Огненный омут (Дикое сердце) - Вилар Симона - Страница 67

– Иди или умрешь!

Она шла, как во сне. Сильный порыв ветра разметал ее волосы. У нее даже не было сил убрать их с лица. Шла, спотыкаясь. Все это казалось ей нереальным. Монахи пели. Впереди, на фоне наплывавшей грозовой тучи, светилось в лучах солнца белое полотнище покрывала. Но она глядела не на него.

Викинги стояли. Стояли и франки. Невероятное затишье среди боя. Короткое затишье. Свинцовый, душный предгрозовой воздух. Вспышка зарницы. Отдаленный гром – и снова тишина. Напряженная тишина перед бурей. И предбоевая. Казалось, еще миг, еще удар грома – и все придет в движение. Раздастся клич язычников, башня тронется с места, ударит таран – и железный наконечник пронзит ее насквозь.

Но башня не двинулась.

Ролло сам загородил ей путь конем.

То, что он увидел, поразило его, как молния. Это она, он не мог ошибиться. Ему и дело не было до монахов с их простыней. Но он видел Эмму. И видел, что к ее спине приставлено копье. Он понял, что произойдет, если он не остановит войско.

– Стоять! – закричал он, почти вздыбив Глада, закрывая им, закрывая собой путь викингам.

Сейчас он не думал об измене Эммы, о взятии города, о том, что еще недавно сам грозился убить ее. Смерть его Птички была слишком реальной, он видел ее, казалось, сам ощущал направленное в сердце острие. Если ее убьют… Нет, он не позволит этого! Что угодно, только не это.

– Назад! – кричал он, размахивая мечом и направляя взмыленного жеребца на своих людей. – Назад, ибо, клянусь Одином, я зарублю каждого, кто сделает хоть шаг.

Один раз он уже смог удержать своих людей от штурма. Беспорядочного, спонтанного. Теперь же каждое действие наступающих было продумано. Он сам разработал план – но он был готов отказаться от него, отказаться от успеха и победы, лишь бы только эта фигурка в белом шла дальше, лишь бы не упала, пронзенная, со стены.

Он был как в лихорадке. Мысли проносились в голове с молниеносной быстротой. Шествие уже сворачивало за угловую башню, где все еще шел штурм. Удастся ему остановить своих людей? Может ли один человек остановить войско?

Пришпоривая бока Глада, он несся вскачь, врывался в толпу осаждавших, стегал их плеткой, кричал. На полном скаку налетел на сидевшего верхом Лодина, сбил его. Кони, храпя, взвились на дыбы.

– Стоять! – кричал Ролло. – Назад, будьте вы прокляты!

Люди не сразу понимали, в чем дело. Кидались даже на своего конунга. Ему стоило неимоверных усилий отбиться от них. Слава Богам, кое-кто из его командиров решил помочь Ролло. Трубили отход, кричали команды.

Геллон Луарский, поняв, в чем дело, оказал сопротивление, и Ролло, спружинившись в седле, на полном скаку прыгнул к нему на плечи, они упали, покатились по земле. Но в Ролло словно жила сила десятерых. Он отбрасывал пытавшихся схватить его, ловил повод коня и вновь несся вперед. Остановить штурм! Остановить любой ценой, а после пусть его разорвут на куски.

Последняя башня стояла уже почти вплотную к стене. Ролло кинулся в гущу толкавших ее, разогнал – и башня стала. Люди разбегались от Ролло, его энергия гнала их не менее, чем его плетка. Потом появилися Рагнар, Рыжий Галь, еще несколько викингов верхом. Откуда у них была в руках сеть? Но они набросили ее на Ролло, как на бесноватого, сорвали с коня, навалились сверху, запутывая, пригвождая к земле. Он рвал ее руками, выл в бессильной злобе. Если они сломят его, если продолжат штурм…

Пригвожденный к земле, опрокинутый, он видел, как ввысь уходит огромной глыбой гранитная стена. А там, за разбитыми зубцами, идет она – его сердце, его жизнь, маленькая вероломная Эмма. Белое полотнище вьется на ветру, бредут монахи и она… Смертоносное копье направлено в нее. Если сейчас опять дадут сигнал…

Темные тучи сгущались. Силуэты на стене будто касались их головами. А для Ролло маленькая Птичка с разметавшимися волосами, казалось, заслонила собой весь мир. Как она ярко освещена!.. Ее платье пламенело в отблеске огня, рыжие волосы словно пылали.

