Издержки богемной жизни - Данилова Анна - Страница 29

– Хорошо, тогда устройте мне, пожалуйста, встречу с вашей мамой. Я должна с ней поговорить…

– А это еще зачем?

– Возможно, она знает что-то, о чем не хотите говорить вы.

– Моя мама никогда не пойдет против меня, неужели вы этого не понимаете?

– В любом случае, я должна встретиться с ней.

– Ладно, допью сок, и пойдем.

Оказавшись в квартире Барсовых, Рита поняла, что в этой семье, где все дышало достатком и даже роскошью, большими деньгами и наполеоновскими планами, вряд ли хотели иметь зятя-студента. За чаем Рита, рискуя вконец испортить отношения с Ольгой, спросила ее, как относятся ее родители к Бутурлину.

– Нормально. Он хороший, добрый, умный, у него неплохие перспективы. Но он еще молод. Родители считают, что мне нужен муж посолиднее. Хотите меда? И масла? Я люблю такие бутерброды – мягкий батон, намазанный маслом и медом.

Удивительное дело: Оля, развивая тему своего возможного замужества, как-то оттаяла, смягчилась. Рита решила этим воспользоваться и пойти до конца. Тем более что, пока Оля накрывала на стол и готовила чай, Рита, следуя инструкциям, которые ей дал Зимин, незаметно прятала в кухне и гостиной «жучки».

– Я тоже люблю хлеб с маслом и медом. Еще с детства, – поддержала разговор Рита. – И все же… Что думают по поводу вашего замужества родители?

– Вот, к примеру, совсем недавно я не могла ночью заснуть, папа увидел, что у меня в комнате горит свет, он пришел ко мне и сказал – хочет поговорить. И знаете, что он мне сказал? Хотя… Надо с самого начала. Короче. У меня есть крестный. Почти ровесник моего отца. Его зовут Максим, Максим Юдин. Он очень хороший, красивый, между прочим. И выглядит очень молодо. Так вот, мой папа, краснея и потея, признался мне, что мечтал бы выдать меня замуж за моего крестного. Он говорил – это всего лишь его предложение, его совет, он просто как отец был бы счастлив видеть меня женой своего друга, человека надежного, влюбленного в меня, доброго, мягкого и так далее. Но Максим действительно такой! И я знаю, что он любит меня. Но я не знаю, что делать.

– Но он-то нравится тебе? – спросила Рита, заранее зная ответ. Она уже поняла, зачем Оле понадобилось рассказывать о своем крестном. Понятное дело, она тоже влюблена в него и ищет повода лишний раз поговорить на эту тему. Случай представился, и она нашла в Рите идеального слушателя…

– Не знаю, – порозовела Оля, играя медом, наматывая его густую, тягучую золотистость на ложку.

– Оля, вы лукавите. Я же вижу, что и он вам нравится. Вы переживаете, что он старше вас? Пусть это вас не тревожит.

– Предположим, я бы и согласилась, но как все это может случиться в реальности? Он же знает меня с пеленок. Я не могу представить себе его в качестве мужчины, понимаете? Я продолжаю видеть в нем своего крестного, друга отца.

Она снова лукавила, ей просто хотелось услышать от постороннего человека, что она свободна в своем выборе и должна быть счастлива, если ей кто-то нравится или, тем более, если она кого-то любит, и этот «кто-то» тоже любит ее.

Решив слегка отомстить Оле Барсовой за грубость, которую девушку позволила себе по отношению к Рите в кафе во время разговора (или допроса), она пресекла эту попытку посмаковать подробности отношений Оли с крестным:

– Оля, это все, конечно, замечательно: ты и твой влюбленный в тебя по уши крестный. Но мне пора. Маму твою я не дождалась. Вероятно, свои вопросы я задам ей либо позже, либо ее пригласят в прокуратуру. И еще: если тебе есть, что рассказать или у тебя возникнут какие-то проблемы… Словом, вот мой телефон. И на всякий случай, визитка Павла Валентиновича Смирнова.

