Робинзон в русском лесу - Качулкова Ольга - Страница 28

До сих пор помню, какое странное и сильное чувство охватило меня, когда я в первый раз очутился на середине зеркально-зыбкого и, может быть, бездонного озера. Было и жутко и как-то весело.

Мы расхрабрились до того, что переправились на один из островов озера. Там оказались целые заросли дикорастущей малины и янтарное море морошки. Мы тотчас же наделали коробок из бересты и возвратились домой с большим грузом ягод.

Вечером мы их чистили и разбирали. Малину помельче положили в печку сушиться, а остальные ягоды на ночь, чтобы не прокисли, облили медом. На другой день Вася сварил варенье.

После нескольких посещений острова нам захотелось и еще дальше. Озеро было так, велико, что обойти его кругом нам было очень трудно, потому что на это требовалось бы три дня. Мы решили съездить на противоположный берег на своем плоту. Обогнув небольшой мысок, который острым углом скрывал от нас половину противоположного берега, мы увидели там устье довольно широкого ручья. К нему-то мы и направились, нашли удобное место, причалили и высадились.

Местность этого берега вполне напоминала нашу. Такой же обрыв со слоями глины и песка, та же растительность. Поэтому нас больше всего заинтересовал ручей. Он бежал по глубокому, каменистому дну, местами загроможденному толстыми стволами упавших деревьев-великанов.

— Настоящее рачье место, — проворчал Вася вполголоса, пробираясь по берегу вверх по течению.

— А я уже видел рака и хотел предложить тебе половить их, — сказал я.

— Половить-то и я бы согласен, Сергей Александрович, — весело ответил мой насмешник Пятница, — да как и чем? Разве как сделал один дурак в сказке. Опустить им ногу. А вот сейчас. — Он сел на берег, снял сапог и опустил ногу в воду.

— Что ты делаешь? Ведь больно будет! — вскричал я.

— Ничего, не очень.

Мы некоторое время шутили и смеялись, но потом затихли.

— Вот! Ха, ха, ха! — вдруг расхохотался Вася и, быстро выдернув ногу, вышвырнул на берег огромного черно-зеленого рака.

— Значит, тот сказочный дурак не совсем глуп был! — продолжал он, обуваясь.

— А еще это значит, что мы на днях приедем сюда с сетками и корзинками и наловим раков, — добавил я, — пока ты чудил, я уже придумал, как это сделать.

Мы переправились на свой берег и переночевали дома, а на другой день я уже с восходом солнца мастерил рачьи ловушки, согнул два обруча и обтянул их сеткой, которую отпорол от крыла невода, так что все вместе представляло из себя нечто вроде решета с мягкими сетчатыми стенками. В местах, где раков водится много, в какие-нибудь пять-шесть минут их набирается на приманку из мяса штук десять-пятнадцать и даже больше. Ловцу же остается только достаточно быстро дернуть за веревку, чтобы верхний обруч поднялся и выпрямил сетчатые стенки решета раньше, чем раки эта заметят, иначе они все убегут, потому что плавать и двигаться в воде могут очень быстро. Особенно удачна ловля ночью, при кострах, свет которых привлекает раков издалека,

Я сделал пять таких ловушек, и в ясный, тихий вечер мы переправились на противоположный берег, чтобы там ловить раков всю ночь. Пока было светло, мы бродили по лесу и ели ягоды, а когда смеркалось, зажгли на берегу два больших костра и начали ловить раков, вытаскивая то одно, то другое решето. Еще до полуночи мы наловили их с пол-ушата.

— Вася, бросим, — предложил я, — ведь нам некуда их девать!

— И очень ошибаетесь, Сергей Александрович, — возразил он, — есть куда девать! Обжорливее наших уток нет никого на свете. И чего мы не съедим сами, пойдет им на угощение.

Начало рассветать. Костры потухли. Сквозь пролом ущелья, по которому стремился ручей, угадывалась часть озера. Над ним непроницаемым покровом, неподвижной белой массой стоял туман. Местами заря окрашивала его розоватым отливом. Вдруг взошло солнце — туман заволновался, — его коснулось тепло живоносных лучей. Волна за волной стали исчезать седые клубы тумана, наконец, слетела и последняя дыминка, и перед нашими глазами открылось колоссальное зеркало, в которое смотрелось безоблачное небо и любовались собою прибрежные сосны и ели.

