Светорада Янтарная - Вилар Симона - Страница 29

– Ты хороший сын, Варда. Я и не ожидала, что ты выполнишь мою просьбу.

Голос был глухой, какой– то гундосый. И от этого Светораде стало еще страшнее. Когда Варда отпустил ее, она бессильно прислонилась к стене. Правда, тут же резко выпрямилась. Княжна брезговала и испытывала ужас от того, что могла касаться здесь чего– либо, – она ведь знала, как легко можно заразиться от прокаженных.

– Не приближайтесь ко мне! Молю, не подходите. – Она выставила вперед руки.

Мать и сын разговаривали, словно позабыв о ней. Варда говорил о своей готовности выполнять все ее желания, а Хиония отвечала, что небо наградит его за послушание матери. Он сказал, что ему будет легче, если за него помолится такая святая женщина, как Хиония из Фессалоник. Варда даже приблизился, взял одну из ее забинтованных рук в свои, но женщина– тень медленно отступила.

– А теперь оставь нас, – произнесла она.

Однако Светорада едва не повисла на Варде, когда он шагнул к двери.

– Нет! Не оставляй меня здесь! Помоги, умоляю!

С таким же успехом она могла бы просить каменную кладку стены или деревянное ложе в углу. Варда почти отшвырнул ее от себя, когда выходил.

– Ну вот мы и встретились, дева из– за моря, – гундосо произнесла Хиония. – Надо же, такая молодая, такая нарядная, такая… распутная. Ты ввергла моего мужа в грех блуда, и погибель его души на тебе!

Она повысила голос, в ее горле заклокотало. Светорада вдруг поняла, что женщина едва сдерживает рыдания, и это как– то странно повлияло на нее, она почти успокоилась.

– А что скажешь о своем грехе, Хиония? – негромко заговорила княжна. – О том, что ты не даешь согласия на развод, хотя сама уже не можешь исполнять супружеские обязанности, и тем самым вынуждаешь Ипатия жить со мной в грехе?

Они какое– то время молчали. Затем Хиония неожиданно похвалила наряд княжны, заметила и крест на ее груди.

– Некогда и я могла так наряжаться, девушка, могла носить шелка и украшения. Но я считала это суетным. И я посвятила себя замаливанию грехов моего мужа, когда он оставлял меня, чтобы шляться по притонам или находить себе любовниц в любом краю, куда заносила его судьба. Я же для него была всегда скучна, я его не интересовала, он оставлял меня с моими молитвами и мольбами, с моими укорами…

– Лучше бы ты все же наряжалась для него, – прервала ее речь Светорада, опасливо отступая, когда Хиония приблизилась к ней.

От нее воняло. Запах гниющей плоти, какой не могли забить даже ароматные притирания. Но самое ужасное произошло, когда эта живая покойница неожиданно стащила с головы капюшон. Она была отвратительна. Белое как мел лицо казалось перекошенным от множества наростов с одной стороны и вдавленным от сочащихся сукровицей рубцов с другой; лысая голова и несколько клоков жидких волос, ниспадающих за ушами. Только большие светлые глаза свидетельствовали о том, что и она когда– то была красивой.

– Видишь, какая я стала, – сказала Хиония. – Ты же молода и прекрасна. А если я возьму и укушу тебя, облизну, измараю собой? Тогда и твоя краса начнет разрушаться.

– Почему же тебя называют святой, раз ты так жестока? – осевшим голосом произнесла княжна. – Ведь тебя никто не заставлял возиться с прокаженными, ты знала, чем это может обернуться для тебя.

– Но если не я, то кто же? Кто позаботится о них?

– Тогда не ропщи. Ты сама взвалила на себя сей крест! И лучше бы ты не занималась благотворительностью, а ждала дома мужа, не надоедала ему своим вечным недовольством… Он ведь рассказывал мне.

– Но я родила ему сына! Что еще я могла сделать для него?

– Могла бы любить супруга, вносить в его душу радость, – начала вдруг злиться Светорада. – Могла бы родить ему много сыновей!

Хиония какое– то время молчала, потом опять медленно накинула капюшон, отошла.

– За мое подвижничество небо наградило меня лучшим из сыновей.

– Утешься же этим!

