Квинканкс. Том 1 - Паллисер Чарльз - Страница 97

— Это подарок, — сказала она, — можете делать с ним все, что хотите. Пожалуйста, тратьте деньги, хотя бы ради ребенка. — В дверях она сказала: — Больше я вас не побеспокою, мисс Квиллиам. Прощайте.

Мы с матушкой отозвались, но мисс Квиллиам ограничилась легким кивком; пока за гостьей не закрылась дверь, на ее лице оставалось холодное, враждебное выражение.

Матушка робко произнесла:

— Сколько она оставила? Посмотри, Джонни.

Я подошел и взглянул на блестящую золотую монету, не беря ее в руки.

— Соверен.

На эти деньги мы могли бы прекрасно прожить три недели, меж тем как у нас оставалось всего один-два шиллинга и дальнейших заработков не предвиделось.

— Деньги этой женщины ничего, кроме несчастья, не принесут, — проговорила мисс Квиллиам.

— Как так? — спросила матушка.

— В событиях, о которых я рассказывала, ее роль была, по меньшей мере, сомнительной. А с тех пор я узнала о ней еще кое-что и расскажу тебе, но только в том случае, если получу повод усомниться, что она здесь больше не появится, или узнаю, что она все-таки дала тебе свой адрес.

Матушка бросила на меня виноватый взгляд, но все же не призналась подруге в том, что наша гостья еще раньше упомянула, где расположен ее дом.

— Раз встреча с нею нам больше не грозит, — сказала матушка, — то, верно, не будет никакой беды, если мы воспользуемся деньгами?

— Я к ним не прикоснусь. Делай с ними что хочешь. Только не предлагай мне ничего из того, что на них купишь.

Мисс Квиллиам взяла глиняный кувшин и налила стакан остававшейся там жидкости.

Матушка схватила монету и шепнула мне:

— Джонни, мы купим хлеба и чего-нибудь из кондитерской.

— И свечей, — предложил я.

Мисс Квиллиам, видимо, услышала меня:

— Только не свечей, иначе получится, что я тоже воспользуюсь этими деньгами, а я из суеверия страшусь даже такой малости.

— Джонни, — начала матушка тоном, каким говорила обычно, ожидая от меня возражений, — тогда часть денег пойдет на то, чтобы заплатить проценты за медальон. Сегодня последний срок, иначе я потеряю право выкупа; нужно-то всего шиллинг и шесть пенсов.

— Глупости, — воскликнул я. — Мы не можем бросать деньги на ветер.

— Но, Джонни, это будет вложение денег: медальон стоит много дороже, чем нам за него дали.

— Ты прекрасно знаешь, мы никогда не сможем его выкупить!

— Не говори так! — вскричала она. — Сможем. Все будет хорошо, как в прежние дни. Увидишь.

В ответ на мой удивленный взгляд она добавила:

— Кодицилл. Мы продадим его и получим кучу денег.

Я скосил глаза на мисс Квиллиам: она как будто не слышала.

— Не будем решать наспех, — шепнул я, так как благодаря юридическим знаниям, полученным от двух джентльменов, понял, что кодицилл может стоить гораздо больше, чем кто-либо предлагал или предложит.

Видя, однако, как ей не хочется расставаться с медальоном, я против воли согласился на уплату процентов. К тому времени, как мы сделали покупки в кондитерской и съели их (с некоторым стыдом, потому что в другом конце комнаты сидела мисс Квиллиам), наступил вечер. Лавка ростовщика была открыта до десяти, так что мы заблаговременно пустились в путь по теплой погоде и прибыли в лавку за час до ее закрытия.

Когда мы вошли, приемщик поднял глаза; мне показалось, что он обратил на нас особое внимание, поскольку он улыбнулся и, получив от матушки квитанцию и деньги, произнес: «Я должен попросить, чтобы вы минуту подождали — и скрылся в задней комнате. Его не было несколько минут; мне показалось, что там кто-то перешептывается. Потом приемщик вернулся и выполнил то, что требовалось: расписался на нашей квитанции за очередной месяц.

