Артас: Возвышение Короля-Лича (ЛП) - Голден Кристи - Страница 51

Они боролись на Кель’Данасе, боролись всем, что в себе имели. Когда перед Артасом появился Анастериан, его пламенная магия пронеслась опустошением по ледяному мосту рыцаря смерти, но Артас оправился. Он нахмурился, сверкнув глазами, обнажил Ледяную Скорбь и устремился к эльфийскому королю.

Даже если она отчаянно надеялась, что Анастериан одолеет Артаса, Сильвана знала, что он не сумеет. Три тысячелетия покоились на этих плечах, белому цвету волос, ниспадавших почти к самым ногам. Причиной была не темная магия, а старость. Некогда он был могучим воителем, и до сих пор был мощным магом, но ее новому призрачному взору открывалась в нем некоторая хрупкость, которой она не замечала, когда еще дышала. Но он стоял, в одной руке его древнее оружие, Фело’мелорн, “Удар Пламени”, в другой – посох с блистающим кристаллом.

Артас рубанул, но Анастериан уже не стоял перед мчащимся во весь опор скакуном. Каким-то образом, быстрее, чем Сильвана могла заметить, он припал на колено, взмахнув Фело’мелорном, и в ровном ударе по передним ногам коня начисто отсек их. Конь разразился криком и рухнул вместе со своим седоком.

– Непобедимый! – кричал Артас, выглядя так, будто его скрутил приступ боли, в то время как мертвая лошадь каталась по земле, пытаясь подняться, две недостающие ноги не давали ей. Сильване это показалось странным боевым криком, если учесть, что Анастериан лишь получил преимущество. Но лицо, которое Артас обратил к королю эльфов, было полно нагой ярости и боли. Теперь он выглядел почти человечным, тем, кто видел что-то любимое им в муках. Он с трудом поднялся, в смятении оглядываясь на коня, и на дикий миг Сильване подумалось, что, может быть...

Древнее эльфийское оружие не чета руническому клинку, Сильвана знала, оно не сравнится с ним, не сможет. Оно с лязгом треснуло, когда два меча столкнулись, и отсеченный осколок, бешено вращаясь, отлетел прочь, когда пал Анастериан, а его душа была оторвана от него и поглощена мерцающей Ледяной Скорбью, как было и со многими другими.

Он распластался на льду, безвольный, в ширящейся луже крови, с белыми волосами, разметанными, словно саван, когда Артас устремился к мертвому коню и принялся прилаживать отсеченные ноги, ставя на место кости, в то время как тот подпрыгивал вокруг него, тыкаясь мордой. И Сильвана, хоть знала, что это причинит боль тем, кого она еще любила, не смогла снести тяжесть боли, мучений, горящей и полной ненависти к Артасу и всему, что он сделал. Ее голова запрокинулась, она развела руки, открывая рот, и из ее неосязаемого горла исторгся крик, прекрасный и ужасный одновременно.

Она кричала и прежде, когда он ее пытал. Но то была лишь ее собственная боль, ее мука. А это было большим. Пытка, агония, да, но еще больше, чем это, ненависть столь непомерная, чистая. Она слышала, как другие крики боли смешивались с ее собственным, видела, как эльфы падали на колени, зажимая кровоточащие уши. Некоторые падали, их броня растрескивалась и осыпалась зазубренными обломками, сами кости ломались под плотью.

Даже Артас на минуту уставился на нее, его белые брови сошлись вместе в оценивающем выражении. Она хотела остановиться. Хотела заставить себя замолчать, заглушить этот крик разрушения, который лишь помогал тому, кого она столь страстно ненавидела. Наконец, он истончал, стерся под ее болью, и Сильвана, банши, болезненно безмолвная, рухнула наземь.

– Воистину, ты прекрасное оружие, – прошептал Артас. – И, может статься, обоюдоострый клинок. Я буду следить за тобой.

Ужасная армия двигалась. Артас достиг плато. Он добрался до него и вырезал тех, кто охранял Солнечный Колодец, заставив ее участвовать в резне. А потом он обрушил на ее народ последний ужас, пройдя к величественному бассейну сияния, которое тысячелетия поддерживало кель’дораев. Рядом с ним, ожидая, стояла фигура, которую Сильвана узнала – Дар’Кхан Дратир.

