Струна (=Полоса невезения) - Каплан Виталий Маркович - Страница 91

… Они устроят собрание и утроят охрану, провозгласят и возвестят. А потом, когда все уйдут, Лена тихо подсядет ко мне, обнимет, жарко дунет в ухо… И ласково, по-дружески, скажет, что надо жить дальше, что она будет мне всецело помогать… и в трудном моем служении, и «вообще»… И в ее глазах я прочту всё что потребуется — покорность, нежность, готовность кормить с ложечки… Да. Все будет именно так, ведь они не начнут своей экспансии сразу.

— Мы подъезжаем, — сказал вдруг Флейтист.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— Слишком хорошо знаю это место. Этот лифт. С детства…

Я взглянул на него с нескрываемым удивлением.

— Его поставили в нашем доме, когда я был еще маленьким. Первый лифт во всем Южном. Мальчишки с соседних улиц прибегали кататься, чтобы просто взглянуть на чудо техники. Наш лифт поставили, да так и не меняли… В него я садился, уезжая в Столицу, в консерваторию, в него я садился, когда вернулся назад, и в него я сел тогда, ночью, когда сказал себе, что просто хочу пойти вниз, погулять, а на самом деле мечтал уехать куда угодно, только подальше от нашего мира… И уехал…

Так вот, значит, как он впервые увидел Струну… Все знали, что это случилось в Южном, знали даже, какого числа, но вот как оно произошло… Похоже, они признавали за вождем право на тайну.

И, похоже, вождь больше не считает себя вождем.

— Он всегда начинает тормозить задолго до срока, но потом его все равно сильно встряхивает, когда останавливается.

Нас сильно встряхнуло. Кабина замерла, и где-то там, в пустоте, где плавают чьи-то горящие взгляды, лязгнул старый и больной механизм.

— Костя, — сказал Максим Павлович. — Я верю — ты справишься. Больше мне уже не во что верить.

Я кивнул.

— Да, Главный Хранитель. Справлюсь.

7

Поначалу мне показалось, что будет холодно. Степь, уходившая к едва различимому горизонту, содрогалась от ветра. Травы гнулись почти до земли. Не было ни намека на солнце. Здесь, наверно, его никогда не бывает. Только серый полумрак облаков. Кончается серый день, начинаются серые сумерки…

Я поежился, предвкушая очередной порыв ветра — но так ничего и не дождался. Было тихо и, как ни странно, тепло, словно вся эта осень не имела ни малейшего отношения к нашему прежнему миру, где сентябрь уже стучится в двери. Тут природа жила по совсем иным законам… если вообще слова «природа» и «закон» сохранили здесь хоть малейший смысл.

— Нам нужно пройти вперед, — пояснил Флейтист. — Да что я тебе говорю, ты и сам все прекрасно знаешь.

Нет, я не знал. Люди мы тут неместные…

Тонкая колонна, прошившая собой небо, высилась где-то слева, дожидаясь нас с Флейтистом. Чем-то она напоминала иглу Останкинской телебашни, и мне казалось, что сквозь тихий шелест трав я слышу Ее, Она зовет меня. Я даже не знаю — какая она вблизи. Понятия не имею…

Флейтист молча шел рядом. Он как-то вдруг сразу состарился, но старался при том выглядеть бодрым и деловитым, точно направлялся к своему шкафчику, показать мне пару новых моделек.

— Вы знаете, — начал я. — В тот раз… Я ничего не помню. Я очнулся, а мне сказали, что я подошел к Ней, но я не…

На мгновенье он остановился и посмотрел на меня.

Его мягкий взгляд заметно отвердел, сделался настороженным, и какая-то тень страха проскользнула в нем.

— Может быть, это и есть тот самый знак? — непонятно пробормотал он. — О такой странной амнезии я раньше не слышал. Все, кто восходили к Струне, говорят потом, что это самое яркое воспоминание, что это врезалось в душу… и ведь не врут.

Мы постояли какое-то время, не решаясь продолжить путь. Флейтист медлил, а я понимал, что поперек батьки в пекло не лезут. Поэтому просто стоял по колено в траве и ждал, когда же снова подует ветер.

Флейтист наконец повернулся вперед и сделал шаг в нужную сторону.

