Перышко из крыла ангела - Неволина Екатерина Александровна - Страница 18

– Миша – он и вправду очень красивый мальчик, – продолжала Марина. – Он даже немного похож на Ника…

Таня удивилась: она не находила, что между ее темноволосым отцом и белокурым Мишей можно обнаружить хоть какое-то сходство. Наверное, Марине просто хочется видеть Ника буквально в каждом…

– Знаешь, Таня, они оба эгоисты…

– Погоди, – прервала ее девочка. – Ты не права. Миша – не такой. Я сама видела, как он спас котенка… И подавал нищим…

Марина слабо улыбнулась.

– Это все не то, Танечка, – сказала она. – Это – наносное. И знаешь, ты права, он какой-то очень правильный. Ангельский, что ли… И холодный. А Ник – он более живой, искренний…

Обида острой иглой кольнула Таню.

Да как Марина может сравнивать ее отца и Мишу! Миша никогда не поступил бы с ней так, как отец поступил с самой Мариной!

…Или поступил бы?

– Твоя кукла – ангел – вышла похожей, – снова заговорила больная. – Сколько я ни смотрела на Мишу, я не заметила на его лице чего-то такого, что бывает присуще живым. Он очень вежливый, спокойный мальчик. Но, когда он глядит на меня, мне иногда вдруг становится страшно. Я вижу в его глазах эдакую космическую пустоту. Ни страха, ни сочувствия, ни удивления. Когда он дежурил у меня, можно было подумать, что его вообще нет. Тишина, и только иногда – шорох перелистываемых страниц… Будто он – человек-невидимка…

– Хватит! – Таня резко поднялась со стула, и он с грохотом упал на кафельный пол. – Давай поговорим о чем-нибудь другом… Как ты себя сегодня чувствуешь? Поспала ночью?

– Как хочешь, – прошептала Марина и закрыла глаза.

А Таня, повернувшись лицом к окну, смотрела на чуть покачивающиеся под легким ветерком деревья. И не думала. Ни о чем.

Дни шли за днями. Почти ничего не менялось, только Марина все сильней и сильней впадала в депрессию.

Однажды ей было особенно плохо. Она проплакала всю ночь, а наутро отказалась съесть хотя бы кусочек. Даже появление Таниной мамы с ароматными вкусностями не оказало обычного целебного воздействия.

День был хмурым. С самого утра небо над Центром было плотно запеленато облаками. На балкон шлепались толстые голуби, почему-то совсем не похожие на ангелов небесных…

К полудню облака разошлись, стало жарко. Жара все набирала обороты, и в какой-то момент Таня почувствовала, что больше не может, что она задыхается и если не вдохнет сейчас же хоть немного воздуха, то непременно умрет.

– Иди домой, – предложила мама, заметив ее состояние. – А мы с Мариночкой тут поболтаем.

Мариночка молча смотрела в потолок, крепко сжав сухие, растрескавшиеся губы, но Таня действительно уже не могла находиться в больнице.

Она собралась, вышла во двор, постояла немного, жадно вдыхая свежий воздух.

И тут в голову ее пришла мысль, показавшаяся в тот момент удивительно привлекательной.

Почему она так легко отказалась от борьбы? Почему не настояла на встрече с отцом? Ник действительно озабочен своими проблемами, он и не представляет, как тяжело сейчас Марине. Надо просто ему это объяснить – и все.

Обрадовавшись принятому решению, Таня быстро дошла до метро, села в него и поехала на станцию, где стоял дом ее отца.

От метро до него было несколько автобусных остановок, и девочка решила пройти их пешком.

Она шла по раскаленному тротуару, смотрела на пыльную листву одиноких, словно старые искалеченные солдаты, деревьев и думала о том, как Москве сейчас нужен дождь. Хороший такой дождь – с грозой. Чтобы сверкала молния, торжествующе гремел гром, а льющаяся с небес вода, смывая всю грязь и скверну, широкими потоками неслась по усталым улицам города. Чтобы можно было петь и танцевать под дождем – и пускай какой-нибудь Торин считает ее сумасшедшей! Ей самой так нужен этот дождь!

