Тайник теней - Грипе Мария - Страница 21

– Да вроде нет… Ты хочешь сахар или мед к чаю?

– Нет, спасибо, ни то ни другое. А тебе трудно быть одной?

– Нет. А тебе?

– Конечно, нет. Думаешь, я стала бы справлять Рождество в одиночестве?

Ингеборг подходит к комоду. Каролина нарезает кекс.

– В нашей профессии нам никогда не удастся обрести настоящее одиночество, – с усмешкой говорит она.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы ведь постоянно окружены персонажами, которых играем. Иногда мне кажется, что весь дом заполнен людьми, которые толпятся вокруг меня.

И без умолку болтают! Голова от них просто кругом идет.

Ингеборг смеется. Она собирается что-то сказать, но замолкает, и Каролина продолжает:

– В такие дни я убегаю на кладбище, оно здесь неподалеку. Там тоже полно людей. Но они мертвы и потому молчат.

Ингеборг не отвечает. Взгляд ее устремлен на фотографии на комоде.

– Они уже прожили жизнь, – продолжает рассуждать Каролина. – Наверно, знать, что ты прожил жизнь, – это приятно.

– Что? Кто прожил жизнь?

Взгляд Ингеборг вдруг становится рассеянным.

– Те, кто уже умер, – поясняет Каролина. Ингеборг вдруг вскрикивает:

– Разве ты знаешь?..

Но поспешно обрывает себя – Каролина оборачивается.

Ингеборг держит в руке фотографию Берты.

– Знаю кого?.. – спрашивает Каролина. Ингеборг равнодушно ставит на место фотографию Берты и берет вместо нее фотографию дедушки.

– Это твой папа?

– Нет, дедушка. Так кого, ты сказала, я должна была знать?

– Да так, неважно. Я просто вспомнила об одном человеке, которого когда-то знала. Но ты вряд ли с ней знакома. Просто кое-что пришло в голову.

Она ставит на место фотографию дедушки и отходит от комода.

Каролина заканчивает сервировку стола. Гиацинт тоже должен там уместиться, но не слишком близко к свечам, поэтому она отодвигает его в сторону и переставляет чашки. Чай уже заварился. Каролина разливает его.

– Прошу к столу!

Ингеборг придвигает стулья, а Каролина тем временем подкладывает дров в печь, пламя снова занимается, поленья начинают уютно потрескивать. Девушки садятся за стол и продолжают разговор о театре.

За окном снегопад. Смеркается.

Внезапно Каролина вспоминает, что хотела зажечь свечи на кладбище. На тех одиноких могилках, которые никто не посещает.

– Мне нужно ненадолго выйти на улицу, – говорит она Ингеборг.

– Ты хочешь, чтобы я пошла домой?

– Нет, но если хочешь, пойдем.

На улице ни души. Но почти в каждом окне горят свечи. Неожиданно раздастся звон колокольчиков, и на улицу выкатывают сани, битком набитые празднично одетыми людьми, с орущим во всю глотку рождественским гномом на козлах.

– Не верится, что в мире идет война, – говорит Ингеборг.

Да, действительно, не верится.

Над могильными плитами сгущается вечер. На кладбище горит не так уж много свечей – Каролина так и думала.

– Ты хотела пойти к какой-то определенной могиле? – спрашивает Ингеборг.

Каролина рассказывает все как есть: она хочет зажечь свечи на тех могилах, которые уже давно никто не посещал. Их можно отличить по снегу – возле них нет следов. Прекрасная идея, считает Ингеборг. У нее дома полно свечей. Можно прийти сюда еще. Каролина радуется, услышав такие слова. Ведь это означает, что Ингеборг хочет с ней дружить.

Они обходят кладбище и читают надписи на плитах.

– Здесь похоронен маленький ребенок, – говорит Ингеборг.

Они ставят свечку. И у них возникает идея слепить для малыша снеговика. Сначала они хотят вылепить обыкновенного снеговика, но Ингеборг придумывает, как слепить красивую юбку, и получается снежная баба. Снег мокрый, податливый и лепится легко. Можно даже сделать волосы на голове у снежной бабы. В конце концов у нее даже появляются крылья, и она становится похожей на ангела. Затем они берут с могилы свечку – пусть лучше ангел держит ее в руках.

