Струна (=Полоса невезения) - Каплан Виталий Маркович - Страница 73

Непонятно, почему именно там образованные люди намеривались питаться, однако по просьбе господина Зимина (и его шустрых сынишек) объект был временно передан под его управление по какой-то там хитроумной доверенности. Уже разработали и будущий проект заведения. Столовая департамента значилась в нем как ночной бар «Дворовый Кот», а проект интерьера… Ну, с этим понятно.

А кружки, занимавшиеся в центре детского творчества, попросили на улицу. Вопросы питания важнее. Теперь под гостеприимную образовательную крышу въехали «настоящие парни, которые не боятся рисковать». Точнее, пока еще не въехали, но вот уже с минуты на минуту должны были заявиться.

«Струна» одинакова везде. Ее мухинские дела мало чем отличаются от столичных. Везде одно и тоже — сплошная бюрократическая борьба — ну и плюс несколько нестандартных аргументов.

Самым странным в истории с центром оказалось совсем не то, что братва вновь оттяпала что-то у государства. К нашему удивлению, руководитель центра, некто Николай Натанович Цыпенко, ни в какую не желал принимать помощь «Струны». Предыдущая группа, та самая, на которую долго и витиевато ругалась Лена, просто не сумела договориться с ним о совместных действиях и вынуждена была отступить.

Николай Натанович, будто забыв, в какой стране он живет, отправился со своим делом в суд, а «Струна» столкнулась с редкой, и пожалуй, что единственной в своем роде ситуацией.

Маус опасался проблем с бандитами — но это как раз чепуха. Вот Николай Натанович волновал меня куда больше, хотя пока я и сам не понимал, чем.

— Вон их дверь, — сказал хакер, указав на крыльцо возле второго подъезда. — Открыта вроде.

Он окинул здание недовольным взглядом. Что ему тут не нравится? Может, архитектурный стиль не укладывается в представления Мауса о планировании этого района города? А может, у него зуб разболелся?

Всё в жизни бывает.

— Пойдем, — сказал я, сделав им знак следовать за мной.

Сайфер молча двинулся следом, его же напарник шепнул мне на ухо:

— Шеф, давайте так: если там братва уже зажигает, то я с ними базарю. Зато с Натановичем — вы. Вы с ним как-то друг друга больше разумеете, одного ж поколения ягоды все-таки…

Я хмыкнул. Николай Натанович был старше меня без малого в два раза, но с точки зрения нашего Технического Хранителя — это бесконечно малые высшего порядка. Всё, что старше двадцати пяти — уже седая древность…

— Ладно? — продолжал настаивать Маус. — Только вы на него не давите. Он же боится нас почему-то. Вот вы и узнайте — почему.

Я только кивал, принимая всю эту речь к сведению. Похоже, Маус и сам слегка побаивался нашего будущего клиента. В отличие от «крутых и конкретных», которых и впрямь стоит поручить хакеру. С теми-то он враз найдет общий язык. Общую, так сказать, феню.

Я вошел в холл и потянул на себя внутреннюю дверь. Поначалу мне показалось, что она-то как раз и закрыта, но это было не так.

— А нас ждут! — громко возвестил Маус.

Сегодня по неясной причине он к своему стандартному наряду вновь присовокупил широченный берет, отчего окончательно сделался похож на бандита новой формации.

Впрочем, мне, при моей комплекции, не важно, во что одеваться, дабы производить впечатление.

— Аварийность помещения налицо, — уже шепотом добавил хакер. — Да, шеф?

Я ничего не ответил.

Центр детского творчества явно не бедствовал, хотя и шикарным его положение не назовешь. Крашенные двумя цветами школьные стены соседствовали здесь с фикусами в кадках и подвесными потолками. Двери явно заменили совсем недавно, а по стенам висели картины…

Приглядевшись к одной из них, я заметил надпись на рамке, подтвердившую мои догадки. Так и есть — кружок живописи. Хороший, надо сказать, кружок.

— Это уже вы? А где рабочие, вы что не будете выносить ничего?

— Что выносить? — не понял я, повернувшись к возникшему в одном из проемов человеку.

Конечно же, он меня не узнал, зато я его — сразу. Николай Натанович Цыпенко, директор центра… Высокий худой старик в интеллигентских очках, правая дужка надломилась и потому прихвачена скотчем. Точная копия собственной фотографии.