Оля, покраснев от унижения, закрыла глаза и кивнула головой – она все поняла…

21

– Знаешь, я долго молчал, делая вид, что у нас все хорошо, и я, в принципе, согласен с тем, что ты помогаешь следствию. На самом же деле я не знаю, куда мне деваться и как себя вести, чтобы ты поняла, насколько все это смешно и нелепо. – Марк всплеснул руками и застонал, вцепившись пальцами в свои волосы. – Да, у нас сейчас не все в порядке в семье, у нас разладились отношения, ты никак не можешь простить мне той измены, которой никогда не было и которую ты сама придумала. Но сейчас я говорю с тобой так, словно у нас с тобой ничего не произошло, то есть словно мы не находимся на грани развода… просто, как Марк говорит своей Маргарите…

Рита стояла в передней, она только что вернулась от Оли Барсовой, уставшая, во всем и так, без этих жестоких слов Марка, сомневающаяся; сумочка выпала из рук на пол, слезы покатились из глаз, волосы зашевелились на голове от услышанного, и главным были слова о разводе. Все кончено! Они никогда больше не будут любить друг друга. Все безвозвратно потеряно для них обоих. Марк никогда больше не прижмет к себе Риту, а она не обнимет Марка. Они потеряли друг друга. И где? В жаркой, душной Москве, где все было таким чужим, таким безысходным… Они находились в чужой квартире, в чужой прихожей, и так много всего навалилось чужого, что они и сами тоже стали чужими – и друг другу, и самим себе.

– Марк… Я не знала, что ты так ненавидишь меня, – она проглотила слезы, всхлипнула, подняла сумочку и достала платок. – И давно это с тобой?

– Я не ненавижу тебя. Не в этом дело! Просто тебя окружают настоящие профессионалы, отлично знающие свое дело. А ты? Что делаешь среди них ты? Думаешь, я ослеп и ничего не вижу, не понимаю, что ты просто хочешь быть среди мужчин, ты постоянно ловишь на себе их взгляды, мысленно ты уже давно изменила мне – и с Пашкой, и с этим… Зиминым? Ты хочешь изменить мне, но у тебя пока что это не получается. И знаешь, почему?

С Марка градом катился пот, он смотрел вытаращенными, страшными глазами на Риту и не походил на себя. Дрожащими руками он нервно то ерошил волосы на голове, то приглаживал их, словно не зная, что с ними делать. На кончике его носа сверкала капля пота, как слеза. Он достал большой платок и промокнул им все лицо.

– Марк, ты ревнуешь меня?

– Нет. Просто я никому не позволю унижать меня! Пашка уже признался тебе в любви. Напился и признался. А разве не ты спровоцировала его на это? Разве не ты всем своим поведением позволила ему расслабиться настолько, что он, бедолага, совсем забылся! Да он по тебе с ума сходит!

– Что ты хочешь? Чтобы я уехала?

– Нет. Уеду я. Немедленно! Сию минуту! А ты можешь оставаться. Вроде ты ведешь расследование, занимаешься важным делом, а на самом деле ты рано или поздно окажешься с ним в одной постели. А утром будешь печь ему блины, мать твою!

– Как в кино, – сказала она тихо и улыбнулась.

– Что как в кино?

– Лифт. Слышишь? Это Паша вернулся. Сейчас он войдет сюда, как раз в ту минуту, когда мы говорим о нем. Как бывает в кино. Мне бы не хотелось, чтобы он опять увидел, как мы ссоримся. Уезжай, если тебе так хочется. А я останусь еще ненадолго. Думаю, дело скоро будет раскрыто.

Раздался звонок. Рита открыла дверь и увидела на пороге двух мужчин: Павла и еще одного, высокого симпатичного старика в светлом льняном мятом костюме.

– Знакомьтесь, господа, это Михаил Дмитриевич Белозеров. Миша, знакомься, эта прелестная женщина и есть Маргарита Орлова.

– Рад, очень рад, что вы все же дождались меня и не уехали. Я знаю, что в Москве жарко, тут невозможно жить и, тем более, кого-то ждать, непонятно зачем. Но вы дождались, и я ужасно благодарен вам.

У него был приятный низкий голос, манеры светского льва, подстриженные ежиком короткие серебристые волосы, огромные голубые глаза и крупный, мягкий, словно набитый сливами, нос. (Однажды в разговоре о носах одна приятельница научила Риту определять армянский нос: если тебе кажется, что он висит, как слива, значит, это армянский нос). Вот такие глупости полезли в голову, когда она рассматривала этого маршана[1] – путешественника с внимательными, умными глазами опытного оценщика всего прекрасного.