Душа и тело - Грин Дженнифер - Страница 14

— Посмотрим.

Он попытается. Грег Баркер ничего не значил для него, но доказать что-то Клер значило для него много. Это стоило того, чтобы ощутить полный вкус жизни.

— А тем временем… — он повернул ее руку к себе и очень медленно провел пальцем по первой длинной линии на ладони, да так тихо, что ей стало щекотно, — здесь мы видим очень длинную линию жизни, это у леди, которая часами может говорить о других, но только не о себе. Ну, это мы исправим. — Он посмотрел на нее. — Мы также видим длинную линию благополучия.

— Это было бы очень неплохо.

С серьезным видом он продолжал разглядывать ее ладонь, поглаживая подушечкой большого пальца нежную чувствительную кожу.

— В детстве тебя много шлепали.

— А в тебе кроме ирландской еще и цыганская кровь?

Он утвердительно кивнул и укоризненно посмотрел на нее, за то, что она его перебила.

— И все заслуженно.

Она согнула пальцы, но он снова разогнул их.

— А вообще, мало тебя шлепали, могли бы и больше.

— Мне совсем не нравится такая судьба. — Клер сказала это суховато, но голос ее был странно беззвучным.

— Ты спасешь миллиарды людей.

— Миллиарды?

— Хочешь верь, хочешь нет. Тебе нравятся узкие туфли, и у тебя чудесные ноги.

— И как давно, — протянула манерно Клер, — вы занимаетесь гаданием по руке?

— Много лет, деточка. — Джоэл сделал сердитое лицо. — Мне нужна тишина, чтобы сосредоточиться.

— Извините.

Он погладил пульсирующую вену на ее запястье таким легким прикосновением… таким легким — нет, он не понимал, как это на нее действует.

— Ты всю ночь прогуляла после выпускного бала…

— Да нет же.

— Тихо. Почти всю ночь.

— Бранниган. У меня был грипп.

— Ну, ясно, — сразу же уточнил он, — ты всю ночь не спала после выпускного вечера. Медиум не всегда точно видит в первый раз, ты же знаешь.

— И, даже делая скидку на это, вы слишком преувеличиваете, — не преминула заметить Клер.

— Кто-то чем-то недоволен на задней парте?

— Нет, сэр. Джоэл отпустил ее руку и уставился своими синими глазами в ее серые. — Я вижу мужчину, — тихо продолжал он, — который причинил тебе большую боль…

Ее улыбка исчезла. Она не смогла бы объяснить, что точно произошло. Словно какой-то клапан закрылся в ее голове, и она неожиданно почувствовала страх перед замкнутым пространством комнаты. Его игра была не просто игрой. Он знал, к чему он клонит, с самого начала, он хотел знать слишком много и слишком быстро.

С ней это случалось и раньше — мужчина уже припирал ее к стенке, но он хотел владеть ее мозгом, ему было мало ее любви, он ненасытно требовал больше.

Внезапное ощущение удушья сковало ей горло, она почти теряла сознание и чувство ориентации в пространстве и непроизвольно наклонилась вперед.

— Клер…

— Я совершила ошибку, согласившись прийти с вами сюда. — Она потянулась за сумочкой и заставила себя посмотреть на него. Ее лицо было белым, она сделала неудачную попытку улыбнуться. — Мне очень жаль, — мягко сказала она, — так жаль, что вы даже не можете себе представить, Джоэл. Пожалуйста, поверьте мне.

— Подождите!

— Спасибо за обед, — коротко изрекла она. Ей удалось медленно добраться до двери, а потом она пошла быстрее.

Глупо, но ей не хватало воздуха. А от пробежки по узким холлам ей становилось все хуже. Низкие потолки и стены смыкались над ней, и она думала только о том, как выбраться на улицу.

Она слышала шум шагов за собой, но они были более медленными, чем ее. Джоэл не мог бежать так же быстро, ведь у него не было этого ощущения в голове. Я веду себя как дурочка, думала она не без стыда. Но она не могла заставить себя остановиться.

У выхода она схватила свои туфли и пальто и вдохнула полные легкие воздуха, ступив необутыми ногами на холодный сухой тротуар. День был таким ярким, что стало больно глазам и потекли слезы.

Благословенный Чикаго — здесь всегда в центре есть курсирующие такси. Она остановила машину, залезла внутрь, захлопнула желтую дверь, закрыла глаза и ни разу не оглянулась назад.

