Светорада Янтарная - Вилар Симона - Страница 27

Это и произнес Феофилакт, заискивающе заглядывая в глаза патриарху.

– Владыко, ты бы устроил встречу Янтарной Ксантии с императором. Думаю, Лев не сможет не поддаться чарам этой дикарки, и тогда Карбонопсина не будет для него слишком много значить. Старая любовь, знаете ли, так просто не отпускает. Ведь светлейший базилевс Лев по сей день заказывает службы в честь Зои Заутца и поминает ее даже при Карбонопсине. К досаде и злобе последней.

Да, хорошо знавший Льва патриарх мог попробовать отвлечь Льва от Карбонопсины этой дикой славянкой. Ибо Лев Македонянин, несмотря на свои разглагольствования о благочестии и нравственности, был страстным поклонником женской красоты. Но Карбонопсина все же родила ему сына… И тем не менее, если Льва увлечет очередная блудница, если он станет меньше внимания уделять Зое, то это бросит тень на его решение вступить в четвертый брак, которое будет выглядеть уже не так убедительно. Даже стремившиеся угождать ему латинские священнослужители тогда несколько раз подумают, прежде чем содействовать Льву в заключении столь неподходящего брака.

– Приведи эту Янтарную сегодня ко мне после вечерни, – сказал Николай, все еще пытаясь рассмотреть женщину в янтаре и розовом покрывале. И вдруг резко оглянулся: – А не ты ли везде говорил, что невеста Ипатия некогда была куплена на рынке рабов?

Феофилакт повинно склонил свою кудрявую голову. Подражая императору, он коротко стриг волосы надо лбом и ушами, зато сзади отпустил настоящую гриву.

– Да, говорил, святейшество, вина моя в том. Но ведь и великая императрица Феодора некогда шлялась по улицам Константинополя, продавая себя сластолюбцам, а как стала императрицей, слава о ней распространилась повсюду. Вот я и не смолчал о том, где Ипатий встретил Светораду… К тому же я вызнавал о ней: эта Светорада Янтарная – хорошо воспитанная дочь языческого архонта,[80] и если она приглянется женолюбивому Льву, то кто знает, будет ли он так настаивать на браке с Карбонопсиной? Не пожелает ли божественный император видеть подле себя ту, которая напомнит ему его былую любовь? И тогда лишь наивный поверит в его благие намерения…

– Тсс, – остерегающе поднял перст Николай, так как Феофилакт, увлекшись, говорил все более громко. – Ни слова более. Бог подал знак, имеющие уши да услышат. Все же остальное в руке Божьей.

И он вновь стал прислушиваться к звукам службы.

– Паки и паки миром Господу помолимся! – высоким сильным голосом выводил молодой архидиакон.

– Господи, помилуй! – привычно отзывались певчие.

Николай стал молиться, и Феофилакт последовал его примеру.

Светорада, стоявшая на женской половине величественного храма Софии, даже не подозревала, какие речи ведутся о ней и ее судьбе. Она следила за таинством евхаристии, и в душе ее наступало ставшее уже привычным, но всегда умилявшее успокоение. Порой она поднимала глаза к величественному куполу Святой Софии и вспоминала, как некогда ее поразил этот храм, какое восхищение она испытала, а вслед за этим в ее душе родилось колебание, переросшее в уверенность. И однажды она приняла в душу Бога христиан. Непривычно доброго, не требовавшего жертвоприношений, только ждавшего исполнения его заветов. Да, именно тут Светорада, язычница из чужих краев, почувствовала, что любит этого сильного и милосердного Бога. А ее сомнения… Это было непросто: с одной стороны – принять, с другой – оставаться неуверенной, сомневаться.

– О мире всего мира, о благосостоянии святых Божиих церквей и соединении всех Господу помо– о– олимся!.. – выводил диакон.

