Слепое пятно - Ночкин Виктор - Страница 71

— Вандемейер, вставайте! Здесь нельзя быть одному. У вас остались патроны?

— Нет. Но вы идите. Негодяя нужно догнать.

Я швырнул дробовик на траву рядом с Дитрихом, вытряхнул из кармана оставшиеся заряды, и мы с Костиком заковыляли прочь. Вандемейер полз следом, пытался подняться, харкал, надрывался и никак не мог сквозь хрипы и кашель выговорить требование забрать оружие.

Мы с Костиком шагали по кровавому следу.

— Ой, мало, ой, мало, — сокрушался Тарас.

Я понимал его с полуслова — маловато крови из гада вытекает, легко ранен, легко! Но мы ковыляли и ковыляли, алые капельки по-прежнему указывали путь. ПДА я так и не включал, потому что мы двигались по следу — где прошел Пустовар, там безопасно, аномалий нет. Зато о нашем приближении Дима не догадается, пока не услышит нас. Я не вполне представлял, что мы станем делать, когда доберемся до ублюдка, он-то наверняка вооружен, хотя ни «калаша», ни «Enfield» я при нём не заметил, должно быть, тяжёлую артиллерию Пустовар скинул в тайник вместе с экзокостюмом.

Не знаю, сколько мы шагали по следу, но в конце концов он иссяк. Скорей всего Пустовар все же оторвался от нас, остановился и сумел унять кровотечение. Делать нечего, я включил ПДА.

— Ну, що? — прохрипел Костик.

— Есть, голубчик, это он — больше просто некому!

— До КПП прямуе?

— Точно.

— Ну, давы мою шию, анаконда бисова, давы…

Я ухватил терминатора за помянутую часть тела, хотя анаконда из меня была та ещё — я бы теперь и кролика не сумел задушить, не то что железного андроида Тараса Костикова. Шаг, другой, шаг, другой… Мы вывалились из леса, впереди встал пологий холм… проковыляли на вершину — и тут увидели Диму. Он плелся, как и мы, с черепашьей скоростью, опираясь на палку, но оставшихся рюкзаков не бросал, жирная сволочь. Так и волок — один на спине, другой натруди. Зона его знает, может, мы и попадали, когда палили по нему с холма, да все пули застревали в хабаре…

Теперь, когда цель стала видна, у Костика будто второе дыхание прорезалось — он бодро переставлял ноги и волок меня за собой, да ещё умудрялся на ходу говорить:

— Як… наздоженем… бери мою лопатку… бий його… по рукам… По рукам його бий. Або якщо побачиш пистолета, хапай його пистолет. Якщо вин без збройи, я його… без рук… без рук… ногами суку затопчу…

Шаг, другой, шаг, другой…

Я то и дело вскидывал голову и бросал взгляд на Пустовара — расстояние сокращалось! Сокращалось!

— Давай, Костик, давай!

— Я даю, Слипый…

Шаг, другой, шаг, другой…

Пустовар несколько раз падал, но всегда успевал подняться прежде, чем мы настигали. Когда он шагал — расстояние увеличивалось. Когда Дима оборачивался, я видел обильную испарину на толстых щеках, затравленный взгляд…

Мы выбрались на старое шоссе… А потом вдали показался КПП, серые бетонные блоки, вагончик с торчащей антенной… нос бэтээра в камуфляжных пятнах… От КПП навстречу нам неслись трое военных, передний что-то орал, но я не слышал, да и слышать не хотел. Я узнал прапорщика — Усаченко.

Шаг, другой, шаг, другой…

И тут будто затвор в голове передернули — мысли со щелчком встали каждая на свое место. «Беретта» Сапога, пистолет со спиленным номером, купленный у прапора Валерой-Вальтером-Валенком. КПП, к которому брел с хабаром Пустовар. Усаченко — его партнёр. Сбывал хабар, проводил за Периметр… они заодно. Вот и сейчас… Дима бежит к нему. Мы должны успеть прежде, чем…

Шаг, другой, шаг, другой…

Я вспомнил — в накладном кармане над коленом осталась обойма к ПММ с двумя патронами, я подобрал её в первую ходку с Дитрихом. Сперва забыл, а после обойма так и осталась в кармане, не до нее было.

