Искусство рисовать с натуры (СИ) - Барышева Мария Александровна - Страница 59

Наташа сжала губы, резко захлопнула книжку, подняла глаза и вздрогнула. На нее смотрел истинный Дмитрий Алексеевич Чистов, уже не пытавшийся скрываться ни за фальшивым сочувствием, ни за раздражением, ни за въедливой старческой злостью, ни за снисходительно-презрительными усмешками. Всегда бледные и невзрачные глаза за стеклами очков пылали диким безумным огнем, а на дрожащем морщинистом лице смешались ужас и ненависть, захлестывающие друг друга и растекающиеся по воздуху прочь, вокруг, не в силах уместиться в объеме своем на лице одного единственного человека. Он уже не полулежал, а сидел на краю кровати, откинув одеяло и свесив тонкие ноги, и его губы искривились в страшной подрагивающей гримасе, живо напомнившей Наташе Неволинские картины — все самые жуткие и немыслимые по омерзению и живости своей образы — уж не родились ли они из этого сумасшедшего изгиба губ? Из деда выглянуло какое-то другое существо — дикое и опасное, и Наташе захотелось убежать из комнаты, махнув рукой на все свои вопросы, но она осталась стоять и смотреть, чувствуя, как и в ней разгорается злость и ненависть — не менее опасные. От них было весело и жарко, они опаляли глаза и пальцы, и это было то, что ей нужно. Любовь к работе и ненависть к тому, над чем работаешь — вот в чем была сила Неволина и вот что утягивало его в темноту все дальше и дальше, и она тоже уже шагнула туда, и в этом была своя прелесть. Свое наслаждение. Свое очарование. Очарование властью. Хочешь — исцели, а хочешь — убей!

Сигарета догорела и обожгла ей руку. Вздрогнув, Наташа уронила ее, потом нагнулась, подняла и выбросила в открытое окно. Тотчас же в дверь требовательно и громко постучали.

— Наташа?! Папа?! Откройте! Что вы там делаете?!

— Надя настолько тебе мешала, что ты даже Пашкой решил пожертвовать, чтобы от нее избавиться, да? — спросила Наташа с кривой усмешкой. — Ты ведь только недавно понял его ценность — решил, что он меня сдерживает… Огорчу тебя, вряд ли он смог бы долго меня сдерживать! Чему быть, того не миновать — знаешь пословицу? Я только не могу понять — почему Надька так с тобой откровенничала? Только ли потому, что ты умело разыгрывал перед ней добренького, обиженного злобной внучкой дедушку?! И почему, оказываясь в твоей комнате, ей так хотелось делать всякие гадости?!

Взгляд деда на мгновение скользнул в сторону — всего на мгновение, но Наташа успела перехватить это движение и проследить его. Она покачала головой и неспешно двинулась туда, куда смотрел Дмитрий Алексеевич.

— Я-то думала, тут какие-нибудь сокровища или скелеты, деда Дима, — произнесла она и изо всей силы непочтительно хлопнула по облезлому коврику на крышке дедовского священного сундука. — А у тебя тут, оказывается, припрятано нечто похуже. Что здесь?! Что в животе у твоего божка?! Как он открывается?!

— Не лезь! — взвизгнул дед на удивление тонко и вскочил, но его ноги подогнулись, и он рухнул обратно на кровать. Его лицо побагровело, и даже кожа, обтягивавшая наполовину облысевший череп, приобрела густо-пурпурный оттенок. — Ты!.. Я так и знал, с самого начала знал, что это ты и что из тебя получится! Я же говорил Катьке, говорил… дура-баба… я и сам хотел… не смог греха на душу взять… Вот она, милость аукнулась, вот она…

— Наташа! — дверь сотрясалась от ударов.

— …я-то знал, я догадывался… Катька тебя удочерила… я думал… ну, все же дите… хоть и родилось рядом… и совпадает теперь… дите все же… Но ты нарисовала… и тогда я понял… все понял… четыре года тебе было… а я уже понял… и когда… грузовик тот… она тоже поняла… — его дрожащие пальцы подпрыгнули с колен и начали комкать воздух, словно стягивая к себе пространство комнатки. — Я за ней слежу… всегда следил… все следили… вначале не верили, но когда… они нам все хорошо объяснили, нужно было только понять…поверить… я-то прикипел все равно, сердцем прикипел к тебе… но надо было… с самого начала…

— Как открыть сундук, деду-уля? — протянула Наташа ласково-страшно, гладя облезлый коврик. — Как? Мне найти топор? Или взорвать этот ящик к чертовой матери?! Я это сделаю, не сомневайся!