Светорада посмотрела туда, где в вышине, в потоках света парил царственный купол Святой Софии. Огромный храм, огромное пространство и величие. Здесь все было великолепным: бесчисленные витражи, сверкающие мозаики, золотые консоли с драгоценной инкрустацией, плывущий свет, отраженный мрамором и позолотой. Можно ли не любоваться такими творениями верующих, можно ли не почувствовать величие Бога, когда люди создают такую красоту? И это ощущение близости к небесам, когда поднимаешь очи туда, где словно парит огромный, залитый сиянием купол! Его можно было разглядывать бесконечно. Сцена Вознесения, где Христос с ангелами поднимается в небо, а вокруг него, по ободу купола, расположены фигуры двенадцати апостолов и Богоматерь. И все они… Не люди, а лики, как учили русскую княжну. Не просто созданные рукой человека образы, а те, глядя на которых можешь представить высшие силы… И самое странное, что эти высшие силы некогда прожили обыденную жизнь. Богоматерь, которая родила Иисуса в хлеву, и сам Иисус, который работал простым плотником, его верные сподвижники…

Светорада торопливо осенила себя крестным знамением. Тяжело осознавать, что ты грешница, когда Он был так добр. Этому учил их с Глебом авва Симватий, за это полюбил Единого ее сыночек. Мир ведь так подл и жесток, а Он учит всех прощать… даже врагов.

В такие моменты новообращенная христианка Ксантия старалась постичь еще одно: где ныне пребывает душа ее первого мужа Стемки Стрелка, погибшего от хазарской стрелы? Ведь Стема не знал Христа… Но ее учили, что хорошие люди непременно попадают в рай. И значит, рано или поздно они встретятся со Стрелком. Иначе… Ей страшно было и подумать об этом в великом храме Софии, но одно она понимала: как бы ни восхищал ее своим милосердием Христос, как бы она ни верила в то, что он Единый, – без Стемы ей не нужен был и рай!

Из глаз княжны полились слезы…

Где– то в стороне от Светорады стоял Ипатий. Нарядный, с положенным по рангу таблионом[81] на плаще, гордо державшийся среди самых сановных мужей империи. Светорада знала, что ее гордый и мудрый Ипатий, который, несмотря на свое уважение к базилевсу, вел себя с ним без подобающего подобострастия, тем не менее пал ему в ноги и облобызал его пурпурные сапоги, когда она попала в «заложницы» к русам. И теперь в Константинополе имя русской княжны у всех на устах, ее почитают мученицей, пострадавшей за верность Царьграду. Героиней… Она же до сих пор молит Господа, чтобы он милосердно принял спаленных греческим огнем соотечественников, ведь многие из них были христиане… Тот же Рулав, например.

Светящееся пространство храма прорезал сильный голос:

– Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию!

Мерцали золотистыми звездочками свечи, плыли завитки ароматного ладана. Отведя взор от этой красоты, Светорада посмотрела туда, где стояли рядом Лев Македонянин и его соправитель кесарь Александр. Казалось бы, что ей, взращенной в иных краях, до этих вершителей власти? Но в Константинополе она столько слышала о них – божественные, наивеличайшие, светлейшие, – что невольно прониклась трепетом к особам императора и его брата– соправителя. Сейчас же со своего места Светорада видела только их спины. Лев, узкоплечий и чуть сутулый, в золоте и роскошном венце, и его брат – высокий, стройный, переминающийся с ноги на ногу. Светораде казалось, что ему нет дела до всей этой долгой службы, – он вертелся во время церемонии, что– то порой говорил Льву, оглядывался. Константинопольские кумушки шептались, как он прекрасен. А еще болтали, что пьяница и развратник. Но все равно прекрасен. Возможно, так и есть. Но лица все равно не разглядеть: высокий венец с крестом наверху, мерцающие драгоценные подвески, широкое оплечье сплошь из драгоценных камней, жесткий от украшений лор… Только осанка и говорит в его пользу.

– Заступись, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию! – выводил диакон.

Светорада вновь подняла глаза к изображению Христа на куполе. Прошептала:

– Прости, если грешна. Но нет в моем сердце зла.

По окончании службы, когда царская семья и высшие сановники прошли к выходу, люди тоже стали толпой двигаться в широкие врата. И как всегда, произошла давка. Светорада хотела переждать в стороне, да куда там – увлек тесный поток. Где– то в толпе потеряла Дорофею, а тут еще и нищие обступили, хватали за одежду, клянча подаяние. Светорада едва успела вырвать у одного убогого широкий рукав, как уже в ноги пал очередной нищий, тянул за подол.