Лань в чаще. Книга 1: Оружие Скальда - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 37

– Тебя прокляла женщина, а значит, и снять проклятие сможет только женщина. И это не я.

– А Дер Грейне?

– Я говорила с ней. Она тоже не берется. Ты увез ее с Туаля слишком молодой, она не успела научиться всему, что умеет старшая…

И где же взять эту неведомую женщину, которая ему поможет? И как? Нельзя сказать, чтобы история с Эрхиной отбила у Торварда охоту к женщинам или хотя бы к знатным женщинам, но она, безусловно, научила его осторожности. Больше он не восхищался красотой и величавостью, потому что не доверял им; он по-прежнему относился к женщинам как завоеватель, но теперь стал значительно зорче к их недостаткам и той внутренней сути, которая кроется под небесной красотой голубых глаз и золотых волос. Теперь он знал, как близко от гордости до бессердечия, и знал, как больно о него можно пораниться. От простодушия же было недалеко до глупости. И, как назло, дочери конунгов и хёвдингов Морского Пути, подраставшие в последние годы, все склонялись не к одной, так к другой крайности. Торвард не очень огорчался: в этой беде его вполне утешали рыбацкие дочки Аскефьорда, у которых тоже имелись недостатки, но которые не требовали, чтобы он на них женился. Что же касается знатных и даже очень знатных женщин, то почему-то именно теперь, когда он стал относиться к ним с некоторой настороженностью, его привлекательность в их глазах заметно возросла и половиной своих любовных приключений он был обязан поползновениям второй стороны. Правда, в последние четыре года он стал называться Торвард конунг, а это тоже ведь что-то значит!

Весь остаток зимы Торвард промаялся, ворочаясь по ночам и мешая спать хирдманам, на которых его тоска тоже нагоняла уныние. Но вот наконец пришла весна, снег таял, отовсюду лезла молодая зеленая трава, а пригорки стали сплошным бело-голубым ковром из подснежников, дни сделались длиннее, и теперь по вечерам можно было с приятностью пройтись, любуясь садящимся солнцем. Близился Праздник Дис, ожидались гости. И первым весенним гостем Аскефьорда, как это и раньше не раз бывало, оказался Гельд Подкидыш.

Услышав, что перед Дозорным мысом появился чужой корабль, Торвард конунг обрадовался. Первый гость ему казался Добрым Бальдром, который наконец-то снимает с Аскефьорда оковы зимы и тоски. Несмотря на дождливую погоду, укрывшую весь фьорд завесой беловатого тумана, Торвард набросил на плечи плащ из тюленьей шкуры и сам отправился вниз по тропе к причалу под соснами. Корабль, на веслах пробиравшийся сквозь белую пелену, еще нельзя было рассмотреть, но вскоре показалось небольшое красноватое пятнышко факела. Воду во фьорде скрывал туман, и казалось, что это волшебный корабль плывет по облакам.

– И кого только тролли понесли в дорогу в такую погоду! – ворчал Ормкель. – Сядет на камни, и мы еще полночи будем возиться их спасать!

– С ними кормчий, – сказал Халльмунд. – Доведет.

Вскоре стали слышны крики кормчего: он спустил лодку на воду у причала усадьбы Бергелюнг, ближайшей к устью фьорда, и теперь плыл впереди чужого корабля, показывая дорогу между скал и подводных камней, иные из которых даже днем не были видны. Из тумана показалась сперва лодка, потом и сам корабль – торговая снека, более короткая и широкая, чем боевой корабль, весел на пятнадцать по каждому борту. Тридцать человек гребли, еще десятка полтора сидели на мешках и бочонках, которыми было завалено все днище корабля.

– Да хранят Тор и Фрейр ваши дома, добрые люди! – закричал с корабля голос, который многим показался знакомым. – Не здесь ли стоит Аскегорд, усадьба конунга Торварда? И не Торвард ли конунг вышел встретить меня?

– Гельд Подкидыш! Родич! – радостно завопил в ответ Халльмунд. – Неужели это ты выплываешь, как призрак из тумана? Не может быть!

– На свете так много чудес, Халльмунд ярл! – отозвался веселый голос, и теперь уже можно было разглядеть на носу корабля фигуру высокого, худощавого мужчины со светлой бородой и в огромной меховой шапке. – Рад видеть тебя!

– И мы тебе тоже рады! – искренне отозвался Торвард. – Сейчас мы тебя вытащим!

Он действительно обрадовался, что «Добрый Бальдр» оказался именно таким. Гельд Подкидыш был не только дружелюбным, умным и веселым, но еще и очень счастливым человеком, и его приезд служил добрым предзнаменованием. А Торвард сейчас так нуждался в добром предзнаменовании!