Я стоял и смотрел, как очарованный, забыв и раков и даже Васю, но тот скоро нарушил мое созерцательное настроение.

— Теперь и домой можно! Вишь, как тихо! — сказал он, затаптывая последние искры костра. — А не то все раки заснут. Когда их варят живыми, они гораздо вкуснее.

Я невольно вздохнул и стал помогать своему неугомонному и прозаическому Пятнице нагружать плот.

Едва мы добрались домой, Вася принялся в нескольких котлах варить раков, а я пошел кормить Машку и бить лягушек для утят.

Этим летом жизнь наша сложилась так, что мы могли уже доставлять себе некоторые удовольствия, но все они все-таки были чисто физические. Единственное нравственное удовлетворение приносило сознание того, что мы победили обстоятельства трудом. Мы оба заметно стали тосковать. Хотя и бессознательно, а сказывалась потребность в обществе себе подобных, в любви к ним, в их интересах и трудах.

Часто мы по целым дням бесцельно бродили по лесу, приискивая, чем бы занять дремлющие ум и чувство. Однажды мы пошли собирать ягоды и забрались далеко от дома. Вдруг, совершенно неожиданно, среди леса, перед нами открылась довольно большая лужайка, и через несколько минут из чащи на нее вышла медведица с двумя медвежатами и хотя взрослым, но еще небольшим медведем. Мы заслышали их приближение раньше, чем увидели их. Медведицы чрезвычайно нежные матери и, пока водят своих медвежат, бывают ужасно свирепы, потому что всех подозревают в злых умыслах против своих детей. Точно не доверяя в этом деле одним своим силам, они постоянно держат при медвежатах еще взрослого медведя, который нянчит их и называется пестуном.

Мы бросили корзинки на землю и взобрались на дерево. Сначала медведи, казалось, не заметили нашего присутствия. Медвежата косолапо и неуклюже катались по земле, а мать и пестун забавляли их, тормоша зубами за животы. Но вдруг медведица увидела наши корзины, подошла к ним, обнюхала их и подозвала детей и пестуна. В несколько минут от наших ягод не осталось и помину. Мы очень охотно простили бы ей эту шалость, но ей, кажется, захотелось еще полакомиться и нашими мозгами. Она обнюхала утоптанную траву и пошла прямо к дереву, на котором мы сидели.

— Ведь она полезет к нам! — сказал Вася громко. — Если у вас ружье заряжено пулями, стреляйте.

Я выстрелил два раза, но, вероятно, от страха, или от неловкого положения на суку, один раз промахнулся совершенно, а другой ранил ее в лапу пониже плеча.

— Плохо дело! — крикнул Вася. — Ну, полезайте выше. Я встречу и угощу ее топором.

Медведица поднялась на задние лапы со злобным рычанием. Должно быть, моя пуля пробила только мясо, не затронув кости, потому что она стала сначала трясти дерево, но видя, что мы сидим крепко, полезла к нам.

Я взобрался как можно выше, а Вася спустился на толстый сук и крепко сплел ноги, вынул из-за пояса топор и сжал его в руках. Как только, медведица поднялась близко к Васе, он нагнулся и изо всех сил ударил ее топором промеж глаз. Она выпустила сук, за который держалась, и полетела на землю, ломая при падении сухие ветви. Пестун побежал было к нашему дереву, но Вася бросил в него топором и ранил в лапу, а потом выстрелил и добил окончательно. Опять я был обязан своим спасением Васе!

Мы очень сожалели, что не можем воспользоваться мясом обоих медведей, но тащить их с собой не было возможности, а поэтому мы сняли только шкуры и, поймав двух медвежат, пошли домой.

На другой день мы возвратились к этому месту, но, должно быть, ночью приходили волки, потому что мяса на ободранных медведях осталось совсем немного. Впрочем, мы все-таки отрубили им головы и лапы.

Вскоре пришла пора убирать огород. Машка помогала нам, перевозя овощи к сараю. Потом пошли дожди, похолодало и, наконец, повалил снег.