Склеп Хаоса - Локнит Олаф Бьорн - Страница 28

Блайи поёжился и от души понадеялся, что хотя бы внешне сохраняет некое подобие выдержки и невозмутимости.

– Поединок? Слишком много чести для такого негодяя, – носитель сколь благородной, столь и непроизносимой фамилии Кабортальеза задумчиво побарабанил пальцами по раскрытой ладони. – Может, приказать вывезти тебя за город, а там просто и незамысловато прирезать? Или… – он внимательно посмотрел на жавшегося у стенки Ди Блайи. По привычке всех людей, имеющих отношение к игре на музыкальных инструментах, бард в любой ситуации в первую очередь старался беречь руки и сейчас непроизвольно спрятал их за спину. – Ученые мужи утверждают, что в каждом пальце имеется по меньшей мере четыре кости. Вот и проверим…

Если дон Кабортальеза хотел лишь напугать более удачливого соперника, он этого добился. И даже с лихвой – Блайи непроизвольно шарахнулся назад, едва не завизжав: «Не надо!» Ничего страшнее придумать было невозможно. На какой-то миг бард даже пожалел, что когда-то не прислушался к разумным доводам родителей, променяв безмятежную жизнь в семейном поместье на дороги и приключения, век бы их не видать! Предупреждали же – в Зингаре за осквернение супружеского ложа можно изрядно поплатиться…

– Тихо, тихо, – на одутловатом лице карташенского гранда появилась легкая усмешка из числа тех, что называют «змеиными». – Разумеется, таковой поступок был бы непозволительно жестоким, даже по отношению к тебе… Однако твои действия требуют соответствующего наказания. Кстати, я подозреваю, моя дорогая супруга была отнюдь не единственной обманутой тобой женщиной? Алонхо, Мадес, ну-ка взять его!

Молчаливые и равнодушно взиравшие на все происходящее телохранители как-то на редкость согласованно шагнули вперед, с легкостью оторвали Ди Блайи от спасительной стены и поставили перед своим хозяином, заломив руки назад. Бард не сопротивлялся – все равно бесполезно. Вместо этого он рискнул подать голос:

– Конечно, я виноват, однако несправедливо наказывать только меня!..

– Донна Аниса тоже свое получит, не беспокойся, – презрительно хмыкнул Кабортальеза. Блайи от этого смешка передернуло. – Он еще будет рассуждать о справедливости!

Намек был ясен – бард замолчал, с некоторым ужасом ожидая решения оскорбленного мужа. И дождался – дон Кабортальеза жестом подозвал одного из телохранителей и спокойно распорядился:

– Заткните ему пасть и разденьте.

Одновременно где-то неподалеку раздался торжественный и низкий рев нескольких огромных витых труб, оповещающий горожан и всех прибывших в Карташену о том, что вскоре начнется открытие ярмарки. Гомонящий люд хлынул к помосту, торопясь занять места в первых рядах и не упустить ничего из праздничной церемонии; к тому же прошел слух, что после речей и прочей ерунды обещана бесплатная раздача вина и сладостей. В суматохе никто не обратил внимания на доносившиеся из проулка между двумя складами сдавленные вопли и шум борьбы. А даже если обратил – пожал плечами и прошел мимо. Известное дело, на ярмарке обязательно кого-нибудь прижмут в углу и пересчитают ребра сначала сверху вниз, а потом наоборот. Вмешиваться в чужую свару – себе дороже. Без нас как-нибудь разберутся.

…Взъерошенный и едва не шипевший от злости и унижения Ди Блайи проводил взглядом мешок, набитый его вещами. Мадес по приказу хозяина только что швырнул его через жерди прямиком в загон для быков. Впрочем, пояс с висевшим на нем кинжалом, виола и кошелек не разделили общей печальной судьбы. Кабортальеза прихватил их с собой, невозмутимо и подробно объяснив Блайи, где он может получить их обратно – в доме благородного дона, что на Верхней Якорной улице. После чего посетовал на распущенность нынешней молодежи и общий упадок нравов, высказал надежду, что месьор Ди Блайи получит удовольствие от посещения ярмарки в Карташене, и удалился, сопровождаемый ни на шаг не отстающими телохранителями.

А Блайи остался. И совершенно не представлял, что теперь делать – звать на помощь, проклинать все на свете или сесть вот на этот клочок сухой земли и от души посмеяться?

