Дело о пеликанах - Гришем (Гришэм) Джон - Страница 73

Но дела шли туго, и он бы мог получить еще меньше пятнадцати баксов в час. Он докурил свою дозу в последней кабинке туалета, спустил окурок в унитаз и открыл дверцу. Напялил темные очки и пошел по коридору в огромный холл, откуда четыре эскалатора поднимали тысячи адвокатов наверх, в их кабинеты, где они проведут весь день, скуля, пакостничая и облапошивая клиентов, временами прибегая к угрозам. Он хорошо запомнил лицо Гарсиа. Временами он просто мечтал, чтобы ему попался этот ребенок, этот слабак со слащавым лицом в дорогом костюме. Он бы его узнал, если бы увидел.

Он стоял около колонны, держа в руках свернутую газету, и старался из тени рассмотреть каждого из них. Адвокаты со всех сторон, торопящиеся наверх со своими самодовольными лицами и со своими маленькими самодовольными атташе-кейсами. Боже, как он ненавидел адвокатов! Почему они все одинаково одеваются? Темные костюмы. Темные туфли. Темные лица. Случайный нонконформист с дерзкой маленькой бабочкой. Откуда они все взялись? Вскоре после его ареста за наркотики он в первый раз встретился с адвокатами. Это была целая группа адвокатов по уголовным делам, нанятая “Пост”. Затем он нанял своего собственного, слабоумного придурка, не способного найти зал судебного заседания, который, однако, заломил непомерно высокую цену. Затем, конечно, обвинитель тоже был адвокатом. Адвокаты, адвокаты.

Два часа утром, два часа в обед, два часа вечером, а затем Грентэм хотел, чтобы он перешел к новому зданию.

Девяносто баксов в день было дешево, и он бы бросил это, как только нашел бы что-нибудь более подходящее. Он говорил Грентэму, что это безнадежное дело, все равно что стрелять в потемках. Грентэм с этим согласился, но сказал продолжать. Это все, что они могли сделать. Он сказал, что Гарсиа испугался и больше не будет звонить. Они должны его найти.

В кармане у него на всякий случай были две фотографии и список фирм, размещавшихся в этом здании, которые он выписал из телефонного справочника. Список был длинный. В здании было двенадцать этажей, набитых фирмами, которые были набиты не чем иным, как этими маленькими чопорными эсквайрами. Он находился в гадючнике.

К девяти тридцати час пик кончился, и некоторые из этих лиц, которые уже казались знакомыми, ехали на эскалаторах назад, направляясь, вне сомнения, в залы судебных заседаний, агентства и следственные комиссии. Крофт осторожно вышел через вращающиеся двери и вытер ноги о тротуар.

На расстоянии четырех кварталов Флетчер Коул расхаживал перед столом Президента и внимательно вслушивался в телефонную трубку. Он замер, затем закрыл глаза, затем посмотрел на Президента, как бы говоря: “Плохие новости, шеф. Действительно, плохие новости”. Президент держал какое-то письмо и вглядывался в Коула поверх очков для чтения. То, что Коул ходил взад-вперед как фюрер, сильно его раздражало, и он пометил у себя в памяти, что нужно будет ему кое-что сказать по этому поводу.

Коул с грохотом швырнул телефонную трубку.

— Оставь в покое чертовы телефоны! — сказал Президент.

На Коула это не произвело никакого впечатления.

— Извините. Это был Зикман. Грей Грентэм позвонил ему тридцать минут назад и спросил, знаком ли он с делом о пеликанах.

— Замечательно. Превосходно. Как он получил копию этого дела?

Коул продолжал расхаживать.

— Зикман ничего о нем не знает, так что его неведение было неподдельным.

— Его неведение всегда неподдельно. Он самая тупая задница в моей команде, Флетчер, и я хочу, чтобы мы от него избавились.

— Как скажете, — Коул уселся в кресло по другую сторону стола и сложил ладони шалашиком, упираясь пальцами в подбородок. Он глубоко погрузился в раздумья, и Президент старался его не замечать. Некоторое время они размышляли.

— Утечка у Войлса? — наконец спросил Президент.

— Может быть, если это вообще утечка. Грентэм знаменит своим блефом. Мы не можем быть полностью уверены, что у него есть дело. Может быть, он только слышал о нем и сейчас просто пытается что-нибудь выудить.

— Может быть, задница ты моя. А что будет, если они раскрутят всю историю с этой чертовой штукой? Что тогда? — Президент хлопнул ладонью по столу и вскочил на ноги. — Что тогда, Флетчер? Эта газета меня ненавидит. — Он безучастно подошел к окну.

— Они не могут предать это дело огласке, не имея еще одного источника, а второго источника и не может быть, потому что для дела нет никаких истинных фактов. Эта дикая мысль зашла дальше, чем заслуживает.

Некоторое время Президент угрюмо молчал и глядел в окно.

— Как Грентэм узнал об этом'

Коул встал и начал расхаживать, на этот раз намного медленнее. Он все еще был в мучительных раздумьях.

— Кто знает. Кроме вас и меня здесь никто о деле не знает. Они принесли одну копию, и я запер ее в своем офисе. Я собственноручно снял одну ксерокопию и передал ее Гмински. Я заставил его поклясться в неразглашении.

Президент, глядя в окно, презрительно усмехнулся.

Коул продолжал:

— Хорошо, вы правы. Сейчас повсюду могут быть сотни копий. Но само по себе это не представляет опасности, если, конечно, наш друг не делал всего этого, а если делал, то...

— То мою задницу поджарят.

— Да, я бы сказал, наши задницы поджарят.

— Сколько денег мы получили?

— Миллионы, напрямую и косвенно. — И легально, и нелегально, но Президенту об этих операциях было мало известно, и Коул предпочел это замолчать.

Президент медленно подошел к дивану.

— Почему бы тебе не позвонить Грентэму? Просвети его мозги. Посмотри, что он знает. Если он блефует, это будет очевидно. Как ты думаешь?

— Не знаю.

— Ты ведь говорил с ним раньше? Грентэма все знают.

Теперь Коул расхаживал позади дивана.

— Да, я говорил с ним. Но если я сейчас ни с того, ни с сего позвоню, он начнет подозревать.

— Да, я думаю, ты прав, — Президент присел на один край дивана, а Коул — на другой.

— А что может произойти дальше? — наконец спросил Президент.

— В дело может быть втянут наш друг. Вы попросили Войлса замять дело. Наш друг может появиться в прессе, тогда Войлс поджимает хвост и говорит, что вы приказали ему следить за другими подозреваемыми и игнорировать нашего друга. “Пост” неистовствует и еще раз поливает нас грязью. И мы можем забыть про перевыборы.