Властелин колец - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 11

Однако на этот раз подарки были просто выдающиеся. Хоббитята прыгали от восторга и даже чуть не позабыли о предстоящем угощении. Они разжились такими игрушками, каких раньше и в глаза не видели, – все до единой яркие, красивые, а некоторые, похоже, и вовсе волшебные! Бильбо заказал их еще год назад – иначе бы подаркам не поспеть к сроку, ведь они должны были преодолеть длинный путь – какие от Одинокой Горы, какие от Дейла; и работы они были не чьей–нибудь, а гномьей.

Когда последний гость переступил порог и оказался на поляне, настал наконец–то черед песням, музыке, играм – и, конечно же, угощению! Распорядок Праздника предполагал завтрак, полуденный чай и обед (переходящий в ужин), но и завтрак, и полдник, и ужин выделялись только тем, что гости все до одного рассаживались за столы и дружно работали челюстями. Ну, а в течение остального дня угощались кто во что горазд и когда вздумается.

Продолжалось это с одиннадцати до половины седьмого. А в половине седьмого начался фейерверк!

Фейерверком заправлял Гэндальф. Он не только привез все, что было нужно, но и сам смастерил все до последней ракеты. Он же снаряжал потешные огни, устраивая всевозможные сюрпризы. Кроме того, любой хоббит мог получить что–нибудь от хозяйских щедрот – на празднике раздавали хлопушки, шутихи, пистоны, «эльфийские огни», петарды, «гномьи свечи», «гоблинские погремушки», и все самого превосходного качества. С течением лет Гэндальф все больше преуспевал в своем искусстве.

Залп – и в небе щебечут огненные птицы! Залп – колышутся над черными дымными стволами кроны деревьев, и листья вспыхивают весенней зеленью, но тут же с ветвей на головы остолбеневшим хоббитам сыплются огненные цветы и, чуть–чуть не долетев до запрокинутых лиц, исчезают, оставив дивное благоухание! Залп – и среди ветвей порхают искрящиеся бабочки, залп – вздымаются столбы цветного пламени, тут же превращаясь в орлов, корабли под парусами и стаи летящих лебедей; залп – над поляной разражается красная гроза и проливается желтым дождем! Невидимые воины с боевым кличем кидают в воздух серебряные копья, и копья, описав полукруг, с шипением тысячи разъяренных змей вонзаются в воду! Но под конец Гэндальф приберег – в честь Бильбо! – нечто совершенно особенное: он рассчитывал окончательно лишить их дара речи, и это удалось ему сполна. Внезапно в небо повалил густой дым. Клубы дыма приняли очертания далекой горы. Вершина налилась огнем и вдруг взорвалась, брызнув зеленым и алым пламенем, а из жерла вылетел красно–золотой дракон – если и не в натуральную величину, то, во всяком случае, очень натуральный: из пасти у него вырывался огонь, глаза таращились вниз и метали молнии. Поляну огласил рев, и чудище трижды пронеслось над самыми головами хоббитов. Толпа в панике отхлынула. Многие как стояли, так и попадали на землю. А дракон разогнался, что твой курьерский поезд, кувыркнулся и с оглушительным взрывом грохнулся оземь где–то на том берегу Реки.

– Это условный знак! Пора ужинать! – провозгласил Бильбо. Испуг и тревога вмиг улетучились. Распростертые на земле хоббиты повскакивали. На столах уже был накрыт великолепный ужин – для всех, кроме избранного общества: эти гости были приглашены в большой шатер – тот самый, с деревом во главе стола.

Пометка «семейная трапеза» значилась на двенадцати дюжинах приглашений (это число – сто сорок четыре – называлось куча мала; правда, пользоваться им при счете хоббитов принято не было).

Среди гостей были представители всех семей, с которыми состояли в родстве Бильбо и Фродо, а также несколько близких друзей, в родстве не состоявших (например, Гэндальф). Не забыли и молодежь – с разрешения, конечно, родителей; впрочем, родителей в таких случаях уломать было нетрудно – они обычно разрешали детям веселиться допоздна, особенно если тех при этом бесплатно угощали: воспитание юных хоббитов требует немалых затрат на пропитание!

