Искусство рисовать с натуры (СИ) - Барышева Мария Александровна - Страница 58

Благородные рыцари будут биться до смерти?

Кто сразится с этим рыцарем?

Если вызов не будет брошен, то победа по праву принадлежит…

Нарисовать. Нужно что-то нарисовать. Тогда она сможет успокоиться. Ведь это так прекрасно — создавать картину.

Создавать опасную картину.

Очарование власти.

Не растворись в своих картинах.

Наташа склонила голову и посмотрела на следующую страницу. Последнюю страницу Надиного дневника. Последнюю запись — за 24 августа. Вчерашний день. Или уже позавчерашний?

Она внимательно пробежала глазами неровные прыгающие строчки, написанные кое-как — очевидно, Надя сильно торопилась, когда записывала это. На последней букве Наташин взгляд остановился, метнулся взад-вперед, растерянно застыл, потом вернулся на середину записей и еще раз все пробежал, потом еще раз. Потом она подняла книжку и прижалась лицом к страницам.

Через секунду она ее опустила. Ее лицо было отвердевшим, холодным, злым. Она подошла к окну и выглянула на пустую улицу, потом начала бродить по комнате, качая головой и что-то бормоча. Затем отыскала несколько чистых листов бумаги и вытащила из недавно купленного набора простой карандаш. Посмотрела на острый грифель и улыбнулась, и темное острие словно отразилось в ее улыбке.

От циферблата стрелками отрезана шестая часть. Два часа ночи. Для некоторых поздно, для нее — для того, что она хочет сделать — в самый раз.

Держа в руке бумагу, карандаш и Надину записную книжку, Наташа осторожно вышла в коридор, придумывая какую-нибудь нехитрую отговорку, чтобы преподнести Славе и заставить его остаться дома, а не доблестно ехать с ней. Слава ей там был не нужен. Напротив, он мог бы все испортить.

Она заглянула в комнату — Слава все так же сидел в кресле и его лицо, едва различимое в темноте, было обращено к экрану телевизора. На появление Наташи он никак не отреагировал — даже, когда она наклонилась и тронула его за плечо. Нахмурившись, она вернулась в коридор, зажгла свет, снова вошла в комнату, склонилась над креслом и поняла, что никаких отговорок не потребуется — Слава крепко спал.

Наташа сняла с вешалки свою сумку, спрятала в нее книжку, бумагу и карандаш, аккуратно открыла дверь и бесшумно выскользнула на площадку.

— Вот здесь останови! — приказала она, роясь в кошельке. Машина притормозила у одного из подъездов длинной облезлой пятиэтажки, погруженной во мрак и тишину.

— С тебя семь, подруга, — сказал водитель весело и улыбнулся, но ответной улыбки не получил. Наташа молча сунула ему деньги и вылезла из машины — осторожно, чтобы не задеть руку. Не оглядываясь, она зашла в подъезд. Водитель пожал плечами и уехал, нарочито резко взяв с места.

Наощупь Наташа поднялась на нужный этаж, морща нос от висевшего в подъезде тяжелого тухловатого запаха, достала из сумочки ключи, нашарила замочную скважину и вставила в нее один из ключей. Замок открылся не сразу, и ей пришлось изо всех сил дернуть за ручку. Она отворила скрипнувшую дверь и шагнула из темноты подъезда в темноту квартиры. Тотчас в одной из комнат зажегся свет, и слабый женский голос спросил:

— Кто там? Ты, Наташ?

Наташа молча захлопнула дверь, в притолоке что-то треснуло, и на нее посыпалась пыль. В коридор выскочила мать — заспанная, испуганная, в латанной-перелатанной ночной рубашке, слишком короткой для нее.

— Наташенька?!! Что случилось?!

— Привет… — Наташа облизнула губы, — мама. Ничего не случилось, просто зашла.

— Это из-за Нади, да? Как она там?

Наташа изумленно посмотрела на нее и сообразила, что мать еще ничего не знает — она ведь ей не звонила.

— Надя… Мам, деда Дима у себя?

— Ну конечно, где ж ему быть-то в третьем часу утра?! — мать изумилась еще больше и встревожилась. — Наташа, в чем дело.

За ее спиной появилась еще одна светлая фигура, и тонкий, бесплотный голос сказал:

— Петр опять с дежурства…

— Лина, иди спать! — раздраженно бросила ей мать. — Иди, не стой здесь!

— Ты тоже иди, мама, — Наташа прошла мимо нее и обернулась. — Не волнуйся, все хорошо. Я поговорю с дедом и зайду к тебе. Иди.

