Власть пса - Уинслоу Дон - Страница 52

Доктора и медсестры, те немногие, выжившие и уцелевшие после обрушения госпиталей, прижимают стетоскопы к камням, стараясь уловить малейший признак жизни. Когда они слушают, то спасателей призывают к тишине, прекращается завывание сирен, машины выключают моторы — все замирает. И если доктор улыбнется или кивнет, то подключаются команды. Они тщательно, осторожно, но споро разбирают завалы, снимают сталь, бетон и иногда — счастье! — кого-то вытаскивают живым из-под руин. Но бывает, спасатели опаздывают, и из-под завалов извлекают уже бездыханное тело.

Но так или иначе, все работают, и работают без устали.

Весь день и всю ночь.

Нора за ночь отдыхает только раз. Останавливается, чтобы выпить чашку чая и съесть кусок хлеба, доставленные из организованного в парке пункта помощи. Парк наводнен людьми: одни лишились крова, другие страшатся оставаться в своих домах и квартирах, и парк похож на огромный лагерь беженцев. В сущности, так и есть, думает Нора.

Отличает его только одно — тут тихо. Звук радио убавлен до едва слышного, люди молятся шепотом, тихонько успокаивают детей. Нет ни споров, ни толкотни, ни суеты в очередях за скудными порциями воды и пищи. Все терпеливо ждут, потом несут еду старикам и детям, помогают друг другу носить воду, ставят временные палатки и укрытия, копают ямы для отхожих мест. Те, чьи дома уцелели, приносят одеяла, кастрюльки и сковородки, еду, одежду.

Какая-то женщина протягивает Норе джинсы и фланелевую рубашку:

— Возьми.

— Я не могу.

— Холодно становится.

Нора принимает одежду:

— Спасибо вам. Gracias.

И заходит за дерево переодеться. Никогда еще одежда так не радовала ее. Такое чудесное ощущение фланели на коже, от нее так тепло. У меня дома шкафы забиты одеждой, думает она. Большинство вещей она надевала раз-другой, не больше. Но сейчас она отдала бы их все за носки. Она знает, что высота города над уровнем моря больше мили, и теперь чувствует, как холодно тут по ночам. А каково людям, которые погребены под развалинами зданий, разве им тепло?

Нора допивает чай, доедает хлеб, снова обвязывает лицо, опускается на колени рядом с пожилой женщиной и снова принимается вынимать камни.

Парада шагает через ад.

Бешено полыхает пламя над прорвавшимися газовыми трубами. Блики пляшут на остовах разрушенных зданий, рассеивая адский мрак погруженного в темноту города. Едкий дым ест ему глаза, пыль забивает нос и рот, заставляя кашлять. Парада давится запахом. Тошнотворный смрад разлагающихся тел, вонь горящей плоти. А сквозь эти пронзительные запахи пробивается запах послабее, но тоже очень резкий — человеческих фекалий: канализационные системы разрушены тоже.

Дальше становится еще хуже: он видит детей, бредущих в одиночку, зовущих маму, папу. Иные только в нижнем бельишке или пижамах, на других школьные формы. Парада собирает всех на пути. На одной руке у него маленький мальчик, другой он держит девчушку, та тянет за руку еще одного малыша, тот другого...

Пока епископ доходит до парка Ла-Аламеда, за ним бредут уже около двадцати ребятишек. Парада разыскивает палатку «Католическая помощь» и спрашивает у находящегося в ней священника:

— Вы видели Антонуччи?

То есть кардинала Антонуччи, папского нунция, верховного представителя Ватикана в Мехико.

— Он в соборе, служит мессу.

— Городу сейчас не месса нужна! — вспыхивает Парада. — Ему нужны электроэнергия и вода. Пища, кровь и плазма.

— Духовные потребности паствы...

— Духовные!.. Ну да, конечно, — бормочет Парада, отходя. Ему нужно подумать, собраться с мыслями.

Так много людей, которым необходима помощь. И срочно. Выудив из кармана сигареты, он закуривает.

Женский голос резко кричит из темноты:

— Потушите! Вы что, спятили?

Парада задувает спичку. Посветив фонариком, видит лицо женщины, поразительно красивое даже под слоем грязи и сажи.

— Газовые трубы прорвались, — говорит она. — Вы хотите, чтоб мы все взлетели на воздух?