Его поволокли прочь, ибо сверху раздался ужасающий треск, загоревшейся осадной башни. Сырые шкуры все же прогорели, и вспыхнул бревенчатый каркас башни. С диким воплем спрыгивали с нее норманны, отталкивали друг друга, устремились к сходням или, полуобгоревшие, бросались в пустоту. Пламя разгоралось все ярче. А совсем рядом на стене пели псалмы монахи.

Когда они уже скрылись за зубчатым парапетом, раздался оглушительный треск. Верхушка башни покорежилась и рухнула, придавив горящими бревнами еще находившихся в ней людей. От тлевших бычьих шкур шла резкая вонь. Как и от горевшей человеческой плоти. Викинги отступали, огонь ревел. Кто-то еще пытался вытащить обожженных или раздавленных. Потом с новым треском, вздыбливая снопы искр, башня стала кособочиться, пока не уперлась в середину стены, вся охваченная пламенем.

Для франков это был час торжества. Покрывало сделало свое дело. Чудо свершилось. Норманны отступили перед святыней.

Далмаций убрал копье от Эммы. Перекрестился. Почти не глядел на бессильно осевшую под стеной молодую женщину. Вокруг шумели франки, обнимались, плакали, кричали. Чудо! Они видели воочию чудо, как их святыня приостановила наступление язычников, как сам Ролло сдержал своих варваров.

Час торжества!

А для норманнов он был часом оскорбительного поражения.

И вновь прогремел гром. И тотчас небеса разразились и, как по сигналу, хлынули, полились, зашумели потоки дождя. Норманны отступали. Они возвращались в лагерь. Озлобленные, недоумевающие, удрученные. А небеса низвергали на их головы и плечи все новые и новые потоки дождя.

9

– Какой участи заслуживает вождь, предавший своих собратьев?!

Выпрямившись, Лодин Волчий Оскал хмуро оглядел собравшихся в палатке ярлов. Лица их были угрюмы. Все глядели на понуро сидевшего на разостланных шкурах Ролло. Он устало обхватил колени, взгляд словно ушел в себя. Тент шатра над головами сотрясался и грохотал под ударами ливня. Пламя в чаше светильника на треноге металось от сквозняков. Но воздух был душный от дыхания собравшихся здесь ярлов, стоял резкий запах мокрых кож и железа. Даже войлок шатра не скрывал беспрерывных вспышек молний. Раскаты грома чередовались один за другим.

Ярлы напряженно молчали. Они познали с Ролло столько побед, они признали его власть, привыкли видеть в нем предводителя. И вот теперь…

Вперед вышел Рагнар Жженый. Его маленькие рысьи глаза под золоченой окантовкой шлема дерзко блестели. Он был даже весел.

– Вы слышите, как неистовствует гроза? Это сам Тор несется по небу на своей грохочущей повозке и машет Мельниром, сыплет молниями. Тор в гневе. Ибо сегодня его клены лезвия[51] отступили перед христианами. И виной всему конунг Ролло. Это он привел нас к городу, у стен которого погибло столько наших братьев. А выходит, все из-за того, чтобы Ролло смог вернуть себе свою женщину. Сегодня же мы все стали свидетелями, как он предал нас, едва она появилась на стене. И я спрашиваю вас – достоин ли такой предводитель нашего доверия?

Ролло медленно поднял голову, глубоко вздохнул, словно приходя в себя. Переводил взгляд с одного лица на другое. Всего в шатер набилось человек двадцать ярлов. Кто был угрюм, кто растерян. Были и такие, кто глядел на Ролло понимающе. А у некоторых в глазах было сочувствие и даже жалость. И это словно подстегнуло конунга.

Он резко встал. Привычным жестом заложил пальцы за пояс, вскинул голову.

– Хотел бы я знать, по какому праву вы хотите судить своего короля?

Его слова были дерзостью, были вызовом. Но иначе он не мог. Эти волки никогда не должны забывать, кто вожак в их стае. Он всегда должен быть первым, он не имеет права расслабиться. Даже если они видели, как он оступился.

– Ну же? – гремел его голос. – Кто посмел поднять голос против меня? Ты, Лодин? Или ты, крещеный Рагнар? Кто еще?