Дмитрий Алексеевич подпрыгнул, и ужас на его лице перекрыл все остальные эмоции. Наташа кивнула чему-то, вскочила на ноги, подошла к сотрясавшейся от ударов двери и отодвинула замок. В комнату ввалилась растрепанная, перепуганная мать, за ней — тетя Лина с детским любопытством в блестящих глазах.

— Наташка! — мать вскинула руку, и Наташа отшатнулась, не понимая, хочет мать ее ударить или обнять. — Что вы тут?!.. Кричите, заперлись! Что случилось, ради бога!.. Папа!.. — тут она увидела Дмитрия Алексеевича и пошатнулась. — Папа, что — плохо?! Я «скорую»…

Дед качнул головой, и его правая рука вяло сделала отрицательный жест. Наташа полуобняла мать и начала мягко, но настойчиво вытеснять из комнаты, приговаривая:

— Ничего не случилось, мама, все совершенно нормально. У нас тут с дедушкой задушевный разговор, друзей общих вспоминаем, дороги всякие, художников…

— Какие еще художники среди ночи?! — изумленно спросила Екатерина Анатольевна. Наташа внимательно посмотрела ей в лицо и облегченно вздохнула.

Она не знает.

— Ну, все же в порядке, мама? Что у нас с дедой Димой может случиться?! Он же так меня любит, он же все делает, чтобы я жила долго и счастливо… Правда, деда Дима?

Дед что-то прохрипел в ответ, и Наташа с новой силой принялась выжимать сбитую с толку мать из комнаты.

— Мы просто разговариваем, мама.

— Да вы ведь…

— Просто разговариваем. Мама, ничего страшного. Ты, кстати, не знаешь, как дедушкин сундук открыть? А то деда Дима хочет мне показать кое-что, а как открыть — не помнит.

— Так ведь… я нет… он ведь, — пробормотала Екатерина Анатольевна, глядя на деда, на Наташу и снова на деда. — Папа, что она…

— Уйди, — едва слышно просипел Дмитрий Алексеевич и махнул на нее рукой. — Иди давай!

— Я знаю! — вдруг воскликнула тетя Лина и протерлась в комнату, оттеснив мать в сторону с неожиданной силой. Маленькая, сухонькая, призрачная, она улыбнулась Наташе и начала слегка подпрыгивать, словно девочка, которой принесли подарки и ей не терпится их получить. — Он в матрасе прячет ключ. Это так смешно, — она быстро погладила себя по щекам и так же быстро спрятала руки за спину. — Прячет ключ в матрасе. Ведь неудобно спать на ключе. Ключ — железный, холодный… неудобно! — ее ладони снова небрежно-ласково притронулись к щекам и тут же снова спрятались за спиной.

— Дура! — завопил Дмитрий Алексеевич, оскалив зубы, словно старый, смертельно раненый волк. — Пошла вон, дура! Умалишенная! Вон! В психарню! Пригрели… глисту в желудке…

После этого из его раззявленного в крике рта посыпались такие определения, что Наташа, которая на базарной площади слышала всякое, зажала уши и отвернулась. Тетя Лина вскрикнула и бросилась на шею Екатерине Анатольевне, дрожа и всхлипывая.

— Мама, — Наташа мотнула головой. — Уйдите.

— Наташа, что с ним такое? — прошептала мать в ужасе. — Я сейчас «скорую»…

— Не надо, мам, обойдется. Идите, ложитесь спать. Ну, что, в первый раз скандалы, не привыкли? Иди, мам, иди.

Она закрыла за ними дверь, обернулась и медленно пошла к кровати. Сидевший на ней дед пригнулся, выставив согнутые пальцы когтями и тряся головой, словно китайская куколка.

— Не подходи!

— Кого ты оберегал, деда Дима. Ее? Или меня? Или себя? Встань! Или я тебя придушу сейчас! Мне уже все равно, ты знаешь! Мне уже терять нечего! И некого! От моей жизни все равно уже одна труха осталась! Встать!!! — вдруг рявкнула она голосом прапорщика на плацу, и Дмитрий Семенович с удивительной для его возраста быстротой спрыгнул с кровати и прижался к стене, глядя на Наташу со злобным страхом. С горьким удовлетворением она подумала, что дед действительно боится ее, в самом деле — непритворно, боится до смерти. Прищурившись, она отвернулась от деда, от его старой застиранной пижамы в серых елочках, от его страха, увеличенного блестящими стеклами очков. Быстро и резко откинула одно одеяло, другое, сдернула простыни вместе с улетевшими куда-то на пол подушками и начала сосредоточенно теребить матрас.