Том 4. Письма 1820-1849 - Тютчев Федор Иванович - Страница 79

Среди других прежних знакомых я свиделся со старой госпожой Дурново, которая поручила мне передать вам тысячу нежностей. Что до ее невестки, мне еще не удалось застать ее, несмотря на то, что она будто бы желает встретиться со мной. На днях она была у моей жены, которая познакомилась с ней у ее матери, княгини С. Волконской, но меня не было дома. Мы довольно часто бываем в итальянской опере, но по приглашению, то в ложе сардинского посланника, то у Виельгорского.

Намедни молодые люди из дипломатического корпуса, только что приехавшие из Москвы, сказывали нам, что они там веселились на славу, и не могли достаточно нахвалиться встреченным гостеприимством. Поистине Россия хорошая страна и хороший народ, но дабы говорить это с полным убеждением, следует знать заграницу так, как я ее знаю.

Простите, любезнейшие папинька и маминька. Целую ваши дорогие ручки. Ф. Т.

Моя жена, которой не удалось вам написать, поручает мне передать вам ее пожелания. Ей очень нравится здесь, хотя она убеждена, что ей еще больше понравится в Москве. Я того же мнения. Простите. Тысячу дружеских приветствий Дашиньке и Николаю Васильевичу. Не думаю, чтобы я очень заинтересовал его, сказав, что я часто встречаю его поэтическую племянницу, особенно у ее приятельницы госпожи Смирновой, где на днях я обедал с ней. Не знаю, умножились ли ее добродетели, но достоверно то, что она не приобрела более такта, нежели было у нее в прошлом. В одной гостинице с нами живет ее золовка, госпожа Нарышкина, с которой мы часто видимся. Вот она разумная женщина и, кажется, добрая. Простите, любезнейшие папинька и маминька. Мне стыдно за эти глупые подробности, но письма, что ни делай, всегда ими наполнены. Вот почему я спешу заменить их живой речью.

Тютчевым И. Н. и Е. Л., 27 октября 1844

Pétersbourg. Ce 27 octobre

J’ai reçu, cher papa, vos deux dernières lettres et je ne puis vous dire, combien j’ai été touché de la bonté que vous avez eu de prendre soin de notre établissement futur à Moscou. D’autre part, la dépense que vous aviez faite pour nous mettre en possession d’un logement, me contrarie un peu. Car, de la manière dont les choses se sont engagées ici, je ne prévois pas à quelle époque je pourrai m’en aller d’ici. Voici ce qui eusse. J’ai vu la semaine dernière le Vice-Chancelier et l’accueil qu’il m’a fait a de beaucoup surpassé mon attente. Je ne sais si je vous ai écrit que l’année dernière nous avions été en rapports suivis et que plusieurs de mes lettres, relatives aux affaires du jour avaient été mises tant sous ses yeux que sous les yeux de l’Empereur. Aussi après un quart d’heure de conversation sur ce qui avait été le sujet de notre correspondance, il m’a fut obligeamment demandé, si je ne consentirai pas à rentrer au service. Comme j’avais de longue main pour cette question, je lui ai dit que oui et comment j’entendais à y rentrer. Il m’a alors demandé de prolonger mon séjour à Pétersbourg, en me disant qu’il reconnaissait, qu’il y avait quelque chose à faire, qu’il y penserait et que sous peu j’aurai de ses nouvelles. En un mot et pour abréger les écritures que je fais, j’ai été entièrement satisfait de cette entrevue, moins encore dans mon intérêt personnel, que dans l’intérêt de la chose qui seule m’intéresse.

Ces jours-ci j’ai fait aussi la connaissance de la Comtesse de Nesselrode qui a été pour moi d’une gracieuseté et d’une amitié peu commune. C’est chez le Pce Wiasemsky que je l’ai rencontrée. Nous étions à quatre, les deux Wiasemsky, elle et moi, et nous ne nous sommes qu’à 3 heures du matin. Le surlendemain elle m’a invité chez elle, et l’accueil qu’elle m’a fait a été des plus gracieux. C’est une femme de beaucoup d’esprit et parfaitement aimable pour les gens qui lui plaisent. Je supprime les détails, car dans une lettre cela aurait l’air de commérage. Mais ce que je ne puis passer sous silence, c’est l’amitié que le Prince Wiasemsky me témoigne en toute occasion. Le plus proche parent ne pourrait pas mettre plus de zèle et empressement à servir mes intérêts qu’il ne le fait.

J’ai retrouvé ici encore un zélateur. C’est L. Narischkin, l’aide de camp général. J’ai été le voir au jour de son retour de Gatchina, et il m’a dit qu’ayant lu par hasard une brochure que j’ai publiée l’été dernier en Allemagne, il en avait, suivant son habitude, parlé à tout le monde et avait finalement réussi à la faire lire à l’Empereur qui, après l’avoir lue, a déclaré qu’il y retrouvait toutes ses idées et a paru curieux de savoir qui en était l’auteur. Je suis assurément très flatté de cette coïncidence, mais par des motifs qui, puis-je le dire, n’ont rien de personnel.

J’aurais encore une foule de choses à ajouter sur ma position actuelle à Pétersb, mais ce sera pour une autre fois. Adieu, chers papa et maman. Comme nous avons déménagé, vous aurez la complaisance d’adresser vos lettres, ainsi qu’il suit.

На Английской набережной, в доме Маркевича, у г-жи Бенсон.

Петербург. 27 октября

Я получил, любезнейший папинька, ваши два последние письма и не могу передать вам, сколь я был растроган добротой, с какой вы позаботились о нашем будущем устройстве в Москве. С другой стороны, мне несколько досадно, что вы потратились, дабы предоставить нам пользование квартирой. Ибо, судя по тому, как складываются здесь дела, я пока не вижу, когда смогу уехать отсюда. Вот как они обстоят. На прошлой неделе я виделся с вице-канцлером, и прием, оказанный им мне, намного превзошел мои ожидания. Не знаю, сказывал ли я вам, что в прошлом году мы были в постоянных сношениях и что некоторые мои письма, относящиеся до вопросов дня, были представлены и ему и государю. И вот после четвертьчасовой беседы о том, что служило предметом нашей переписки, он весьма любезно спросил меня, не соглашусь ли я вернуться на службу. Так как я уже давно предвидел этот вопрос, я сказал ему, что да и как я мыслю это возвращение. Тогда он попросил меня продлить мое пребывание в Петербурге, говоря, что считает необходимым что-то устроить, что он об этом подумает и вскорости я о нем услышу. Одним словом, и дабы сократить ненавистное мне писание, — я был вполне удовлетворен этим свиданием, даже не столько из своих личных интересов, сколько в интересах дела, единственно меня затрагивающего.

На днях я познакомился также с графиней Нессельроде, которая отнеслась ко мне чрезвычайно ласково и любезно. Я встретился с ней у князя Вяземского. Мы были вчетвером, оба Вяземские, она и я, и разошлись только в три часа утра. Через день она пригласила меня к себе. Мне оказан был самый ласковый прием. Это весьма умная женщина и отменно любезная с теми, кто ей нравится. Опускаю подробности, ибо в письме они походили бы на сплетни. Но о чем я не могу умолчать, это о приязни, какую при всяких обстоятельствах выказывает мне князь Вяземский. Самый близкий родственник не мог бы с большим рвением и усердием, нежели он, заботиться о моем благе.