Мать что-то сказала, но Наташа, не слушая ее, толкнула дверь в комнату деда, вошла и закрыла за собой дверь на задвижку. Потом нашарила на стене выключатель и зажгла свет.

Она не знала, проснулся ли дед только сейчас или не спал вовсе, но так или иначе, он полусидел на своей кровати в старой пижаме и внимательно смотрел на нее. Одеяло скомкалось у него на коленях, и растопыренные, покрытые пятнами сухие пальцы подрагивали на нем, словно лапки паука-сенокосца.

— Наташенька? — он потянулся, взял с тумбочки очки и одел их, потом пододвинул поближе стакан, в котором плавали его вставные челюсти. — Что случилось?! Почему ты так поздно?!

— Просто, зашла навестить! Разве ты не рад?! — Наташа быстро подошла к окну и резким движением отдернула шторы — сначала одну, потом вторую. Несколько колец сорвалось, и одна из штор провисла. — Одень-ка свои зубы, деда Дима, нам придется много разговаривать, а я слышать не могу, как ты шамкаешь!

— Да что ты такая?.. С Надей что-нибудь? Чего это ты вдруг явилась?! — в голосе деда сквозь тревогу проскользнули знакомые раздраженные нотки. Наташа повернулась, прислонилась спиной к подоконнику, достала из сумки сигарету и закурила. Дмитрий Алексеевич возмущенно закашлялся.

— Ты что это делаешь?! — он ударил ладонями по одеялу. — Не смей тут курить! Немедленно выкинь!

— Ты спросил, что с Надей? — Наташа, глядя прямо в блестящие стекла очков, стряхнула пепел на чистый потертый палас. — С ней уже ничего. Она умерла.

— Что?! Да господи ты боже, как умерла?! Когда?!

Наташа опустила голову, не в силах смотреть на то, что творится в глазах ее деда.

— Ты только одного не учел, — тихо сказала она. — Надя все записывала. И то, что ты ей тогда сказал, она тоже записала. То, что ты ей сказал, помнишь? Перед тем, как ты убил ее!

Дед дернулся, и его пальцы задрожали на одеяле, и сам он затрясся от ярости.

— Ты думаешь, что говоришь?! Я убил… Да как у тебя язык…

— Ну, не сам убил, конечно, — перебила его Наташа, продолжая смотреть в пол, — ты послал ее на дорогу. Ты все понял и послал ее на дорогу. Ты знал, что она ее не отпустит. Она завязла в этой истории слишком глубоко, она слишком многое узнала, и ты знал, что еще немного, и она все мне расскажет. И ты знал, что дорога тоже это знает. Что там, на дороге?! Ради чего все это?!

— Ты спятила! — рявкнул Дмитрий Алексеевич. — Убирайся вон из моей комнаты!

Наташа вытащила из сумки записную книжку, открыла ее на нужной странице и начала читать ровным голосом:

…Дмитрий Алексеевич сказал, что сильно обеспокоен Наташиным психическим состоянием. Вот уже несколько дней, едва оправившись после того случая с Игорем, она каждый вечер уходит к дороге и сидит возле нее подолгу, до глубокой ночи — она рассказала об этом только ему — даже Пашка не знает и волнуется — не может понять, куда по вечерам девается его жена. Наташа сказала, что хочет поставить какой-то эксперимент. Вот негодяйка, и она ничего мне не сказала! Дмитрий Алексеевич крепко отругал меня за то, что мы вообще ввязались в эту историю.

Я сказала, что поговорю с Наташей, но он ответил мне, что это бесполезно — он уже пробовал. Наташе нужен врач и возможно не один. Он сказал, что ее нужно каким-то образом отпугнуть от дороги раз и навсегда, но я уже и не знаю, чем, если она, столько раз пуганая, ходит туда одна по ночам. Отпугнуть — как ее отпугнуть? Разозлить? Расстроить? И чтобы все это смешалось с дорогой… И мы почти одновременно подумали про Пашку.

Дмитрий Алексеевич сказал, что план неплох — так я, возможно, одним ударом убью двух зайцев. Только сделать это нужно как можно быстрее — лучше сегодня. Если уж принимать все так всерьез — мне на дороге ничего не угрожает, Пашке — тем более.

Чем дольше я разговаривала с Наташкиным дедом, чем дольше я сидела в его комнатке, тем прекрасней казалась мне эта идея, которую я поначалу, честно говоря, посчитала все-таки нелепой и достаточно жестокой, но Наташка тоже хороша, потому что…