Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Полное собрание стихотворений

Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников"

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Полное собрание стихотворений - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 12

Изменить размер шрифта:

Когда бы посмотрел он влево из окна,

Упал бы взор его на домик деревянный,

Где школа ютилась, Увы! теперь она

Всегда будила в нем порывы злости странной,

Хотя была ему по-прежнему нужна,

Как поприще его работы неустанной.

Короче говоря, учителем он был.

Сначала он любил свой труд, потом остыл.

Первоначальный пыл наивных увлечений,

Увяли юные горячие мечты —

Цветы в чужой земле тоскующих растений.

Увидел он себя в объятьях нищеты,

В цепях ненужных мук, печалей и лишений.

Без яркой грезы дни томительно-пусты.

Желаньем умереть он тайно зачарован,

Но цепью прочною к земле пока прикован —

Любовью... У него племянница жила,

Девица в тех летах, когда давно другие

Нашли себе мужей. Что ж! Настенька мила,

Hо не красавица, хоть волосы густые,

И глазки темные, как яркая смола,

И губы алые, как розы полевые,

Могли понравиться, – да главная вина,

Непоправимая, – совсем она бедна...

А он... В его груди тоска воспоминаний.

Один и на людях, он грустен, одинок.

Из детства в жизнь вошли невзгоды испытаний

И преждевременный, сжигающий порок.

Когда же с юностью зардел огонь желаний,

Ему не вспыхивал ответный огонек:

Застенчивый чудак несчастливо влюблялся —

Семейственный удел ему не доставался.

Бывало, влюбится, томится долго, ждет

От милой девушки ласкающего взгляда,

Но, полная своих мечтаний и забот,

Она с ним холодна, она ему не рада.

Набравшись храбрости, всю страсть он изольет

Пред нею наконец. Какая же награда?

Красавица бежит, словечка одного,

Ни даже да иль нет, не бросив для него.

Вновь за тетради он присаживался рьяно,

На школьные дела переносил он пыл,

Но здесь – увы! – еще одна для сердца рана —

Его служебный путь угрюм и труден был.

И горе и тоску топить на дне стакана

И пить угар хмельной он скоро полюбил,

И тратил дни свои в бессмысленном разврате,

В угарных кутежах, не плача об утрате.

И так бы Прожил oн... Но, к счастью или нет,

Поток унылых дней, отравленных и смрадных,

Струею резвою внезапно был согрет...

Кремлев имел сестру. Подруга дней отрадных,

Когда и в бедности являлся милым свет,

Теперь она была рабою бед злорадных.

В далеком и чужом краю она жила

И с мужем-пьяницей терпела много зла.

Прибрал детей господь, – их мать жалеть не стал;

Что жить им в нищете! они счастливей «там».

Осталась только дочь, – не чахла, не хворала,

А трудно было жить. В работе мать, а «сам»

Что ни достанет, все пропьет. Не раз искала

Его в глухую ночь жена по кабакам.

Он часто бил жену. Порою доставалось

И бедной девочке, как мять ни заступалась.

В лачуге нищенской, в предместьи городском

Куда как тяжело суровою зимою!

Завоет вьюга вкруг – и зыблется весь дом,

И горница полна вся стужею сырою.

Вот летний вечерок, – Настасья босиком

Бежит, согнувшися, на речку за водою,

И глазки детские на дорогой наряд

Прохожих барышень завистливо глядят.

Так детство Настино печально проходило.

А в восемнадцать лет осталась вдруг она

Одна: перед отцом открылася могила,

За ним и мать ушла, как верная жена.

Взял Настеньку Кремлев. Она сперва грустила,

Была застенчива, пуглива и смирна.

С ресниц ее порой потоки слез катились, —

А щеки девичьи румянцем золотились.

Целило время скорбь, – и Настя обжилась,

Почуяла себя довольной и свободной,

Хозяйством дядиным прилежно занялась,

Не чувствуя тоски, ни зависти бесплодной,

И сытой бедности, конечно, не боясь.

Ей, выросшей в избе понурой и холодной,

Привыкшей голодать, и скромный дядин дом

Казался, может быть, чуть-чуть что не дворцом.

И вот они живут несходною четою,

Но одинаково наивные; с тех пор

Немало лет прошло докучной чередою,

И жизни будничной томительный узор

Ни разу не разбит ни счастьем, ни бедою,

Как будто бы судьба поставила забор,

Ревниво их от всех напастей охраняя,

Но вольные пути пред ними закрывал.

Как эту изгородь досадную сломать?

Как выйти на простор, исполненный движенья,

И воздухом живым стремительно дышать,

Дышать не так, как те ленивые растенья,

Которых злой удел – в ограде прозябать,

Где света нет и где не слышно птичья пенья?

Где прочный тот рычаг, то крепкое бревно,

Которым раздробить ограду суждено?

Он сам ли разгадал, узнал ли он из книжек,

Прочел ли он в ее застенчивых глазах,

Что взрослой девушке не медовых коврижек,

А жизни хочется, – но только смутный страх

В тоскующей душе неизгладимо выжег

Сознанье горькое, что в сереньких годах,

Которые чредой над ними пролетали,

Отрады не было, хоть не было печали.