Город, где умирают тени - Грин Саймон - Страница 65

— Итак, — Дерек попытался придать голосу деловой оттенок, — теперь нам осталось только обзвонить наших работодателей и объяснить, почему завтра мы не выйдем на работу. А не выйдем мы потому, что внезапно заболели чем-то серьезным и жутко заразным.

— Прыщи! — осенило Клайва — Люди всегда очень расстраиваются, когда у них прыщи.

— Здорово. По всему телу?

— Ну… Главным образом… вокруг причинных мест. То, что надо.

У Дерека вдруг зачесалось всюду, но так же быстро прошло.

— Пока я буду названивать, снеси чемоданы вниз и загрузи в машину. Как закончу, сразу едем в парк, прячемся там и ждем до темноты.

— Погоди-ка, — сказал Клайв. — Что значит, прячемся в парке и ждем до темноты? Такого уговору не было. Да я ни в жизнь не стал бы торчать ночью в парке, даже если б был вооружен двумя базуками и огнеметом! Если ты забыл, у нашего парка есть мерзкое такое свойство: как только стемнеет, он тут же наполняется динозаврами.

— Вот именно! В этом-то и суть! Кому придет в голову искать нас там? Короче, если очень надо — пойдешь!

— Надо-то надо, но я не пойду. Дерек тяжко вздохнул:

— Сдается мне, в предыдущем воплощении твой мозг был дверной пружиной. Да пойми ты, крестоносцы наступают. Сильные. При оружии. И будут здесь очень скоро. И мы должны цепляться за любую мелочь, которая даст нам выигрыш во времени. А в парке не так уж и опасно. Я в том смысле, что если прикинуть размеры парка и наши с тобой размеры, каковы шансы у бронтозавров чисто случайно набрести на нас?

— Да хорошие у них шансы, если принять во внимание, какой частью тела в последнее время повернута к нам удача.

Они снова резко замолчали, потому что в комнату вошла миссис Мандервилль, неся поднос с двумя стаканами лимонада. Кивнув и улыбнувшись друг другу, братья взяли стаканы. Миссис Мандервилль удалилась, счастливо напевая что-то о крушении поезда. Клайв скосил глаза на стакан в руке.

— Можно подумать, кто-то из нас обожает лимонад…

— Какая разница… В любом случае, когда уйдем, стаканы должны остаться пустыми, а то мама расстроится.

— Мне дурно, — вздохнул Клайв, — уже только от одной мысли, что придется выдуть восемь стаканов лимонада. А глотку заранее сводит судорогой.

— Да не будем мы их пить, балбес. Выльем в туалет, и все дела.

— Разве можно — возмутился Клайв, — так вот взять и вылить лимонад! А в Китае, между прочим, миллионы пухнут от голода.

— И что ты от меня хочешь? Упаковать лимонад и отправить авиапочтой? Неси вниз чемоданы и заводи машину.

— Уже иду. Только ключи дай.

— Я думал, ключи у тебя. — Дерек поднял на брата глаза.

— У меня их нет.

— Если ты пихнул их в свой дурацкий чемодан, я завяжу тебе ноги морским узлом. Выворачивай карманы!

Клайв страдальчески скривился и стал вытряхивать содержимое карманов на кровать. Это заняло некоторое время. Дерек глядел на растущую горку в меру грязных предметов точно с такой же заинтересованностью, какую вызывают неприятные подробности автомобильной аварии. Между делом он твердо решил, что, случись ему вдруг когда-нибудь в будущем чихнуть, он точно не попросит у Клайва носовой платок. И конечно же, ключи оказались последним извлеченным предметом. Весь день был такой дурацкий. Клайв распихал все обратно по карманам, кроме комка жвачки, который отодрал от платка и прилепил за ухом — на потом.

— Кто поведет? — неожиданно поинтересовался он.

— Я. Потому что я старший, — заявил Дерек.

— А у меня опыта больше.

— Ага. Печального…

— Это была случайность! Нога соскользнула с педали.

— Ну да, вот поэтому поведу я. Моя не соскользнет.

— Знаешь, — задумчиво произнес Клайв, — а ведь мы так и не решили, куда поедем, когда слиняем отсюда. Я бы подался в Нью-Йорк. Или в Голливуд. В какое-нибудь задушевное и романтическое местечко…

— Если хочешь задушевности и романтизма, забудь о Нью-Йорке. Это не город, это эволюция в действии. В живом виде. Мне с динозаврами спокойней. Нет, я считаю, первым делом надо махнуть в Швейцарию. Крестоносцы сказали, там банк, в который они положили наши денежки.

