он сразу поверил. Выдержка на секунду изменила ему, и он обозвал меня словом из пяти букв.

Но я уже стал к этому привыкать, надоело, правда, немножко, и я вежливо предупредил, что если он еще раз сорвется, то застрелю его.

– И никто мне не помешает, – добавил я. – Я позже объясню, почему.

Но главного я пока ему не сказал. У меня еще оставался долг перед Сашей. И потому Бакс должен застрелиться сам.

Он быстро справился с собой. Сейчас он начнет тянуть время, чтобы принять решение. Возьмет прежний тон. Будет меня прощупывать.

– Ну раз уже мы не обречены на сосуществование, позвольте поинтересоваться вашими претензиями ко мне. – И подчеркнул: – Личными. В политике я не силен…

Так ли уж?

– …Часть вы уже высказали, хотелось бы послушать дальше.

Что я мог ему сказать?

Что он погубил моих друзей и соратников? Что он и его свора губят страну, в которой мы живем? Что он сеет в ней несчастья, страх и безнадежность?

Что я вижу в нем не какие-то там расплывчатые тени в тумане, а конкретное воплощение тупого, беспощадного зла?

Зачем ему говорить об этом?

Поздно, бесполезно, бессмысленно.

Да и не за тем я пришел, подумал я снова.

Хотя кое-что ему можно высказать. Это касается главного.

– Скажите, Бакс, почему ваши люди так нерешительно действовали против Мещерского? Ведь вы могли раскрошить его виллу в пять минут. Взять ее обитателей, и Серого в том числе, и выбить из нас все, что вам нужно. Тем более что рядом с нами были любимые женщины.

Первую половину ответа я знал уже давно: в огне и бою могла погибнуть сама конечная цель нападения.

О второй догадывался. И было странно думать, что эта причина могла быть сильнее первой.

Бакс задумался: стоит ли говорить? Но, видно, что-то стронулось и в его черной душе.

– Видите ли, – медленно начал он, – я берег Сашу. Я двойственно относился к нему: я завидовал ему и любил его. В нем я видел то, чем обделила меня Судьба. Ну взгляните на меня? – В улыбке, с которой он это сказал, было что-то смущенное, жалкое. – Душераздирающее зрелище, не правда ли?

– Да, глаз не радует, – бестактно признался я. – И душу не греет.

– А Саша? Аристократ по духу и крови. Красавец, умница. Все, что он делал, даже самое обыденное, вроде прикуривания сигареты, было исполнено какого-то особого изящества, естественной грации. Я даже пытался подражать ему, старался так же улыбаться, держать авторучку, пожимать плечами. – Бакс говорил все быстрее, голос его вибрировал, стал чуть похрипывать. Странно, что такая зависть не перешла в ненависть. – Но этому не научишься, это от Бога. Редкий дар.

Мы одновременно закурили. Бакс долго молчал. Погрузившись в воспоминания, стало быть.

– Знали бы вы, как гениально, с каким изысканным вкусом Саша проводил наши операции, сколько ума, таланта, гибкости он вкладывал в наши дела. – Он вздохнул. – Да, я берег его. Я знал, что он нездоров, что он многое забыл, и я не хотел причинить ему лишнюю боль…

– Вы знали, что… – попытался я перебить его. Не удалось.

– …Я знал, что дни его сочтены. И надеялся получить свой конверт по возможности деликатным путем. Я обращался к Саше; я установил наблюдение за виллой, за всеми ее обитателями, рассчитывая по каким-то косвенным признакам определить местонахождение тайника; я изымал – поверите ли? – всю его корреспонденцию, благо ее было очень мало.

Он поднял глаза на меня.

– Но тут вмешались вы. И пришлось применить те методы, которые могли дать результат.

Ну вот, договорились… Они, понимаешь, воруют, прячут, ищут, сводят свои запутанные счеты, а виноват, стало быть, Серый! Недурно.

И Бакс, словно прочитав мои мысли, подхватил их и развернул до абсурда (сдвигаться начал, не иначе, от своей неудачи). Сунул руку в карман – я видел, как она напряглась перед следующим судорожным движением. Выстрелит прямо из кармана.

