Лань — река лесная - Шашков Александр Андреевич - Страница 14

Мирон Иванович снова опустился на скамью, сжал ладонями виски. С минуту смотрел через узкую бойницу куда-то в темноту, потом едва слышно прошептал:

— Слышишь, сынок, мы идём!..

Мы вместе вышли из штаба. Лес был окутан густым мраком. В ветвях деревьев шумел ветер. На западе гремела артиллерия.

Мирон Иванович окинул взглядом ряды партизан и тихо заговорил:

— Товарищи! Идём на прорыв, через Сухое болото. Оттуда — на деревню Заречье. Там — штаб карательной экспедиции. Вперёд, товарищи!

До болота добрались быстро. Где-то недалеко время от времени бухала немецкая пушка. Тяжёлые снаряды с шипением пролетали над болотом и разрывались в глубине пущи. Очереди трассирующих пуль вспарывали небо над головами партизан. Через ровные промежутки времени в чёрную тьму взлетали ракеты, заливали голубым светом изрытый снарядами торфяник. Подозвав связного, Мирон Иванович вполголоса сказал:

— Передай по цепи: подготовиться к атаке!..

Часа через два мы были в Заречье.

— Витьку! Витьку ищи! — крикнул мне на бегу Мирон Иванович и вдруг споткнулся, упал…

Когда я склонился над ним, он, собрав последние силы, тихо прошептал:

— Витьку…

А Вити уже не было в живых. Он лежал в подвале на залитой кровью земле, и глаза его были устремлены куда-то далеко-далеко. Что он хотел там увидеть?..»

Алик закрыл тетрадь. На минуту густой туман заволок ему глаза. Он выбежал из шалаша и огляделся. Заключённый в трёх стенах векового бора, перед ним расстилался ярко-изумрудный ковёр — Зелёная поляна. По ней когда-то шёл на своё первое и последнее задание Витя Голубок. Не на его ли следах выросли вон те красивые алые цветы?..

Сухое болото

В то время, когда Алик сидел в «кабинете» Скуратова и читал дневник, неутомимые рыболовы добрались уже до Лесного.

— Озеро красивое, а вот поймаем ли что-нибудь — трудно сказать, — рассуждал Николай Николаевич, окидывая восхищённым взглядом водный простор. — Больно жарко. Рыба сейчас стоит на глубине. Хорошо бы найти криничные места, где вода холодная.

— На Лесном, кажется, криниц нет, — подумав, ответил дед Рыгор. — А вот рыбу тут люди ловят.

— Тогда нужно искать, где поглубже, — категорически заявил Казанович. — Не знаешь, где тут самая глубина?

— Как не знать. На Глубоком углу. Да ещё в дальнем конце яма есть.

— Ага! Едем на Глубокий угол! — обрадовался Казанович. — Там рыба, и только там.

Это был самый хлопотный день во всей многолетней рыбацкой практике старого Рыгора. Проклиная свой длинный язык и неугомонного компаньона, он вместе с Николаем Николаевичем таскал из лесу двенадцатиметровые жерди, грузил в лодку и отвозил на плёс, на глубину. Там жерди забивали в илистое дно и, обливаясь потом, снова спешили к берегу за новой партией жердей для притык.

— Ничего, Григорий Петрович, — подбадривал Казанович старика. — Наука всегда требует жертв. А я научу тебя пудовых щук таскать, а не какую-нибудь мелочь пузатую.

Около полудня, наконец, был посажен на крючок последний живец. Оба рыболова, не сговариваясь, поплевали на него, пустили в воду и поплыли к берегу, потому что изрядно проголодались.

За отличной ухой, какую умеют варить только настоящие рыбаки, Николай Николаевич рассказал старому Рыгору, как ловить карася с применением камфоры. Дед сидел и только ушами хлопал. Лет пятьдесят мокнет он в воде, гоняясь за рыбацким счастьем, а вот же не знал, что карась камфору любит! Да ещё и анисовое масло, и даже валерьянку! Неужто все караси сердцем хворают?..

Едва кончили есть, Казанович заторопился:

— Едем, дедуля, едем, — приговаривал он, упаковывая рюкзак. — А то, чего доброго, шнуров не досчитаемся. Большая щука шутить не любит. Рванёт — и поминай как звали. Иной раз и притыку уволочёт.