Таня подняла голову к небу. Ну, разумеется, как назло, ни единого облачка. Нет ничего хуже жаркого лета в душной и пыльной Москве. Так невольно и Серому позавидуешь…

С такими мыслями она подошла к отцовскому дому. Оставалось только обойти его, чтобы оказаться перед подъездами. И тут девочка увидела нечто, заставившее ее оцепенеть.

За домом, в тихом, безлюдном месте, было припарковано несколько машин. Среди них – красный отцовский «Пежо».

И вот теперь спиной к ней, перед этим самым «Пежо» стоял высокий статный молодой человек, одетый в белую футболку, на которой золотом были нарисованы ангельские крылья, и деловито, с помощью баллончика с белой краской писал на боку машины слово «убийца».

Он настолько был увлечен своим делом, что не заметил Таниного присутствия у себя за спиной.

Вместо того чтобы идти домой, Таня поехала к заброшенному зданию на окраине города. Там, стоя на самой верхней площадке, у края, и подставляя лицо ветерку – как же хорошо, что хоть здесь есть ветер! – она немного успокоилась и набрала отцовский номер.

– Это ты? – холодно бросил он в трубку. – Ну, что опять случилось?

– А ты не хочешь ничего спросить про Марину? – перешла в наступление Таня.

– Таня, опять ты про то же! – Она так и представила его на другом конце провода – такого холеного, уверенного в себе мужчину… – Я же говорил тебе: у меня сейчас своих неприятностей хватает. Пожалуйста, не надоедай мне со всякой ерундой. Только представь: какой-то мерзавец испортил сегодня мою машину!

– Представляю, – ответила Таня, и вправду прекрасно представляющая эту картину. – Извини, что побеспокоила.

– Да погоди, не горячись так, – окликнул ее отец, – ну что ты уперлась. Тебе что, эта Марина дороже всех?

– Может быть. Прости, папа, больше не буду тебе надоедать.

И она повесила трубку.

Когда Таня вернулась домой и вошла в свою комнату, взгляд ее сразу же обратился к белокрылому ангелу.

Кукла, которая так и не сказала своего имени, но которую звали Михаилом – ангелом милости и раскаяния, – смотрела на нее по-прежнему словно издалека. Так равнодушно и отстраненно.

Тонкие черты пластикового лица были холодны, безжизненны и почти нечеловечески красивы.

«Если ты хотела добиться чего-то подобного», – сказала тогда Марина.

А еще она сказала, что куклы – как люди, только лучше, и они всегда остаются с нами. До тех пор, пока мы сами не откажемся от них.

Тихо ступая по ковру, ощущая босыми ногами его мягкость и ласку, Таня приблизилась к кукле.

Кукла и девочка – ну чем не идеальная пара?! Он никогда не оставит ее. Она будет хранить ему верность. А весь мир за окном их маленького кукольного домика превратится в пыль – в сон, в мираж, в цветное кино.

Девочка осторожно, словно он был выточен из тонкого хрупкого льда, взяла ангела в руки и закружилась с ним в вальсе по комнате. Совсем как в том сне про бал.

Так они и танцевали под неслышную музыку – девочка и белокрылый ангел, милость господня, угасшая звезда.

Вдруг из крыла ангела упало перо и закружилось в воздухе, медленно опускаясь на ковер, будто танцуя свой собственный вальс.

И девочка, тоже кружась, отщипнула еще одно перышко, а потом – еще одно и еще… Словно снег, закружились по комнате белоснежные перья из ангельских крыл.

Будто в комнату к Тане нежданно-непрошенно пришла вдруг зима. Удивительная зима, когда у всех кругом лето.

Но и этот снегопад утих и прошел, и теперь перья лежали на ковре, словно умершие листья.

Таня взглянула на ангела. Вместо крыльев у него за спиной поднимались лишь пустые проволочные каркасы. Ей показалось, что ангел в ответ глядит на нее недоуменно и обиженно, и от этого ее вдруг пронзила такая острая нежность, что девочка крепко-накрепко прижала куклу к груди, а на глазах ее показались слезы.

Не может быть! Она – волчица – плачет от нежности и умиления! Не может быть…

– Таня! – В комнату заглянула мама, и девочка отвернулась, чтобы та не заметила ее слез. – Что это у тебя? Ты что, подушку распотрошила?

– Понимаешь, мама, ангелы всегда линяют к лету, – ответила Таня и громко засмеялась.