— Но все равно огонь пылает всюду.

— Ну так еще один пожар нам ни к чему.

— Да, наверное. Вы американка?

— Угадали.

— Быстро подоспели сюда.

— Я и была тут, — отвечает Нора, — когда все случилось.

— А-а.

Он оглядывает девушку. Чувствует слабый намек на давно забытое возбуждение. Она невысокого роста, женственная, но есть в ней что-то от воина. Настоящий боевой дух. Она рвется сражаться, но не знает, с чем и как.

Так же, как и я, думает он.

— Хуан Парада, — протягивает он руку.

— Нора.

Просто Нора, отмечает Парада. Никакой фамилии.

— Ты живешь в Мехико, Нора?

— Нет, я сюда по делам приехала.

— Чем ты занимаешься? — интересуется он.

Она смотрит ему прямо в глаза:

— Я девушка по вызову.

— Боюсь, я не...

— Ну, проще, проститутка.

— А-а.

— А вы кто?

— Я священник, — улыбается он.

— Но вы одеты не как священник.

— А ты — не как проститутка. Вообще-то я даже еще хуже, чем священник. Я епископ. Архиепископ.

— А это выше, чем епископ?

— Если судить по рангу, то да. Но я был счастливее, когда был простым священником.

— Тогда почему вы снова не станете священником?

Он опять улыбается, крутит головой.

— Готов пари держать, что ты имеешь очень большой успех как девушка по вызову.

— Верно, — соглашается Нора. — А вы, спорим, очень хороший архиепископ.

— Вообще-то я подумываю отказаться от сана.

— Почему?

— Я не уверен, что еще верую в Бога.

Пожав плечами, Нора советует:

— Так притворитесь.

— Притвориться?

— Ну да, это очень легко. Лично я притворяюсь все время.

— О. О-о-о, понятно. — Парада чувствует, что покраснел. — Но зачем мне притворяться?

— Власть, — заявляет Нора. И, видя, как озадачен Парада, торопится объяснить: — Ведь архиепископ, наверное, личность влиятельная.

— До некоторой степени да.

— Ну вот. Я сплю со многими влиятельными людьми. И знаю: когда они хотят, чтобы что-то было сделано, им подчиняются.

— И?..

— А тут, — она указывает подбородком на парк, — много чего требуется сделать.

— А-а.

Устами младенца, думает Парада. Не говоря уж об устах проститутки.

— Что ж, приятно было поболтать с тобой, — заключает он. — Давай будем дружить.

— Шлюха и архиепископ?

— Очевидно, ты никогда не читала Библию. А что написано в Новом Завете? А Мария Магдалина? Припоминаешь?

— Нет.

— Не важно. Мы вполне можем стать друзьями, — заключает епископ. И быстро добавляет: — Я, конечно, не имею в виду... Я ведь давал обет... Я только про то... Мне бы хотелось, чтобы мы были друзьями.

— Думаю, мне тоже.

Парада вынимает из кармана визитку:

— Когда все уляжется, позвонишь мне?

— Да.

— Хорошо. Ну а теперь мне пора. Дел предстоит много.

— Это верно.

Он возвращается к палатке.

— Перепиши имена этих ребятишек, — велит Парада священнику, — а потом сопоставь со списком мертвых, пропавших и выживших. Кто-то где-нибудь наверняка ведет список родителей, разыскивающих своих детей.

— А вы кто? — интересуется священник.

— Архиепископ Гвадалахары. А теперь давай пошевеливайся, распорядись, чтоб детям принесли одеяла и еду.

— Да, ваше преосвященство.

— А мне требуется машина.

— Простите?

— Машина, — повторяет Парада. — Мне нужна машина доехать в нунциат.

Папский нунциат, резиденция Антонуччи, располагается на юге города, далеко от наиболее пострадавших районов. Наверняка там есть электричество, горит свет. И что еще важнее, работают телефоны.

— Многие улицы блокированы, ваше преосвященство.

— Но многие и нет, — парирует епископ. — Ты все еще тут? Почему?

Через два часа, вернувшись в свою резиденцию, папский нунций кардинал Джироламо Антонуччи видит, что служащие его в тревоге и волнении, а в своем кабинете — архиепископа Параду. Тот, закинув ноги на стол, посасывает сигарету и делает распоряжения по телефону.