Не обрадовался только Ормкель: ведь Гельд Подкидыш и был тем злодеем, который семнадцать лет назад однажды продал его, Ормкеля, в рабство. С тех пор утекло много воды в морях и реках, но того давнего унижения Ормкель не мог забыть, и в присутствии Гельда ему до сих пор казалось, что все вокруг только об этом и думают. Но отстать от конунга он не мог, и, когда Торвард сам шагнул в воду, чтобы помочь вытащить корабль, Ормкель впереди других побежал вслед за ним.

– Где же твой знаменитый «Кабан»? – расспрашивали Гельда, когда корабль был вытащен на песок.

– Сгорел в Винденэсе! Представляете себе! Зимой сгорели все корабельные сараи, и мой «Кабан» поджарился заодно с другими, так что даже костей не нашли! Хорошо еще, что мы его полностью разгрузили, даже парус у меня лежал с товарами и уцелел. Пришлось мне покупать эту «Выдру», чтобы добраться до дома. Вы бы знали, как там разом подскочили цены на корабли! Теперь я заказал себе нового «Кабана», уже четвертого.

– Кому заказал?

– Хаварду Радуге из Эльвенэса. Он лет пять работал подручным у Эгиля Угрюмого, так что едва ли сейчас в Морском Пути найдешь мастера лучше. И еще с нами люди с одного корабля, он сел на камни перед устьем фьорда.

– Я так и знал, что в такой туман кто-то непременно наскочит на те камни! – воскликнул Ормкель. – Хотел бы я поглядеть на того удальца, который их проглядел!

– Погляди на меня! – ответил ему добродушный голос. – Давно мы с тобой не видались, Неспящий Глаз!

Из тумана показалась фигура плотного приземистого человечка с густой и широкой рыжей бородой. Даже сейчас его бледное от холода и усталости лицо выражало настырное любопытство. Не меньше двух-трех раз в год Болли Рыжий проплывал мимо Аскефьорда на своей маленькой снеке, держа путь от больших торгов Винденэса к фьялленландским фьордам. Торговал он разными мелочами, в основном всяким кузнечным товаром, в уплату брал обычно шерсть и кожу. Трудно было ждать, что когда-нибудь он очень разбогатеет, да Болли и сам основным своим товаром считал новости, обменивая заморские на местные и получая от этого несомненную выгоду.

– Болли Рыжий! – радостно вскрикнула Эйстла, побочная дочка Ормкеля от одной из рабынь, бойкая пятнадцатилетняя девчонка, вечно вертевшаяся возле дружины. – Ты еще не утонул?

– Я не могу утонуть, рыбка моя! – добродушно ответил торговец. – Ведь я обещал посвататься к тебе, когда ты вырастешь!

– Ты опять здесь, хюльдра длинноногая! – рявкнул на нее Ормкель. – Позоришь меня только! А ну пошла в усадьбу! Скажи кюне, что сейчас придет пропасть народу! Пусть Лофт отпирает гостевой дом да разводит огонь!

Девчонка убежала по темной тропе к усадьбе, следом за ней отправились и мужчины, и всю дорогу до Аскегорда веселый говор не умолкал.

– Ну, как твои домашние? – расспрашивал Гельд Халльмунда. – Как Аста?

– Прекрасно! – рассказывал тот, искренне радуясь приезду родича. – У Бьерна уже полно зубов! Сначала они совсем не росли, месяцев семь не было ни одного, но потом Сольвейг догадалась кормить его творогом, и теперь у него полон рот зубов, как у медведя! И он такой разбойник, что за ним надо следить целый день! Ползает по всему дому с такой скоростью, что не угонишься! Как найдет сундук или корзинку, так непременно все вывалит на пол! Вчера недоглядели, оставили его с целой корзиной яиц, так потом жена моя входит, а он сидит в луже из белка и желтка и скорлупками играет! Липкий весь…

– А Раффе? Уже говорит?

– Говорит! Ты лучше спроси, молчит ли он когда-нибудь! Мы ему то и дело суем сухари потверже, чтобы он их грыз подольше и помалкивал! Он в два года знает больше слов, чем мы с Сигвальдом знали в четыре и пять! Бабка Ванбьерг говорит, что у меня любимым словом было «сеедка». А Сигвальд вместо «баран» говорил «безян», я сам помню. А мой уже говорит и «р», и «л»! – Халльмунд выговорил «ры» и «лы», и все вокруг добродушно засмеялись над его отцовской гордостью. – Ты у нас остановишься?