– Это вы убили Мещерского? – брякнул он. – Из-за своих принципов. Из-за любви к Родине…

– Это вы убили Мещерского, – брякнул я. – Из-за безмерной любви к деньгам и власти. – И продолжил, сдержав бешенство: – У меня было время и были возможности разобраться в этом деле, я работал не один. Это вы, Бакс, поставили Сашу на путь преступлений. Вам были нужны его талант, его ум, его обаяние. Его своеобразная честность, наконец. Вы использовали его редкие качества в своих грязных целях. Сидите, сидите спокойно. Вы не убьете меня, Бакс, – я всегда стреляю последним. – И я продолжил: – У меня была возможность разобраться и в природе его заболевания. Вот вам оно не грозит. Потому что вызывается постоянным, изматывающим разладом человека с самим собой, бесплодными угрызениями совести, невозможностью избавиться от духовных терзаний, на которые вы его обрекли.

И последнее, что я ему сказал:

– Ты долго от меня уходил, Бакс. Теперь я предусмотрел все. Здание блокировано, люди ждут моего сигнала. А твои люди уже знают, что ты пытался сделать, и жаждут до тебя добраться. Выбора у тебя нет. Сдаться властям ты не успеешь. От своих не уйдешь.

Я встал и пошел к дверям, остановился, оглянулся на его застывшую в кресле маленькую фигуру.

– Стреляйся, Бакс.

Хоть в этом ты чуть приблизишься к своему идеалу. А пистолет твой я не возьму в свою коллекцию, стало быть. Побрезгую.

– Стреляйся, Бакс.

И еще я напомнил ему, чтобы распорядился деньгами Мещерского по назначению.

В приемной все смирно сидели по стеночкам на стульях. Один Анчар сердито сидел в кресле, поставив карабин между ног.

– Пойдем, Арчи, – сказал я. – У нас еще много дел. Штаны нужно Женьке купить. И тостер.

А это все – мирмульки.

Из здания мы вышли беспрепятственно. Направились к машине. Кругом все было тихо и мирно. Умеют ведь, когда надо.

Следом за нами, с тайно-агрессивными намерениями, из гостиницы попытались выйти двое. Наивных, простых таких. И тут же двое других, штатских прохожих, вежливо, культурно и бесцеремонно закинули их обратно.

Вот так вот…

А третий прохожий подошел к нам и тоже вежливо и культурно спросил у меня:

– Вы Сергеев? Вас просил прокурор зайти к нему. Он сейчас в горотделе.

Мы с Анчаром переглянулись – еще одно дело появилось. Мирмулечное, правда, как прокисший суп. Но и здесь решать надо – то ли прокипятить его и собаке отдать, то ли выплеснуть…

Прокурор сидел в кабинете начальника, встал мне навстречу, протянул тяжелую десницу. Как я понял, на этот раз не карающую, отнюдь.

– Алексей Дмитриевич, – начал он красиво (а то все – Алекс да Алекс), – я приношу вам извинения за действия моих работников. Свою вину тоже признаю, не доглядел, не проконтролировал должным образом.

Это мне понравилось. И я великодушно не стал напоминать ему, что постановление о моем задержании, а потом и аресте он подписывал той самой тяжелой десницей, что дружески протянул сейчас мне.

Надо этим воспользоваться. И я, приоткрыв дверь, втянул в кабинет за рукав упирающегося Анчара – как шкаф двигал.

– Вы не возражаете, он здесь побудет? Это мой водитель.

Прокурор откровенно и открыто, ну, прямо рубаха-парень, рассмеялся:

– А вы предусмотрительны…

Не в этом дело, друг мой. Я ведь хочу купончики постричь.

– …Да нет, – продолжил он, – какие возражения, какие у нас секреты? Так вот, Алексей Дмитриевич, дело в отношении вас прекращено, обвинение снято, извинения принесены. С трагической гибелью Мещерского все ясно, с гражданином Логиновым – тоже, нелепый несчастный случай. А вот по поводу убийства гражданки Боровской возбуждено уголовное дело…

Для этого я и втащил Анчара. Пусть послушает.

– …И у меня к вам, Алексей Дмитриевич, есть просьба. Вы находились, так сказать, в гуще событий, непосредственный их участник, – это было сказано без тени иронии. – Вы – опытный работник правоохранительной системы. – Он помолчал. – В связи с этим мне было бы полезно выслушать ваши соображения по этому делу. У нас есть версия такого содержания. Мещерский, как нам удалось установить, страдал специфическим заболеванием мозга… Районный прокурор, похоже, тоже.