Письмо на панцире - Ефетов Марк Симович - Страница 3

— Что значит-Вита?

Вот тут-то Вита призадумалась и сказала:

— Имя такое… Значит, решено: обедать, потом… Она снова сделала паузу. От крайнего окна донеслось:

— …суп с котом!

— Лучше с пельменями, — сказала Вита.

Почти все головы повернулись в сторону окна, а там голова пригнулась к парте, стараясь скрыть своё лицо.

Теперь Вите было хорошо и спокойно. Она говорила уверенно.

— Значит, так, ребята: на первое у нас обед, на второе — уроки, а на…

И снова ей подсказали:

— …на сладкое.

— Правильно, ребята, на третье бывает сладкое. А у нас с вами будет что?

Класс молчал.

— Как что?! Эх, вы! Угадывали, угадывали и не угадали. Что вы делаете, когда пообедали и все уроки готовы? — Она подняла руку. — Тише, ребята. Я думаю, что после всех дел надо отдохнуть и поиграть. Вот этим мы и займёмся. Как лучше играть: в одиночку или в компании? А? Ты вот скажи. Тебя как зовут?

— Иришей, а играю с Машей.

— А я — с Игорьком.

— А я — с Леной.

— Тише, ребята, — сказала Вита, теперь уже голосом совсем не громким, потому что шума в классе не было. Вот вы трое — Маша, Игорь и Лена — играете вместе. Вы что, живёте близко друг от друга?.. Ах, на одном дворе. Очень хорошо. А ещё в вашем дворе есть ребята из нашего класса? Ты? А ты с кем дружишь?.. С Кирюшей из семнадцатого а? Этот дом рядом с твоим домом? Чудесно… Сколько концов у звёздочки? Ну-ка, ты скажи… Пять, правильно. И вас пятеро. Вот и получается звёздочка. Пообедали, позанимались, собрались все вместе и пришли сюда, в школьный двор. Смотрите, уже жёлтые листья шуршат. Я научу вас с ними такое сделать, что листья не покоробятся — будут всю зиму гладкие, разноцветные, яркие, красивые… Хотите? Отлично! Теперь по домам…

Девочка, которую звали Иришей, подошла к Вите:

— Вас можно называть Витой или надо по отчеству, а вы нам не сказали про отчество.

— Витой, Витой! — радостно воскликнула Вита. — Меня ещё никто никогда не называл по отчеству… Ты, Ирочка, ещё что-то хотела спросить?

— Да, хотела. Как это, чтобы сухие листья всю зиму были гладкие? В книжку закладывать, да?

Теперь они шли к школьным воротам, продолжая держаться за руки.

— Ах, листья… — сказала Вита. — Я покажу это всем вам, но, если хочешь, сейчас тебе скажу. Это же очень просто. Надо взять упавший жёлтый или красный лист, а у дуба листья бывают вроде бы цвета мёда, — ну всё равно, — взять, значит, такой лист и через тряпочку прогладить не очень горячим утюгом. Поняла?

— Ага. Я в книжку закладывала, а он всё равно скручивается.

— Так вот. После утюга лист станет гладким-гладким, как бумага. Представляешь: красный, оранжевый, лимонный… Эти листья можно наклеить на бумагу или просто так сложить вроде букета и повесить на стенку. Вот красотища!

— Ой, — вскрикнула Ира, — я побегу, пока мама на смену не пошла, пусть мне листья погладит!

— Погоди, — сказала Вита. — Самое интересное — погладить листья самой. И потом, у тебя же их ещё нет. Вот мы в эти дни и соберём листья…

Должно быть, никогда Вита не спешила домой так, как в тот день. Ей хотелось, очень хотелось поскорее рассказать папе о том, как она стала вожатой октябрят, как выдержала этот трудный экзамен, хотя и допустила промашку: заспешила домой; заинтересовала ребят листьями, а как их сохранять, сказала только одной Иришке. А надо бы всем.

Скорее, скорее поделиться с папой! Всё об этом дне пересказать ему. Рассказать. Вместе погрустить и вместе порадоваться.

У Виты самым близким человеком был папа. И папе было интересно слушать Витины рассказы про её затейников-октябрят, кто заведует играми, или про библиотекарей, которые не только выдают книги, но и чинят старые книжки — шьют, подклеивают, переплетают.