Когда Каролина и Ингеборг зажигают свечу, позади ангела появляется тень, которая начинает трепетать над могильной плитой как живая. Довольные своим творением, девушки продолжают обход кладбища и лепят новых снежных ангелов на других детских могилках.

– Мы с тобой, верно, не наигрались в детстве, – смеется Каролина.

– Это уж точно, ведь у меня были такие старые родители…

– А у меня их все равно что не было. Если уж на то пошло.

Обе единодушно считают, что дети, у которых нет настоящих родителей, не могут играть в детстве. Или, во всяком случае, не могут наиграться вдоволь. Поэтому сейчас им придется наверстать упущенное!

– Ну и пусть, нас все равно никто не видит! – говорит Ингеборг и кружится в танце. – Станем же снова детьми, Каролина!

На одном краю кладбища снег лежит ровный, белый, нетронутый. Могил здесь нет. Девушки осторожно ложатся на спину, раскидывают в стороны руки и ноги, и на снегу остается отпечаток двух летящих ангелов в широких юбках.

Выглядит красиво и необыкновенно.

Неподалеку горит уличный фонарь, его пламя мягко освещает ангелов.

Прежде чем покинуть кладбище, девушки идут к могиле Стагнелиуса[7]. Здесь темно, и они зажигают свечку и для него. Вообще-то могила Стагнелиуса не запущена, но сегодня, в сочельник, здесь, судя по всему, никого не было.

Когда они заканчивали свой обход и собирались уходить, Ингеборг вдруг предложила:

– Пойдем теперь ко мне?

Каролина медлит с ответом. Она раздумывает, и Ингеборг поспешно добавляет:

– Или тебе хочется побыть одной?

Но Каролина сама не знает, чего ей хочется. Она полагала, что после кладбища они вернутся к ней. Дома много еды, хватит им обеим. Из Замка Роз пришла большая продуктовая посылка.

– Ты можешь остаться у меня ночевать, – говорит Ингеборг. – У меня много места. А завтра мы могли бы сходить к рождественской заутрене…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

«Сага!

Ответь мне сразу! Я была неправа?

Мне нужно было пойти домой к Ингеборг?

Я ужасно раскаиваюсь. Почему я вдруг развернулась и ушла? Сама не понимаю. Но это случилось непроизвольно. Я просто ушла и все, и этим сама себя огорошила не меньше, чем Ингеборг.

Что она теперь подумает?! Ведь нам было так хорошо!

Но знаешь, мне кажется, я поступила так вот почему.

Я обнаружила в себе новый страх. Я стала ужасно бояться все испортить… Когда в моей жизни случаются какие-нибудь прекрасные и удивительные мгновения, то мне, разумеется, больше всего на свете хочется удержать их навечно, но ведь это невозможно.

Всему в жизни рано или поздно приходит конец.

А я не хочу дожидаться конца. Боюсь, что он наступит в неподходящий момент. Слишком поздно – или слишком рано. И тебя начнет снедать гнетущее чувство – то ли тоски, то ли неудовлетворенности. И тогда все прекрасное отходит в тень. Начинаешь испытывать чувство собственного поражения, вот я и не захотела подвергать этим мукам себя и Ингеборг.

Поэтому я все обрываю сама! Чтобы защитить нас обеих.

Понимаешь?

Раньше я выжимала из жизни все до последней капли. Меня не заботило, почувствую ли я позже горький привкус. Я жила настоящим. Возможно, и не всегда в настоящем, одно не обязательно обусловливает другое, я искоса заглядывала как в будущее, так и в прошедшее, но жила исключительно настоящим моментом.

Сейчас я больше не осмеливаюсь так жить.

Когда все обстоит как нельзя лучше, я вдруг начинаю бояться, что это может повернуться не в ту сторону. Тогда я все обрываю и убегаю прочь.

Если бы я только могла понять, почему ни в чем не могу найти золотую середину.

Наверное, я обидела Ингеборг! А как раз этого я хотела меньше всего на свете.

Когда она так любезно предложила мне переночевать у нее, я вдруг отрезала, что хочу провести Рождество в одиночестве.

– Как, впрочем, и ты тоже, насколько я понимаю! – сказала я. – Счастливого тебе Рождества! – И убежала.

И теперь я сижу одна!