Дело о пеликанах - Гришем (Гришэм) Джон - Страница 15

— Хорошо. Тогда кто, по-вашему, подозреваемый?

Никто не подвергал перекрестному допросу Ф. Дентона Войлса. Он посмотрел на Президента.

— Слишком рано для подозрений. Мы еще собираем факты.

— Как убийца проник в дом Розенберга?

— Никто не знает. Мы не заметили, как он вошел, понимаете? Ясно, что он находился там какое-то время, спрятавшись в туалете или, возможно, на чердаке. Опять-таки, нас не приглашали. Розенберг отказался впустить нас в дом. Фергюсон каждый раз после обеда, когда судья приезжал с работы, тщательно осматривал весь дом. Еще рано говорить, но мы не нашли никаких следов присутствия убийцы. Ни одного, за исключением трех трупов. Мы получим результаты баллистической экспертизы и вскрытия трупов позднее, сегодня после обеда.

— Я хотел бы ознакомиться с ними, как только вы их получите.

— Да, господин Президент.

— Также сегодня к пяти часам вечера мне бы хотелось получить краткий список подозреваемых. Ясно?

— Вполне, господин Президент.

— И еще я хочу, чтобы вы представили мне доклад по вашей системе безопасности и указали, где она не сработала.

— Вы допускаете, что она не сработала?

— Мы имеем двоих мертвых судей, оба охранялись ФБР. Мне кажется, американскому народу хочется знать, что было не так, директор. Да, она не сработала.

— Я докладываю вам или американскому народу?

— Вы докладываете мне.

— А потом вы созываете пресс-конференцию и официально обращаетесь к американскому народу, так?

— Вы боитесь тщательного расследования, директор?

— Нисколько. Розенберг и Дженсен мертвы, потому что отказались взаимодействовать с нами. Они слишком хорошо сознавали опасность, однако их нельзя было беспокоить. Остальные семеро контактируют с нами. И они все еще живы.

— Минутку. Мы лучше проверим. Они падают как подкошенные, — Президент улыбнулся Коулу, который давился от смеха и почти открыто подсмеивался над Войлсом.

Коул решил, что наступило время заговорить:

— Директор, вы знали, что Дженсен околачивался в таких местах?

— Он был взрослым человеком с пожизненным назначением на должность. Если бы даже он решился танцевать голым на столах, то и тогда мы бы не могли его остановить.

— Да, сэр, — вежливо произнес Коул. — Но вы не ответили на мой вопрос.

Войлс глубоко вздохнул и отвел взгляд в сторону.

— Да. Мы подозревали, что он гомосексуалист. Кроме того, нам было известно, что ему нравятся определенные заведения. У нас не было ни власти, ни желания, мистер Коул, обнародовать такую информацию.

— Мне бы хотелось, чтобы эти доклады были готовы сегодня после обеда, — сказал Президент.

Войлс смотрел в окно, слушая, но не отвечая. Президент взглянул на Роберта Гмински, директора ЦРУ.

— Боб, я хочу услышать прямой ответ.

Гмински сжался и сразу помрачнел.

— Да, сэр. Что именно вас интересует?

— Я хочу знать, связаны ли эти убийства каким-то образом с какой-либо организацией, операцией, группой, имеющей отношение к правительству Соединенных Штатов.

— Вы говорите серьезно, господин Президент? Но это абсурд!

Гмински казался потрясенным, но и Президент, и Коул, и даже Войлс знали, что в такое время и ЦРУ могло быть в чем-то замешано.

— Смерть — это серьезно. Боб.

— Я тоже говорю серьезно. И я уверяю вас, что мы не имеем никакого отношения к этому. Я поражен, вы даже не можете себе представить, в какой степени. Нелепо!

— Проверьте все как следует, Боб! Черт побери, я хочу определенности. Розенберг не верил в национальную безопасность. Он нажил себе много врагов в государственной разведывательной службе. Просто проверьте все, хорошо?

— Ладно, ладно.

— И я хочу ознакомиться с докладом сегодня к пяти часам.

— Конечно, о’кей. Но это потеря времени.

Флетчер Коул перешел к столу, ближе к Президенту.

— Я предлагаю, джентльмены, встретиться здесь сегодня в пять часов. Договорились?

Оба согласно кивнули и встали. Коул молча проводил их и закрыл дверь.

— Вы провели все просто великолепно, — сказал он Президенту. — Войлс понял, что его укололи. Я чувствую кровь. Мы с прессой поработаем над ним.

“Розенберг мертв, — повторил про себя Президент. — Я просто не могу в это поверить”.

— У меня появилась идея для телевидения. — Коул снова стал расхаживать взад-вперед, взяв на себя инициативу. — Мы должны покончить со всем этим одним махом. Вам нужно притвориться уставшим, как если бы вы всю ночь занимались этим делом. Поняли? Весь народ будет следить за происходящим, ожидая, что вы сообщите подробности и успокоите. Я думаю, вам следовало бы надеть что-нибудь теплое и удобное. Пиджак и галстук в семь утра могут показаться несколько отрепетированными. Давайте немного расслабимся.

Президент внимательно слушал.

— Халат?

— Не совсем. А как насчет джемпера и широких брюк? Без галстука. Белая застежка на пуговицах. Смахивает на имидж дедушки.

— Вы хотите, чтобы я обратился к народу в этот решающий час в свитере?

— Да. Мне нравится такая идея. Коричневый джемпер с белой рубашкой.

— Даже не знаю.

— Имидж хороший. Подумайте, шеф, в следующем месяце исполнится год со дня выборов. Это наш первый критический момент за девяносто дней — и какой чудесный! Люди должны увидеть вас в чем-то другом, и именно в семь утра. Вам нужно выглядеть обычно, по-домашнему, но контролировать себя. Это будет приравниваться к пяти, а может быть, и десяти очкам в оценке ваших качеств. Доверьтесь мне, шеф.

— Я не люблю свитеры.

— Просто положитесь на меня.

— Даже не знаю.