Вольный стрелок - Гусев Валерий Борисович - Страница 32

Неизвестный: Это был наш человек. Вы вполне могли ему довериться.

Макаров: Я так и знал.

Неизвестный: Извините за то, что задержал вас. Можете ехать. Счастливого пути.

«Можете ехать», – это неплохо звучит, демаскирует, стало быть.

Макаров: Спасибо. И вам. Саше – мой привет.

Хлопок дверцей, шум запускаемого двигателя, приветственный гудок. Пауза. Затем снова голос доктора непосредственно для меня: «Похож чем-то на отставного офицера. Лицо очень характерное: нос сломан, выдающиеся надбровные дуги, уши приплюснутые, лоб узкий, волосы короткие, густые. Очень цепкий взгляд. На безымянном пальце правой руки – вросший перстень. Благодарю за внимание. Доктор Макаров. Число. Подпись».

И тебе спасибо, док. Толковый ты мужик. Хорошо беседу провел. С самим Боксером. Не с тем, что на коротком поводке и в строгом ошейнике, а с тем, что на ринге. Без намордника…

За окном светало. Смолкли утомившиеся за ночь цикады. Затаился до поры ветерок, отдыхает. Оно ведь и мне пора.

Я собрал в стопку бумаги, разделся, погасил свет и нырнул к Женьке под простыню.

– Дурной ты, Серый, – сонно пробор мотала Женька. – Меня, может, завтра пучина морская поглотит, а ты на всякие мирмульки время тратишь.

– Я ей поглощу, – пригрозил я пучине, благо она далеко была.

И уснул как дурак.

Утро получилось хорошее. Свежее, прохладное и солнечное. Но почему-то грустное. Хотя и с чайками. Которые низко кружили над морем и берегом, застенчиво показывая свои сжатые в кулачки розовые лапки, прижатые к белому брюшку.

Я пошел к причалу. Легкие волны плескали о борт яхты. Она игриво кивала мачтой, грациозно покачивала своими крутыми мореными бортами. «Этот яхта совсем на женщину похож, – подумал я Анчаровым слогом, – только совсем без…» Без вторичных половых признаков, стало быть. И скорее всего без первичных тоже.

Я и не заметил, как всего за десяток шагов моя легкая грусть сменилась тяжелой злостью. Кто мне скажет – почему?..

Анчар завершал погрузку продовольствия и снаряжения. На досках причала грудилась куча: канистры, акваланги, оранжевые спасательные жилеты, подводное ружье, банки, бутылки, корзины, коробки. Ну как же – большая кругосветка!

Мещерский уверенно сражался со стакселем, грот был уже пришнурован к гику. Князь сменил свой прекрасный фрак на не менее прекрасный белый морской китель с золотыми шевронами. Дополняла этот маскарадный костюм капитанская фуражка.

Не наиграется никак.

Вита, в тельняшке поверх купальника, растягивала тент над кокпитом. Женька – руки в боки – командовала Анчаром, который заливал в баки солярку.

Я невежливо отозвал ее в сторону, сел на скамью. Женька в своем несуществующем купальнике и с платочком на шее стала напротив, склонив голову к плечу, скромно упрятав его волной золотых волос. Кокетка, стало быть.

– Веди себя на борту скромно, – строго, отечески напутствовал ее я, – но с достоинством. С капитаном не спорь. Но делай все по-своему. Имей в виду, обеспечить безопасность экипажа, кроме тебя – некому. Я на тебя надеюсь. Поняла ли? Другое дело: в том месте, которое тебе укажет Мещерский, сбросишь в воду акваланг. Незаметно для катера, который скорее всего станет вас ненавязчиво (надеюсь!) сопровождать. Да, запорный вентиль баллонов на всякий случай заверни. С возвращением в порт приписки Мещерских не торопи: мне тут на свободе поработать надо. Гранаты взяла?

Женька внимательно слушала, прохаживалась по берегу туда-сюда в такт моим словам, важно заложив руки за спину. Как голый профессор на консилиуме. Или не менее голый – свежий Нобелевский лауреат перед своей программной лекцией.

– Повтори!

– С капитаном не флиртовать. В указанное им место бросить гранату. Обеспечить безопасность акваланга…

– Все правильно, – перебил я. – Молодец, приступай к исполнению.

Женька остановилась, приняла любимую яростную позу: рука на талии, бедро навынос.

– Ну, положим, я все это сделаю. С риском для жизни. И что мне за это будет?