За столом восседало множество Бэггинсов, Боффинов, Тукков и Брендибэков; представлены были Груббы (родичи бабушки Бильбо) и многоразличные Куббы (родичи деда со стороны Тукков), а в дополнение к ним – широкий выбор Рытвингов, Булджеров[57], Перестегинсов[58], Барсукков, Дебеллингов, Дудельщиков и Большеступов. Некоторые родственники были так себе, седьмая вода на киселе, причем часть из них даже и в Хоббитон–то почти никогда не наведывалась, сидючи по разным глухим медвежьим углам в отдаленных концах Заселья. Пригласил Бильбо и Саквилль–Бэггинсов. Ото и его жена Лобелия[59] не преминули явиться на пир. Они воротили нос от Бильбо и терпеть не могли желторотого нахала Фродо, но приглашение, написанное золотыми чернилами, выглядело так заманчиво, что у них просто недостало сил отказаться. Кроме того, Бильбо – двоюродный братец Лобелии – с давних пор славился своим кулинарным искусством, и его праздничные обеды гремели по всей округе.

Все сто сорок четыре гостя рассчитывали попировать на славу. Единственное, чего они страшились, – это как бы хозяин не учудил чего–нибудь в своей послеобеденной речи (а обратиться к гостям с речью он был обязан). За Бильбо водился грех – он всегда норовил вставить в свое выступление стишок–другой, именуя это «поэтическими украшениями»; кроме того, иногда, стаканчика этак после второго, он мог пуститься в воспоминания о своих дурацких приключениях и никому не нужных странствиях. Как бы его не развезло и на этот раз!..

А пока настал черед угощения, и, надо сказать, разочарованы хоббиты не были. Пир удался на славу и стал поистине гвоздем праздника. Всего было вдосталь, выбор блюд – богатейший, кухня – самая изысканная, а главное, никто не торопил подниматься из–за стола. Кстати, в последующие недели торговля съестным в окрестных лавках шла не очень–то бойко. Но лавочники особой беды в этом не видели – ведь Бильбо, делая оптовые закупки для пира, опустошил хоббитонские склады, лавки и погреба чуть ли не подчистую!

Наконец пир подошел к концу (впрочем, это еще как сказать), и настал черед Речи. Собравшиеся к этому времени размякли и подобрели – они дошли до того состояния, которое у хоббитов называется «утрамбоваться под завязку». Они благодушно попивали любимые напитки, грызли излюбленные сласти и уже не помнили про недавние опасения. Теперь они готовы были выслушать все, что угодно, и кричать «ура» после каждой фразы.

– Дорогие мои соотечественники! – начал Бильбо, поднимаясь.

– Слушайте! Слушайте! – наперебой закричали хоббиты, не торопясь, однако, ни слушать, ни слушаться друг друга.

Бильбо выбрался из–за стола, прошествовал к увешанному фонариками дереву и вскарабкался на стул. На свету его лицо залоснилось, а на вышитом шелковом жилете сверкнули золотые пуговицы. Всем было прекрасно видно, как он стоит, помахивая правой рукой, левая спрятана в кармане.

– Дорогие Бэггинсы и Боффины! – начал он снова. – А также уважаемые Тукки и Брендибэки, Груббы, Куббы, Барсукки, Дудельщики, Булджеры, Перестегинсы, Дебеллинги и Большеступы!

– Большестопы! – громогласно поправил пожилой хоббит с другого конца стола. Никому и в голову бы не пришло усомниться, что это самый настоящий Большеступ: ноги у него были соответствующего размера, на редкость косматые и обе возлежали на скатерти.

– И Большеступы, – повторил Бильбо как ни в чем не бывало. – А также добрые, славные Саквилль–Бэггинсы – наконец–то я вижу вас у себя! Добро пожаловать в Котомку! Сегодня я справляю сто одиннадцатый день своего рождения! Иными словами, мне стукнуло одиннадцать с хвостиком!

– Ур–ра! Ура! Поздравляем! Желаем счастья! Всего–всего! – загалдели хоббиты и с воодушевлением забарабанили по столам кулаками. Вот это речь! Лучше и не выдумать! Как раз в хоббичьем вкусе: коротко и не надо голову ломать.

– Надеюсь, вы развлекаетесь не меньше моего!