Светорада продолжала злиться, но время шло, маленькая прокаженная – Хиония не была высокой – стояла, отвернувшись от нее, что– то шептала. Молилась, как догадалась Светорада. Наконец княжна первая решила нарушить молчание:

– Зачем ты велела лучшему из сыновей притащить меня сюда?

– Чтобы я могла решить твою судьбу.

– Что ты знаешь о моей судьбе?

И вдруг Хиония попросила ее рассказать о себе. Сказала, что не так уж много она знает о происходящем в мире живых, истинно живых, а не тех, кто похоронен тут заживо. Но Светорада только хмыкнула. Видела, как прокаженная опустилась в кресло у стены и стала ждать. И Светорада заговорила. По крайней мере, пока она будет тешить эту женщину байками, та, возможно, не притронется к ней. Ибо этого княжна боялась больше всего.

Свой рассказ она начала с того, как родилась в семье смоленского правителя, как вольготно и сладко ей жилось под родительским кровом, как ей прочили долю княгини, но сама Светорада избрала для себя другой удел, решив уйти с любимым. Не важно куда, только бы с ним. Рассказала, как они мыкались по свету, но чувствовали себя счастливыми, оттого что были вместе. Рассказала о том, как нашли приют у чужих людей, которых полюбили и готовы были остаться с ними навсегда. Но был один человек, молодой хазарский царевич, который вызнал, где она, и прислал за ней охотников на людей. И они убили ее мужа, ее Стемушку…

С чего бы Светораде было так откровенничать с этой злой женщиной, уязвленной тем, что кто– то счастливее ее, «святой»? Но она уже не могла остановиться и продолжала вспоминать все то, о чем так долго запрещала себе думать. Казалось, недавнее прошлое так и нахлынуло на нее. Ночь набега, стоны и кровь, и ее милый, умерший у нее на руках в далеком граде Ростове… Ей же потом пришлось начинать учиться жить заново. В чужих краях, без надежды на счастье, без веры в людей. Светорада поведала, как привязалась к своему пленителю, как поверила, что не он повинен в ее невзгодах. Это было в Хазарии, бесконечно далекой отсюда стране. Там Светорада даже находила некие радости, но все равно жила в постоянном страхе, ибо ее новый муж, Овадия бен Муниш, был слишком рискованным человеком. Смелый, дерзкий, решительный, он играл своей жизнью, а она, находясь подле него, тоже все время была в опасности.

Она рассказала все. И о своих страхах, и о желании вернуться домой, и о крушении надежд побежденного Овадии. Только на миг к ней вернулась надежда на спокойную жизнь, когда ее нашел брат Ингельд и у нее появился шанс вернуться на Русь. Но не вышло. Она стала рабыней печенегов, последней рабыней… Знает ли благородная Хиония, каково это – быть последней? Светорада рассказала и об этом…

– Я бы тогда не жила, – задумчиво произнесла Хиония.

Светорада чуть не созналась, что терпела унижения ради маленького Глеба, но вовремя сдержалась. Пусть Хиония, как и остальные, думает, что ее Глеб – сын Ипатия. Брат Варды. Светораде стало даже смешно от этой мысли. Но веселье ее было слишком нервным, болезненным, и она предпочла продолжить.

Поведала, как ей удалось стать женой печенежского хана Таштимера, как его сын Яукилде воспылал к ней любовью и захотел выменять у отца. И тогда Таштимер решил лично задушить жену, только бы не отдавать Яукилде. Светораду спас один из печенегов… даже имя его она уже не помнит. Ибо он оказался предателем и продал ее на рынке рабов в Херсонесе, где тогда стратигом был Ипатий Малеил. Он выкупил ее для себя. Был ли у нее выбор? Могла ли она не подчиниться? Разве Хионии неизвестна участь рабынь?

– Но он хочет жениться на тебе.

– Он знает, кем я была в своем княжестве. И считает, что я достойна его.

– Но ты хоть любишь Ипатия? Он ведь был очень хорош когда– то. Очень… – вздохнула Хиония.

«Почему– то раньше ты это не ценила», – едва не вырвалось у Светорады. Но сказала она иное. Правду.

– Нет, я не люблю Ипатия. Всю жизнь я любила и люблю только своего Стемку. Но Ипатий… Он так относится ко мне, что я сделаю все, чтобы он не жалел, что принял меня в семью. Я буду ему хорошей женой.