– Благодарность в приказе.

Женька фыркнула.

– Не женишься?

– Нет.

– Или Женька не хороша для тебя? Или не пара?

– Это я тебе не пара.

– Кто сказал? – Она грозно оглянулась. – Покажи! Анчар?

– Женечка, – позвала ее Вита, – иди, принимай свою каюту.

– Пойдешь со мной? Поможешь устроиться? Там койка есть. И щеколда на двери.

– Беги, доченька, – старчески вздохнув, напутствовал ее Серый. – Устраивайся. Я здесь посижу, на солнышке погреюсь.

Женька поднялась на борт и скрылась в кормовой каюте.

Мещерский поднял на мачте вымпел, включил в рулевой рубке магнитофон. В небо взвился веселый старинный марш. Лейб-гвардии гусарского полка. Князь оформил отплытие в лучших тонах. Что ж, надо отдать должное его мужеству. Не всякий сможет играть в праздник на пороге вечной ночи.

Мы собрались в кокпите. Анчар открыл шампанское. Женька поманила меня глазами из дверей своей каюты. Я поманил ее бокалом. Она не устояла.

– Счастливого плавания, – сказал я капитану. – Трех футов под килем.

Мещерский приложил два пальца к козырьку фуражки. Женька зарыдала и бросилась мне на шею. Это она любила. И умела.

– Милый, – сказала она, всхлипывая, – пока мы в море, купи себе штаны, а? Ты без штанов какой-то жалкий. – Повернулась к Анчару, провела ладонью по его щеке, кивнула в мою сторону: – Арчи, ты приглядывай за ним. Небось сразу по телкам сорветесь?

– Нет, – успокоил Анчар. – Вино будем пить.

– Тогда я лучше с вами останусь. На хрена мне этот морской тостер?

Мы с Анчаром вернулись на причал. Мещерский поставил Биту к штурвалу, поднял стаксель. Анчар отдал носовой швартов. Марш в магнитофоне сменился на «как провожают пароходы…».

Слабый пассат шевельнул стаксель – нос яхты потянулся от причала в море. По мачте пополз вверх и наполнился ровным муссоном белоснежный грот. Под легким дуновением полуденного бриза яхта направилась в открытое море.

Женька обняла мачту, сорвала с шеи платочек и отдала его во власть буйных ветров – он вытянулся под их напором и чуть заметно трепетал. Как мое усталое, суровое, злое сердце.

Вскоре яхта сменила галс, и мы видели только узкую полоску корпуса над водой и белые треугольники парусов в небе.

Анчар утер скупые слезы, с облегчением подобрал побольше камень и, вложив его в кепку, которой только что старательно махал Женьке в ответ на ее платочек, зашвырнул кепку в море.

– Скажу: в бою потерял. Так, да? – склонив голову, с просительной надеждой взглянул на меня – не выдам ли?

Я успокоил его:

– Нехорошо поступил. Девочка всю Москву за ней обегала. Порадовать тебя хотела, маме тебя в красивой кепке показать. А ты?

Анчар виновато вздохнул, но вдруг взял меня за плечо, повернул лицом к морю.

– Смотри, слушай, да!

За косой двигалась рубка катера. Он обогнул ее и взял курс на беззащитные белые паруса.

На палубе никого не было. Только за стеклами рубки маячила круглая голова рулевого. Началось…

– За ними пошли! – Анчар поднял с причала карабин, спрыгнул в швертбот, стал отвязывать швартов, взялся за весла.

Освобожденный конец пополз по мокрым доскам причала. Я наступил на него ногой:

– Не надо. Так и должно быть. Пойдем

кофе пить.

– У тебя сердце есть? – взревел Анчар.

– Откуда мне знать? – по-мещерски пожал я плечами. – Пойдем, не надо им мешать.

И мне, стало быть, тоже.

В доме было непривычно тихо и пусто. Я, оказывается, уже сильно привязался к его обитателям. Мне их не хватало.

Ничего, пройдет с течением времени. И событий. Все равно скоро расставаться. Насовсем. Так или иначе.

Мы прошли на кухню. Анчар ворчливо сделал мне кофе, себе налил вина.

– Ближе к вечеру, – сказал я, поставив пустую чашку, – я пойду купаться. И не вернусь. До ночи. Твое дело – вовремя лечь спать. И что бы ни случилось – носа своего длинного из сакли не высовывать. Тревоги не поднимать.