Да, именно он предал Кель’Талас. На его ухоженных руках, даже больше, чем на руках Артаса, была кровь тысяч. В ней бушевала ярость. Она смотрела, как мерцание, которое, как она знала, было золотистым, играло на чертах Артаса, смягчая их и давая притворную теплоту. Потом он вытряхнул содержимое изысканно изготовленной урны в воды, и свечение изменилось. Оно начало пульсировать и скручиваться, и внутри, в центре водоворота испорченного магического мерцания...

…Тень…

Даже после всего, свидетелем чего она стала в этот черный день, после того, чем она стала, Сильвана была поражена тем, что восстало из оскверненного Солнечного Колодца, поднимаясь и вздымая руки к небесам. Рогатый смеющийся скелет с пылающими огнем глазницами. Вокруг него извивались цепи, его пурпурные одежды трепетали с каждым его движением.

– Я перерожден, как и было обещано. Король-лич даровал мне вечную жизнь!

Так все было ради этого? Ради воскрешения этой одной-единственной сущности? Вся резня, пытки, ужасы, порча необъяснимо ценного и жизненно важного Солнечного Колодца, разрушение тысячелетнего уклада жизни – ради этого?

Она с тошнотой глядела на хихикающего лича, и единственным, что дало ей хоть немного забыть об агонии, было видеть, как Дар’Кхан, пытаясь предать своего хозяина так же, как предал свой народ, умер, как и она, от острой Ледяной Скорби.

 ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Прохладный ветер взъерошил белые волосы Артаса, обдувая его улыбающееся лицо. Как приятно было снова оказаться в холодных краях этого мира. Земля эльфов с ее вечным летом, запахом цветов и трав тревожила его. Она напоминала ему сады Даларана, где он подолгу проводил время с Джайной; львиный зев усадьбы Бальнира. Уж лучше ветер, очищающий разум, и холод, подавляющий воспоминания. Память о минувших событиях больше ему была не нужна, она была его слабостью, которой не было места в сердца Артаса Менетила.

Он был, как всегда, на своем верном коне, Непобедимом. Из Кель’Таласа он унес с собой одно плохое воспоминание – тот подонок, король Анастериан, трусливо накинулся не на наездника, а на невинного коня, сломав тому ноги точно так же, как это было у Непобедимого перед самой смертью. Происшествие вынудило Артаса вновь вернуться в прошлое к той ужасной трагедии, глубоко затронув его, а в случае с Анастерианом – заставив люто разгневаться, что, в конце концов, хорошо послужило ему для завершения их битвы. Перед ним и позади него через заснеженный проход шла его армия, неутомимая, не чувствующая холода. Где-то среди этой ужасной процессии была банши. Артас позволил Сильване пока что остаться рядом с ним. Его более интересовал Кел’Тузад, безмятежно парящий возле него, если такой эпитет вообще можно было применить к личу. Он был тем, кто направлял Плеть в эти далекие промерзшие земли, и до сих пор Артас не подвергал его распоряжения сомнению. Но поход становился скучным, и ему стало любопытно. Принц почувствовал, что он ухмыльнулся.

– Так ты не злишься на меня, – язвительно заметил он, – за то, что я когда-то убил тебя?

– Не будь глупцом, – ответил воскрешенный некромант. – Король заранее предупредил меня о том, чем закончится наша встреча.

Это удивило Аратса.

– Король-лич знал, что я убью тебя? – он нахмурился, мельком взглянув на клинок, который свисал с бедра. Ныне он молчал, дремал. От него больше не исходило шепотов, и руны не пылали силой.

– Конечно, – ответил Кел’Тузад с превосходством в замогильном голосе. – Он выбрал тебя на роль главного героя задолго до того, как появилась Плеть.

Тревога Артаса усугубилась. Никто не спросил его и не рассказал о его судьбе. Но принял бы он ее, зная правду? Да, он сам так решил. Ему не нравилось, что им управляют, но он знал, что нужно было умерить свой нрав, если ему суждено было стать грозным оружием. Он должен был пойти шаг за шагом навстречу своей судьбе или же отречься от нее. Но тогда бы он был с Джайной, а Утер и его отец были бы...

– Если он столь всемогущ, почему он позволяет повелителям ужаса командовать собой?