В конце концов действительно пришлось присесть – ноги не держали. Блайи давно так не пугался и не сразу оценил всю тонкость мести. Он не сможет просидеть тут весь день – замерзнет и проголодается. Он не может достать тюк со своей одеждой – для этого надо забираться в загон к быкам, а на такое способен только сумасшедший. Значит, придется выходить. Что ж, состоится замечательное, а главное – совершенно бесплатное представление для всех желающих. Если потом он задержится в этом городе еще хотя бы на один день, над ним будет потешаться каждый встречный.

Бард ткнулся головой в колени и от досады, кажется, даже тихонько завыл. За что ему такое наказание?

«В следующий раз, когда приходишь в город, сперва ищи бордель, – язвительно сказал он сам себе. – И сиди в нем день, а лучше – два. Может, после этого будешь в состоянии не обращать внимания на женщин!»

Маэль Монброн с самого утра испытывал нечто вроде легкой непреходящей тревоги, хотя вроде беспокоиться было совершенно не о чем. В полдень ему предстояло сопровождать донну Агнессу на открытие ярмарки – графиня сама попросила его оказать ей такую любезность! Мерзавец корсар после памятного разговора убрался ни с чем – так ему и надо! Интересно, о чем думали в Кордаве, принимая на службу такого душегуба и варвара?

И все же Монброн не находил себе места. Ему не так часто доводилось участвовать в парадных выездах и он не слишком представлял, каковы здешние порядки. Дома, в Танасуле, все было гораздо понятнее… А тут он поневоле оказался в роли представителя своей страны и опасался, как бы не ляпнуть какой-нибудь глупости. Одну, впрочем, он уже сделал – сцепился с корсарским капитаном. Наверное, об этом уже всем известно. Так вот, одного дурацкого поступка вполне хватит. В конце концов, он приехал на Побережье не затем, чтобы драться со всякими проходимцами. Его цель и судьба – дракон!

Жаль только, что куда-то подевались два человека, с которыми Монброн более-менее успел познакомится. Ди Блайи, как сказала убиравшая в комнатах гостя служанка, ушел на ярмарку. Что до месьора Деррика, то у него сегодня свободный день. Впрочем, Деррик никогда никому не говорит, куда идет и когда вернется. Разве госпоже графине, и то не всегда.

Незадолго до полудня к «Дому на холме», как называли дворец градоправителя, начал съезжаться цвет города и провинции. Притихшего и слегка оглушенного таким количеством титулов, не с первого раза выговариваемых имен и перечислением путаных родственных связей Маэля незаметно оттеснили в сторону, чему он в душе только порадовался. Все-таки правду говорили: «Хочешь увидеть настоящую дворянскую спесь – поезжай в любую зингарскую провинцию и оглянись по сторонам». Все-таки в Аквилонии нравы намного проще. Нет, не в столице – там, при дворе Нумедидеса, как раз царит что-то ужасное и без нужды туда лучше не соваться. Все здравомыслящие люди в один голос твердят – добром это не кончится. Еще год-два – и в Аквилонии обязательно начнется смута. Хотя она уже началась, в приграничной полосе возле Пиктских Пущ и в Боссонии, а также в Пуантене. Недовольство в полуденных областях, впрочем, уже стало традиционным. Всякий раз, как на престоле Тарантии оказывался слабый правитель, герцоги Пуантена немедленно заявляли о независимости своей провинции, а если у них хватало решительности и союзников – собирались штурмовать столицу…

Пестрый кортеж наконец выстроился в некое подобие извилистой колонны и начал спускаться по склону холма в город. Маэль сумел пристроиться неподалеку от донны Вальехо, оттеснив какого-то гранда из местных и получив крайне раздраженный взгляд, предвещавший скорую ссору. Агнесса, кажется, этого не заметила, а если и заметила – не придала значения.

Госпожа Агнесса выглядела несколько задумчивой и, казалось, не обращала внимания ни на царящее вокруг праздничное оживление, ни на частые попытки втянуть ее в светский обмен любезностями и последними сплетнями. Она была сама по себе – изящная женщина в алом платье с золотой вышивкой и в длинном шелковом плаще, закрывавшем круп ее лошади. Несмотря на свою молодость и не слишком большое знание жизни, Монброн догадался – Агнессу в городе уважают, но не понимают и потому побаиваются. Даже в толпе вокруг прекрасной племянницы градоправителя образовывался круг пустоты.