— Мольберты, рояль… — он недоуменно поглядел на меня. — Или все это вам пригодится? Дело, конечно, не мое, но вы же не собираетесь здесь, простите, музицировать и баловаться живописью… Я правильно понял?

Последние слова прозвучали как настоящая угроза.

— В конце концов, вам передано помещение, — добавил он. — А реквизит — государственная собственность. Пока… Поэтому необходим акт передачи…

— Вы, кажется, ошиблись, Николай Натанович, — перебил его я. — Мы не из фирмы.

Он сделал пару шагов вперед. Посмотрел сперва на неподвижного Сайфера, буравившего взглядом светлый линолеум, потом на хитрую рожу Мауса. Изучив мою свиту, директор повернулся ко мне.

— Понятно, — сухо заключил он. — Это опять вы. Надо понимать, ваши предыдущие коллеги вернулись ни с чем и их, так сказать, заменили…

Я хотел возразить, но ничего путного в голову не пришло.

— Я ответил вам вполне конкретно, — покачал головой Николай Натанович. — На что вы надеетесь? На давление со стороны этих… как там модно их называть: «новых русских», «братков»…

— Ни в коей мере, — попытался я вклиниться в поток его язвительных фраз. — Возможно, наши предшественники неправильно себя повели… предложили вам некорректные условия помощи. Забудьте о них, мы с вами всё можем изменить… Наш Фонд — организация благотворительная. Принимая от нас помощь, вы ничем себя не обязываете.

И тут глаза Николая Натановича вспыхнули удивительной яростью. На мгновенье мне стало страшно — взгляд его прожег меня буквально насквозь. Не будь это метафорой и умей человек нагревать и остужать предметы, мы все трое давно бы уже обуглились.

Как истинный русский интеллигент, Николай Натанович способен был копить в себе ярость годами, чтобы затем разом выплеснуть всю порцию.

— В сравнении с вами дальнегорская мафия — это Орден Милосердия! И вы еще смеете заявлять, что…

Он замолчал, не сумев подобрать слова. Впрочем, это и не требовалось. Тон был куда красноречивее слов. Николай Натанович смотрел на нас с такой злобой, которую вряд ли позволил себе в отношении Зимина с сыновьями.

Он ненавидел нас, а в нашем лице и всё государство с его ревизорами, аварийными состояниями, судейскими крысами и распальцованными коммерсантами. Еще немного и он готов был сорваться, а, значит, надо брать быка за рога.

— Послушайте, Николай Натанович, — сказал я как можно более миролюбиво, — я понимаю ваше возмущение. Понимаю и искренне разделяю. Но поймите, мы с вами на одной стороне. Наша организация готова оказать помощь при любых обстоятельствах. Мы не заинтересованы ни в каких Зиминых. Зимины ничего не получат, уж поверьте мне. Очень жаль, что наши сотрудники не нашли с вами общего языка. Я приношу за них глубочайшие извинения. Но давайте перенесем выяснение наших отношений на более поздний срок — сейчас первым делом надо выставить этот общепитовское семейство. Если вы опасаетесь принимать нашу помощь, давайте хотя бы просто поговорим… Это ни к чему вас не обяжет, правда?

Николай Натанович ничего не ответил. Взгляд его слегка остыл, морщины разгладились, и только судорожно сжимаемые пальцы выдавали тревогу. Похоже, вспышка гнева была действительно адресована не столько «Струне», сколько всему неправедному, во зле лежащему миру, исторгавшему из себя центр детского творчества.

— Мы подождем на улице, — сказал Маус. — Встретим этих ребят заодно.

Я кивнул.

Кажется, мои «сопровождающие» угнетали своим присутствием Николая Натановича.

— Пойдемте, — неожиданно сказал он. — Надеюсь, от чая вы не откажетесь?

— Ни в коем разе! Буду исключительно благодарен!

— И то хорошо. Господа адвокаты гражданина Зимина, заявили мне, что пьют только коньяк, и то после работы.

Я не нашел в его словах ничего удивительного.

— Ваша основная проблема в том, что сделка оформлена официально, — сказал я, отхлебнув из чашки ромашкового чая. — Спасибо большое, у вас замечательная заварка.