Магия обреченных - Клюева Варвара - Страница 30

Сначала из секретной комнаты вышел давешний посетитель – с таким видом, будто его чурбаком по макушке огрели. Постоял немного, поозирался словно бы в растерянности, а когда мальчик-слуга подбежал спросить, не может ли он чем-нибудь помочь, трудяга помотал башкой и почти бегом припустил к выходу. Потом появился хозяин – лицо мрачнее некуда. Велев подать большой кувшин вина и отмахнувшись от подноса с закусками, он снова заперся в комнате и просидел там до позднего вечера. Мажордом, обеспокоенный тем, что господин (между прочим, большой любитель поесть) не подает признаков жизни, трижды подходил к переговорной трубе и подолгу там топтался, да так и не осмелился снять заглушку и пригласить затворника к столу.

Однако незадолго до полуночи воспользоваться переговорной трубой все же пришлось. В дом первого советника пожаловала еще одна особа с перстнем-печатью в виде нугаса. На этот раз – крепкая круглолицая особа, закутанная с головы до пят в необъятную цветастую шаль. От особы крепко припахивало скотным двором и немытым телом. Наверное, по этой причине она скромно постучала в «черную» дверь.

Слуги немедленно известили мажордома. Он один имел право решать, достаточно ли серьезно и неотложно дело для того, чтобы побеспокоить хозяина в секретной комнате. Мажордом снял наконец заглушку с переговорной трубы и доложил первому советнику о приходе новой гостьи. Советник велел проводить особу к нему и снова закрылся. Но ненадолго. Буквально через несколько минут гостья вылетела из комнаты в весьма расстроенных чувствах и удалилась, бормоча на ходу: «И чего было затеваться? Пьяный боров, небось, и не понял ни слова…»

А первый советник так и не показался, просидел взаперти до вечера следующего дня. Теперь переполошились не только повар и мажордом, но и все остальные старшие слуги. До сих пор хозяин не был замечен в пристрастии к пагубному зелью. Он позволял себе бокал-другой вина за обедом, мог принять рюмочку крепкой настойки на ночь глядя, но ни разу не напивался до нестояния на ногах и не засыпал вне спальни.

Когда первый советник не вышел к обеду, тревожный шепоток гулял уже среди младшей прислуги и даже проник сквозь непроницаемые стены гарема. Дом потихоньку залихорадило. И хотя к вечеру господин покинул все-таки секретную комнату, легче домочадцам не стало. Ничего не объяснив, жестом отказавшись от еды, Соф Омри направился в гардеробную, сам (без помощи лакея!) переоделся в скромное купеческое платье и ушел в сумерки в полном молчании, без свиты и портшеза.

Домочадцы единодушно решили, что никогда еще не видели хозяина таким мрачным и подавленным. Даже старые слуги, некогда сопровождавшие молодого господина в изгнание и выхаживавшие его после изнурительных болезненных приступов, согласились, что не припомнят случая, когда бы он выглядел так же скверно. Каково же было общее изумление, когда первый советник вернулся в еще более плачевном виде, чем уходил!

Постаревший, измученный, синюшно-бледный, ссутулившийся, словно от непосильного бремени, Соф Омри с трудом добрел до дверей секретной комнаты, приказал принести еще один большой кувшин вина, а завтра с утра отправить гонца во дворец владыки с известием, что первый советник захворал. Потом в ответ на горячие уговоры поесть или позвать лекаря бессильно махнул рукой и запер за собой дверь.

На третий день хозяина никто не видел и не слышал. Гонец вернулся из дворца, нагруженный корзинами с фруктами и сластями. Владыка лично принял его и долго терзал вопросами, на которые неискушенный отрок отвечал уклончиво, чем, похоже, до крайности возбудил любопытство повелителя. Во всяком случае, всемилостивейший монарх приказал пареньку во что бы то ни стало пробиться к одру хозяина и вытянуть из него ответ на вопрос: не нужно ли прислать в дом первого советника дворцового лекаря? Или, может быть, пора побеспокоить самого придворного мага?