Когда мы были на улице, я обернулся и заметил двух человек, вышедших из лавки вслед за нами (один был необычно высокого роста). Это меня удивило: я думал, что в лавке не было других посетителей. Заподозрив неладное, я по дороге домой то и дело оглядывался, и всякий раз мне чудились две фигуры, которые останавливались и прятались в тени. Сумерки уже сгустились; на освещенных, полных народа улицах я чувствовал себя уверенно, но, свернув на Беннет-стрит, подумал о том, что впереди Спред-Игл-Ярд, а дальше придется идти до Тотхилл-стрит по длинному темному переулку, и мне захотелось предложить матушке, чтобы мы отправились в обход. Тем не менее я не решился волновать ее из-за пустых, быть может, подозрений.

На середине переулка я услышал топот бегущих ног. Я повернулся, но, не успев даже разглядеть нападавших, попал в чьи-то цепкие руки. Закричал, но чья-то ладонь зажала мне рот. Я услышал крик матушки, тут же заглохший, и разглядел, что ее схватил второй наш преследователь (рост его составлял не меньше шести с половиной футов).

— Ты знаешь, что нам нужно, — рявкнул верзила. — Повторять не буду. Я не шучу. — До меня долетел громкий звук пощечины. — Сейчас я уберу руку, и ты скажешь мне, где он спрятан. Если закричишь, мой товарищ открутит мальчишке руку.

Матушка выдохнула:

— Не делайте ему больно! Я все найду.

Я хотел крикнуть, чтобы она не слушалась, но не мог даже приоткрыть рот. Было еще достаточно светло, и я кое-как различал фигуру человека, напавшего на матушку. Кроме гигантского роста, он отличался еще и худобой мумии, и у меня возникло странное чувство, будто я его знаю. И тут я вспомнил: это был тот самый человек, который впрыгнул в карету, когда молодая дама пыталась увезти меня из Мелторпа! Что же произошло? Как мог он, спустя такое долгое время, найти нас?

— Сразу не получится, — воскликнула матушка, — он спрятан во внутреннем кармане на нижней юбке.

— Покажи-ка ей, что ждать весь день мы не собираемся, — сказал высокий, и его товарищ, послушавшись, приложил меня головой о стену.

Меня затошнило, показалось, будто я падаю в глубокую яму. Словно бы с далекого расстояния до меня долетел матушкин крик:

— Пожалуйста, не трогайте его. Я уже ищу.

— Тогда поторапливайся, — прокричал высокий.

Тут послышись голоса и смех, и я решил сначала, что это от удара по голове. Но голоса были настоящие! Из того же конца переулка, откуда пришли мы, к нам приближалась группа людей.

— Проклятье, Джек, слышишь? — выругался тот, что держал меня. — Говорил я тебе, нужно было увезти их в карете и сделать дело без помех.

— Хватит об этом. Держи мальчишку! И помалкивай, как я тебе велел.

С нами почти уже поравнялась группа из шести или семя человек, мужчин и женщин. Негодяй, державший меня, отвлекся, и мне удалось разжать зубы, а потом сомкнуть их на мясистой части ладони, которая зажимала мне рот.

Незнакомец, выругавшись, ослабил хватку, и я сумел закричать:

— Бога ради, спасите! Нас грабят!

— Это моя жена! — завопил Джек.

— Неправда! Это грабители!

— Не будьте обалдуями, не слушайте, что она вещает.

— Ты кого назвал обалдуем? — едва выговаривая слова, возмутился голос с ирландским акцентом.

— Не суй нос в чужие дела, картошка, — огрызнулся Джек.

Пьяный ирландец в ответ треснул его так, что он выпустил матушку, и она ринулась к человеку, напавшему на меня. Джек дернулся было за ней, но ирландцы схватили его; сообщник, видя это, отпустил меня и поспешил ему на выручку. Перед тем как убежать, я скользнул взглядом по лицу своего мучителя: плоскому, красноватому, с бровями щеткой.

— Беги, мама, — крикнул я, и мы со всех ног припустили по переулку.

Вскоре мы пересекли Тотхилл-стрит и нырнули в другой переулок, по нему достигли древней, но ныне бесславной Алмонри и, по задним дворам, Орчард-стрит. Уверившись, что погони нет, мы замедлили шаг.

— У тебя что-нибудь болит? — выдавила из себя матушка, тяжело дыша.

— Нет.

— Кто они и откуда узнали про кодицилл? — со слезами в голосе спросила матушка.

— Они шли за нами от лавки ростовщика, — выдохнул я.

— У тебя кровь идет!

Мы добрались до уличного фонаря, и матушка разглядела мое лицо.

— Ничего страшного. Идем поскорее домой.