Сзади хрипло заорал Вандемейер — догнал все же! Заорал и тут же крик сорвался в кашель. А Пустовар свалился у обочины и медленно-медленно пополз, цепляясь за траву окровавленными пальцами и неуклюже переваливаясь из-за того, что на груди по-прежнему был навьючен рюкзак. Метров тридцать до него, не больше…

Костик вдруг упал. Я не понял, что он просто споткнулся, да и не думал, что с ним, если честно. Непослушными руками выудил из карманов ПММ и обойму, вставил, взвел… Костик начал подниматься, но я не мог ждать, пока он встанет и подставит плечо, — Усаченко и его солдаты уже набегали, они почти поравнялись с Пустоваром, вот-вот заслонят его.

— Бросай оружие! Оружие на землю! — вот что он кричит, значит, морда красная… А хрена тебе.

Рядовые на бегу вскинули автоматы — и стволы «Калашниковых» потянулись ко мне, они росли, они закрывали полмира… а я медленно поднимал пистолет. Так медленно, так плавно… Мама, что я делаю!

Господи, они же сейчас меня застрелят… Ох, Зона, ведь застрелят же… Мама… Прицел «макарова» уставился Пустовару в жирный затылок. Господи… Автоматные стволы глядели на меня. Зона… Мама, господи, Зона… хоть бы не осечка. Бам! Бам!

Башка Пустовара взорвалась красными брызгами, я уронил руки. Усаченко орал и размахивал крупными багровыми ладонями, его пацаны сдержали шаг, автоматы по-прежнему тянулись ко мне. И тут обзор заслонила спина Костика. Широченная спина, огромная. Что может сделать человек, у которого прострелены обе руки? Он может сделать шаг. Один-единственный шаг.

А потом Костикова спина поползла вниз, пропала — передо мной было небо. Я завалился на спину, потому что ноги перестали держать — и здоровая, и та, что сломана. В поле зрения попал Вандемейер — рыжий полз, упираясь одной рукой, второй он держал над собой «тревожный чемоданчик», палец давил на красную кнопку так, будто Дитрих собирался смять и расплющить прибор. Вандемейер орал, харкал, задыхался и брызгал слюной. Вокруг суетились люди — много. Они тоже орали. Даже Гоша Карый мне привиделся в толпе. Почему их так много? Чего они орут? Один я молчал. Мне незачем было говорить. Потому что для меня эта история уже закончилась.

С Вандемейером даже попрощаться не удалось. К тому времени, как я пришел в себя настолько, что стал воспринимать окружающее, он был уже далеко. Мне потом Костик рассказал, что я очень много интересного пропустил. Оказывается, вокруг моего неподвижного тела кипели такие страсти! По сигналу «тревожного чемоданчика» прибыл вертолёт с итальянскими миротворцами, потом подтянулись и наземные силы — эти, для разнообразия, были из французского и штатовского контингентов. Мало того, Гоша мне не почудился — он в самом деле там был. Никому не доверил встречать героев, сам пожаловал к КПП, да ещё прихватил пару знакомых офицеров из Управы, они там же, на блокпосту и торчали, с Усаченко препирались. Ну а уж как началась стрельба, тут же влезли. В общем, натовцам пришлось не нас от Усаченко спасать, а несчастного прапора — от Гоши. Впрочем, украинских военных тут же разоружили — Вандемейер чего-то наплел настолько убедительно, что бедного Усаченко взяли в оборот едва ли не как международного террориста…

Ну а Дитриха тем же вертолётом и отправили, от греха подальше, куда-то в столицы, а то и прямиком в Европы. Он мне через день мейл прислал — благодарил, обещал написать. Я тоже, когда под настроение, много чего обещаю. Ну а нас с Костиком Гоша отвез в поселковый медпункт. Бригада из областной больницы приезжала, осмотрела, врачи обругали костоправа, который лубки криво наложил, Костику раны промыли — да и убрались обратно в город. Это мне Тарас с Гошей после рассказали, потому что я ничего не помнил. Посттравматический шок, какой-то сложно поименованный синдром плюс сотрясение мозга… много медицинских терминов, в которых я мигом запутался, но факт — я ничего не помнил.

Пришел в себя уже в лазарете, в тесной палате. Я лежал у окна, на тумбочке — букет полевых цветов, белье крахмальное, синее, с лиловыми штампами, все дела. У соседней стены — другая койка, на ней Костик, лежит, лыбится, а надо мной склонилась толстая усатая медсестра лет пятидесяти — ворчит и требует, чтоб я пришел в себя, потому что действие уколов давно должно было пройти. Ну, здравствуй, негостеприимный мир.