Но ни юный гонец, ни старик мажордом не сумели исполнить приказ владыки, хотя провели у переговорной трубы не один час и совершенно осипли. Кто-то из слуг предложил вышибить двери, но мажордом, поколебавшись, отказался от этой мысли. Во-первых, двери сладили на совесть, из мода тесали – самого твердого дерева на Плоскогорье, его не всякий топор возьмет. Во-вторых, Соф Омри никогда не отличался сдержанностью по отношению к провинившимся слугам, а старик вовсе не рвался испытать на себе силу хозяйской ярости.

День закончился, прошла ночь. Утром прибыл гонец от владыки, так и не дождавшегося весточки из дома своего первого советника. Гонца проводили к секретной комнате, научили пользоваться переговорной трубой. Посланник владыки тоже кричал в раструб до хрипоты и тоже не получил ответа. Так и отбыл ни с чем восвояси. Час тянулся за часом, время от времени кто-нибудь из слуг по знаку обезглашенного мажордома орал дурным голосом в переговорную трубу, но оттуда по-прежнему не доносилось ни звука.

После обеда к главным воротам особняка подъехал экипаж в сопровождении шести конных гвардейцев. Выскочивший на крыльцо эсхол качнулся в сторону парадного, мигом обернулся, шепнул одними губами: «Владыка!» – и рухнул на колени. Драивший дверные ручки мальчик прижал к груди щетку с тряпкой и помчался наверх с истошным воплем: «Владыка! Владыка пожаловал!». Услыхав этот вопль, мажордом побелел, задрожал крупной дрожью и со всех ног засеменил к секретной комнате.

– Господин, к вам пожаловал владыка, – из последних сил просипел старик в переговорную трубу.

Долгие три минуты он думал, что ответа не будет. Уже зазвучали по галерее неторопливые шаги двух… нет, трех пар ног, уже слышно стало позвякивание шпор, уже опустились на колени все домочадцы, которым случилось оказаться в этой части дома, а переговорная трубка все молчала. Но когда старик решил, что ждать больше не имеет смысла, и повернулся лицом к галерее, готовясь приветствовать повелителя, засов за его спиной лязгнул, дверь распахнулась и на порог ступил помятый, взлохмаченный, смертельно бледный, но живой первый советник.

Соф Омри не видел ни перепуганного мажордома, ни слуг, застывших нелепыми холмиками на полу галереи. Даже по ненавистному Кармалу, неспешно огибающему верноподданнические зады, советник едва скользнул взглядом. Его глаза были прикованы к высокой статной фигуре лорда Региуса, что вышагивал следом за владыкой.

Появление придворного мага означало катастрофу. Соф Омри почти воочию увидел, как пресекается нить его жизни – одно за другим обрываются тонкие волокна, и он повисает над пропастью на единственном, до предела натянувшемся волоске.

Особенно невыносимой была мысль, что свой бесславный конец он приблизил сам. Буквально подтолкнул Меура под меченосную руку. Сказавшись больным да еще укрывшись от людей, включая слуг и лекарей, Соф Омри немедленно возбудил у венценосного братца подозрения. Наверняка Кармал решил, что хворь Омри носит магический характер и порождена приступом ненависти или злым умыслом против владыки. Поскольку Кармал уже больше трех лет был лишен своего любимого развлечения – поиздеваться над единокровным братом, раздавленным болью и чувством собственного бессилия, – он, разумеется, не мог упустить такого случая. Бросил все свои дела и примчался к первому советнику, прихватив придворного мага. Не для исцеления недуга, как наверняка считают простодушные слуги, а для того, чтобы покопаться у страдальца в голове и выяснить, чем вызвана загадочная хворь.

И если лорд Региус, ознакомившись с сокровенными мыслями советника, не найдет причины его странного поведения, Кармал будет заинтригован сверх всякой меры. Он проведет самое тщательное расследование. Слуги Софа, возможно, и верны своему господину, но в таких обстоятельствах, из страха перед обвинением в государственной измене запираться не станут. Да и бессмысленно это в присутствии мага, видящего чужие мысли яснее собственных. Значит, и Кармалу, и его прихвостню сгорну станет известно о таинственных посетителях первого советника, равно как и об отлучке из дома в купеческом наряде и без сопровождения. Будет поистине странно, если после этого они не зададутся вопросом: отчего в голове первого советника не сохранилось ни единого воспоминания о событиях, предшествовавших его непонятной хвори?