— Я не знаю, когда они все это начали, — сказал он извиняющимся тоном. — Наверное, уже два года как. Конечно, все делалось в тайне. Правду знало всего лишь несколько человек, и ни один из них не захотел быть со мной достаточно откровенным. И все-таки я узнал. Из-за Нее, махнул он ладонью куда-то влево и вверх. — Точнее, прямо от Нее. Сила Струны велика, это все наши знают. Тут тебе и Резонанс, и целебные энергии, и подчинение чужого сознания… есть у нас умельцы, которые с помощью энергий Струны даже мысли читать наловчились… достоверность более 95 процентов. Но мало кто знает, что со Струной можно просто поговорить. Если, конечно, Она сама захочет. Они всё же пронюхали… и попытались завязать контакт. Бесполезно — Она не хотела говорить ни с кем из них. Даже с Леной.

— С Леной?

Я оступился. Надо же, тут в этой приструнной степи, тоже встречаются обычные колдобины. Надо смотреть под ноги. Удивительно точная иллюзия… Если это вообще иллюзия. Запах полыни ну точь-в-точь как на поле позади нашего дачного поселка. В старые времена там сажали клевер, но с тех пор поле одичало, заросло сорняками и совсем уж превратилось в частицу Великой Степи. Кабы не ветер, заболела б голова.

— Да, и даже с Леной. А ведь она — наш талант, наша надежа и опора. Удивительный случай самородка.

— КПН? — сухо спросил я.

— В том-то и дело, что нет. Ты же, наверно, встречался с такими. Прости, не стал изучать по тебе материалы, боялся привлечь внимание. Но вот этот ваш Аркадий Кузьмич, в Мухинске, он же бывший их офицер… — Флейтист на мгновение замолчал, внимательно уставившись под ноги. Кажется, тоже боялся оступиться. В его возрасте это по-настоящему опасно. — Такие уже приелись интригами, они специалисты высшего класса… гроссмейстеры. Или вон посмотри на нашего юного друга Мауса. Он часто рассказывает о тонкостях тестирования сетевых протоколов или о механизмах действия вирусов-червей? А почему? Еще недавно это была его страсть и восторженные слова перли из него фонтаном. А теперь привык, теперь — это работа, в которой он виртуоз. Так вот, те, кто пришли из КПН, очень похожи на нашего Технического Хранителя. Они прекрасные исполнители, куда уж до них нам, нытикам-интеллигентам, но в политику они не полезут. Успели уже нахлебаться на всю оставшуюся жизнь. Они могут стать опорой новой власти, но никогда не отважатся шагнуть первыми.

Я вдруг понял, что Струна стала ближе. А ведь прошли всего ничего. Видать, тут и впрямь расстояния не подчиняются метрике старого Евклида. Струна лично решает, когда ей быть ближе, а когда скрыться от нежелательного визитера…

— Лена сама по себе талант. Есть талантливые музыканты, есть жулики, есть полицейские… В каждом деле нужна одаренность. Так вот она — гениальный политик. Увы, я слишком поздно разглядел это в ней. А потом уже тихой сапой появилась оппозиция… состоящая, как правило, из лучших наших людей…

— Она у них главная?

— Официально — вряд ли. Скорее уж серый кардинал. Я вообще не уверен, что, захватив власть, они провозгласят некоего диктатора. Больше шансов за «коллективное руководство». Я знаю, кто перешел к ним, но не знаю, как у них распределяются роли. — Он усмехнулся. — Честно говоря, я и о заговоре узнал лишь когда они попытались воздействовать на Струну через Юрку. У них был козырь… они знали о Дальнегорске.

— О Дальнегорске? Он говорил про…

— Не знаю, насколько ты в своей реальной жизни следил за войной. Но все-таки должен помнить историю с Восточным Мостом. Громкое было дело, скандальное.

— Что-то очень смутно, Максим Павлович. Вы напомните?

Глаза его затвердели, затянулись стальными льдинками.

— Боевики обстреляли автобус с детьми, направлявшийся на северный берег, в расположение федеральных сил. Акцию проводил красный крест… тогда еще с ним считались обе стороны… Вернее, считалось, что «считаются». Часть детей сумела выбраться из горящего автобуса и побежала по мосту на северный берег, к своим… к федералам. А те приняли это за провокацию, или просто не разглядели, что там дети, а не «духи» — и засадили из миномета. Потом были статьи в газетах, разбирательства военной прокуратуры, но никто так и не понес ответственность. А между прочим, как раз среди этих детей… — он не смог договорить. По сизым, сморщенным щекам потекли две узкие полоски слёз.