Рассказывать Вита могла без конца. В её октябрятских звёздочках были и цветоводы, и санитары: каждый из ребят чем-нибудь да знаменит.

Конечно, папа повидал больше Виты и его рассказы были интереснее. Больше всего Вита любила слушать отца, когда он говорил про каменного матроса. В войну папа служил на флоте, и воевал в Крыму. Вот что там произошло.

КОЛОКОЛ ГРОМКОГО БОЯ

Чтобы рассказать всё по порядку, надо начать с того воскресенья, которое все люди нашей страны, если они тогда уже были, на свете, могут вспомнить по часам, по минутам. Пусть прошло уже много-много лет, а всё равно, кто был тогда, помнит, как утром встал, что вначале котел делать, куда пойти собирался…

А день это был такой, что ни один человек в нашей стране, как предполагал — не сделал, куда собирался пойти или поехать — не пошёл и не поехал.

В тот день фашисты напали на нашу страну. Виты тогда ещё не было на свете, а папа её был молодым, служил радистом на военно-морском флоте. Война застала его в Севастополе. Солнце ещё только показало красный уголышек своего диска, когда грохнули взрывы бомб и по кораблю был дан сигнал боевой тревоги:

«Война!»

А в Крыму ожидался праздник. Шестнадцатый год исполнялся Артеку. Лагерь, можно сказать, перешёл из пионерского возраста в комсомольский.

Перед рассветом двадцать второго июня артековский дежурный, обходя, как обычно, все корпуса, спустился к морю. Это было в тот самый час, когда ночь встречается с днём. Утренний туман розовеет, хотя солнца ещё не видно. Дежурный старался не пропустить это мгновение.

В Артеке у самого моря в окружении гор смена караула небесных светил особенно величественна. Золотистая луна начинает тускнеть и скатывает с моря серебряную дорожку в тот самый миг, когда выползает пурпурное солнце, окрашивая гребешки волн в красный цвет. Луна из золотой становится серебряной, затем почти белой, а солнце выбрасывает яркие лучи, зажигает искрами каждую каплю росы, румянит белые облака и тёмное небо красит в ослепительно голубой цвет.

В ту тёплую крымскую ночь окна артековских спален были раскрыты и дежурный видел, как спали дети. Щёки их тоже были румяными, как утреннее небо. Ровное дыхание детей чуть слышно, будто шелест моря в безветренную погоду…

В ту ночь был полный штиль, а в предутренние часы как-то по-особому притаилась природа. Дети посапывали чуть-чуть, и дежурный слышал их, потому что вокруг было такое безмолвие и такое спокойствие, какое возможно только в предутренние мгновенья: ночные птицы прячутся от света по чердакам и тёмным углам, а весёлые дневные птахи ещё не проснулись.

Оглядев спальни, дежурный сказал:

— Спят.

Он произнёс это вслух, сам себе, потому что когда человек дежурит ночью и ему не с кем говорить, он, случается, говорит сам с собой.

— Спят, — повторил дежурный и добавил: — Всё хорошо. Пойду к морю. Сегодня новая смена купаться пойдет…

Новая смена не пошла купаться. В море уже была кровь Севастополя, который фашисты бомбили в самые первые минуты войны.

На артековской пристани, где были вывешены разноцветные флажки по случаю артековского праздника, вдруг громко и резко зазвенел колокол громкого боя. Это Витии отец, радист корабля севастопольской обороны, разбудил радиосигналом тревоги всё побережье Крыма. Да и воевать ему довелось по всему Крыму…

В незабываемое воскресенье сорок первого года артековских мальчиков и девочек подняли с постелей в сумерках рассвета. Строем повели в столовую, хотя трава была ещё мокрой от росы, а солнце только-только поднялось над горизонтом.

Дети протирали глаза, зевали и спрашивали:

— Что случилось?

Но ещё чаще они задавали вопрос:

— Где наш вожатый?

В первые же часы войны многие вожатые Артека пошли на фронт, а вернее сказать в военкомат, чтоб получить назначение в армию. А спустя несколько дней артековских детей отправили в Москву и в другие города нашей страны. Как изменились лица детей за одну только неделю! В те годы у них были белые панамки, из-под которых выглядывали озорные весёлые ребячьи глаза. Теперь глаза эти казались большими — в них была грусть и решимость. За несколько дней дети повзрослели. Им пришлось услышать вой сирены, грохот пушек и взрывы бомб.