По средам вечера в приемной «Скорой помощи» бывали обычно спокойными, но в эту среду все было иначе. К девяти часам поступили пострадавшие от столкновения шести машин на скоростной дороге Дэн Риан, затем больной, которому пришлось вправлять ногу, пять человек, пострадавших от пожара, и еще ребенок с гриппом и обезвоживанием организма. Клер не утратила контроля ни над своим голосом, ни над четкостью движений и, как всегда, была очень заботливой.

Она не изменилась. Как обычно, отодвинув на задний план все эмоции, она заставляла работать только свой мозг. Она всегда полностью отдавала себя своей профессии, и сегодняшний вечер не был исключением.

Гладя на нее, никто бы не подумал, что совсем недавно она вела себя как неразумная неврастеничка. Джэнис сразу же прокомментировала бы ее поведение, если бы что-то было не так. Но она только сказала: «Давай, ради Бога, иди поужинай, пока еще нет двенадцати».

Кафетерий для сотрудников находился в здании напротив, улицу можно быстро перебежать и без пальто. Клер наполнила тарелку, села радом с тремя другими врачами за угловой столик и принялась за еду.

Она не особенно хотела есть после всех этих осьминогов и головастиков. Она выпила чашку чаю, но это не был зеленый японский чай. И сидела она на стуле, а не на подушках. И не было радом синеглазого мужчины, который хотел… слишком много.

Позвони ему, шептал ей внутренний голос. Ты должна позвонить. Объясни, что это не его вина, а твоя…

Она не успела закончить ужин, как засигналил датчик. Врачи за столом сочувственно посмотрели на нее. Джэнис ожидала в боковой комнате, в ее глазах был ужас. Клер быстро вошла. На смотровом столе лежала женщина с огромным животом и тяжело дышала.

— Нет времени поднять ее наверх. Уже появляется головка. Но пуповина, кажется, обмоталась вокруг шеи ребенка. А у доктора Бакера сердечный больной во второй палате. У нее поднимается давление, да она еще не говорит ни слова по-английски. Я не могу…

Джэнис успокоилась, когда Клер начала говорить с больной: маленькой темноглазой женщиной, страшно напуганной. Клер не знала ни слова по-испански, но она тихо и настойчиво говорила женщине, что делать. Не толкать, а то будет больно, ей нужно найти пуповину, скоро все кончится. Ребенок будет в порядке, расслабьтесь, расслабьтесь…

Мальчик.

Ничто нельзя сравнить с криком новорожденного, вступающего в жизнь. Это теплый скользкий комочек пульсирующей плоти, такой крошечный, такой живой, так решительно желающий быть услышанным. Клер почувствовала, что Джэнис улыбнулась, когда она продержала ребенка в руках чуть дольше, чем нужно. А ведь надо его еще обмыть, потом заняться матерью и отправить их обоих в послеродовую палату.

— Я хочу кофе, — устало проговорила Джэнис, когда все закончилось. — Ну что ж это такое? Обычный вечер в среду, а будто ад разверзся. — Она вздохнула. — Я так испугалась, что мы потеряем ее. Извини, я поддалась панике.

— Никто не ждет от тебя совершенства, ты же знаешь.

— На какой-то момент ты тоже растерялась. Хотя пациенту это незаметно, конечно. Все же… — И вдруг она ухмыльнулась. — Не хотелось бы говорить тебе это, доктор, но ты выглядишь растрепанной. Удивительно!

— Спасибо. Будь добра, иди отдохни — и с глаз моих долой.

В полночь явилась следующая смена, и Клер направилась в душ, оставив по дороге свой белый халат в прачечной. Потом она переоделась в черную шелковую блузку, белую юбку и легкомысленные красные туфельки. Подпоясав зимнее пальто, она вышла из дверей и неожиданно остановилась.

Она приехала в больницу на такси, машины у нее не было. Небо черным одеялом лежало над небоскребами. Улицы в Чикаго никогда не были абсолютно темными, и Клер пошла пешком.

Она часто ходила в северном направлении две мили до дома. На этот раз она повернула на запад. От здания Фалка ее отделяло три квартала.

Последние восемь часов ее ум полностью занимала работа. Это нормально, если она хотела быть хорошим врачом. О собственных эмоциях она на восемь часов забыла. Ведь она посвятила свою жизнь спасению людей и не имела права подвергать их опасности из-за личных переживаний.