— О да! Надо ж сначала деньги снять. А потом Голливуд и столько девчонок, сколько мой язык будет в состоянии облизать! — Клайв вдруг нахмурил брови. — Знаешь, я почему-то чувствую себя виноватым, что уезжаю вот так, втихаря. Я о том, что мы не все заказанные могилы вырыли. Раньше мы народ никогда не динамили.

— Раньше над нами никогда не висела угроза скорой смерти, причем кровавой. Если у отца Кэллегена душа болит из-за пары могил, он может засучить рукава и выкопать их сам. Немножко тяжелых физических упражнений ему не повредит. Слышь, говорят, он тайный обжора. Сидит на исповеди и мнет в одно горло бисквиты.

— Знаешь, мне что-то не нравится думать о том, как святой отец роет могилы, — оторопело проговорил Клайв. — Не дело это…

— Да не бери в голову, — успокоил Дерек. — Найдет каких-нибудь обормотов, наложит на них епитимью, и выроют они ему эти могилки. Три раза «Ave Maria» и «шесть футов землицы перекидать, а потом — по домам».

— Ты только при маме не говори таких вещей, а то она опять заставит тебя вымыть рот с мылом.

— Бери чемоданы и неси в машину, — скомандовал Дерек. — Мне надо звонить.

— А позвонишь Сэди, попрощаешься?

— С чего это? Это ж твоя подружка.

— Она? — удивился Клайв. — Я думал, твоя…

Братья уставились друг на друга.

— Нет, — сказал Дерек. — Она не моя подружка

— Ну и отлично. Значит, и звонить не надо. А я-то гадал, чего ты в ней нашел…

Отец Игнатиус Кэллеген мрачно смотрел на пустую банку из-под конфет. В банке должно было оставаться достаточно ванильно-шоколадной помадки, чтобы хватило до конца недели. И вот — на тебе, сегодня, в четверг, банка оказалась пуста. Прежде сила воли его не давала сбоев. Отец Кэллеген тоскливо вздохнул, перевернул банку вверх дном и, высыпав несколько оставшихся крошек на ладонь, бросил в рот. Шоколад быстро растаял на языке, как ускользающее воспоминание о поцелуе. Лишь только это сравнение всплыло в голове, он выгнул дугой бровь, опустил глаза на солидное брюшко и снова вздохнул. Если не принимать во внимание живот, он был в отличной физической форме. Он упражнялся каждый день: пробежки трусцой по утрам и пешие прогулки по вечерам, — и все же любовь к сладкому брала верх. А было время, Кэллеген мог есть практически все и сжигать калории расходованием одной только нервной энергии. Но с годами человек живет более спокойно, замедляя темп жизни, и в последнее время ему приходилось отказывать себе в булочках и печенье, дабы талия не раздалась еще шире. А талия — к тому моменту, как он решился на диету, — достигла в обхвате сорока дюймов. На диету он сел, и все же время от времени позволял себе немного шоколадно-ванильных помадок. В качестве редкого угощения. Четверть фунта раз в неделю. И больше ни-ни. Но сегодня-то всего лишь четверг, а банка уже пуста!

И на носу Великий пост.

Отец Кэллеген сдвинул брови. В принципе, ничего страшного. Ему не в новинку. Меньше еды, больше движения, и волю собрать в кулак. Он не собирается повторять ошибку своего папаши и, сидя сиднем, отъедать физиономию и заплывать жиром. Кэллеген почувствовал такое знакомое побуждение оглянуться и посмотреть, не наблюдает ли за ним отец, услышавший вдруг непочтительные мысли сына. Знакомое побуждение он решительно подавил. Вот уж двадцать лет минуло, как отец его скончался от сердечного приступа. И не было нужды опасаться его злобы и мстительности, внезапных приступов ярости и стремительных кулаков. Он свободен. Он в безопасности. Он не должен бояться.

Кэллеген еще плотнее сдвинул брови, обожженный проснувшимися застарелой ненавистью и бессильной яростью маленького беззащитного мальчика по отношению к огромному и неодолимому отцу. Низкому и порочному. Дрожащие губы Кэллегена раздвинулись в улыбке: как же легко одна только мысль об этом человеке растревожила его, даже спустя все эти годы.