Уволочь двенадцатиметровый шест, сидящий на добрых полметра в иле, мог разве только бык Рогач, но дед не возражал. Кто его знает! Чего не случается на рыбалке да на охоте!

Дед сел за вёсла, а Казанович, как лоцман, встал на носу. Прищурился и обшаривает глазами притыки, быстро бегущие навстречу. Вдруг, сжав кулак и энергично взмахнув им над головой, он крикнул:

— Тормози, Петрович! На первой жерлица размотана!

Казанович ловко ухватился за конец жерди, торчащий из воды, и когда лодка успокоилась, осторожно потрогал шнур.

— А-а, милая, зацепилась, — заворковал он себе под нос. — И, видать, ничего себе… Ну, иди сюда, иди. Давай поближе познакомимся.

Он присел на корточки и стал выбирать толстый, миллиметровый шнур.

— Петрович, поди сюда, — вдруг прошептал он. — На-ка попробуй. Чуешь, какая штуковина там?

Дед Рыгор выбрал метра два жилки. На шнуре в самом деле висело что-то тяжёлое.

— А как идёт, чертовка! — забирая из дедовых рук шнур, снова забормотал Казанович. — Как генеральша! Важно, без всяких там рывков. А вот увидишь, какой фортель она отколет, когда лодку заметит! Она…

Николай Николаевич не договорил. Вода возле борта заходила ходуном, и на поверхности показалось что-то зелёное, волосатое, с большим белым глазом на макушке. Покачавшись на воде, это страшное «что-то» затихло, замерло, и только отдельные волоски всё ещё вздрагивали, шевелились.

Николай Николаевич повидал немало всяких водяных тварей, но такого страшилища… Зажав шнур в руке, он растерянно обернулся к деду и спросил:

— Ч-что это?

Дед Рыгор проворно наклонился к воде, нахмурил брови и… захохотал. Да так захохотал, что эхо откликнулось в лесу.

— Ты… ты чего? — ещё больше растерялся Казанович.

— Да ты потрогай, пальцем потрогай! — хохотал дед. — Не бойся, не укусит!

Николай Николаевич нерешительно прикоснулся пальцем к своей добыче и залился краской. На тройнике висела целая охапка водяного мху, к которой сверху прилип комочек икры.

— Ч-чёрт! И откуда на такой глубине? — смущённо бормотал Казанович, освобождая тройник от водорослей.

— Бывает, — утешил его дед Рыгор. — Не ты первый такого «чёрта» поймал. Иной раз возьмётся окунь с фунт весом, а мху намотает на тройник пуда два.

К остальным пятнадцати притыкам можно было не плыть — стоят, как в болоте.

— День на день не выходит! — не падал духом Николай Николаевич. — Оставим живцов на ночь. Не может быть, чтобы на такой глубине рыба не водилась! А теперь… Ну что ж, не удалось порыбачить — вернёмся в лагерь, пойдём вместе со всеми бродить по пуще.

— Ха, спохватился! — не поддержал его дед. — Они уже, верно, давно на Сухом болоте.

— Там разыщем!

— Так зачем же тогда в лагерь возвращаться? — удивился дед Рыгор, которому, должно быть, и самому захотелось пройтись по партизанским стёжкам-дорожкам. — Поплывём во-он к тому березнику, а от него до Сухого болота рукой подать, километра два, не больше.

— И то верно! — обрадовался Казанович.

До березника доплыли за каких-нибудь полчаса. Спрятали лодку в маленьком, заросшем аиром заливчике и вышли на берег.

Это был необыкновенно красивый уголок пущи. Из деревьев здесь больше всего росло берёзы. Стройные белоногие красавицы то собирались в весёлый хоровод, то расступались перед каким-нибудь великаном-дубом. И весь бело-зелёный лес напоминал по-хозяйски досмотренный парк, только вместо аллей — узкие тропинки, а вместо клумб — островки пёстрых цветов, разросшиеся на полянах и полянках.

— Рай! Земной рай! — восторгался Николай Николаевич, оглядываясь по сторонам. — Где ещё можно увидеть такую красотищу? Нигде!

Дед Рыгор усмехался, утвердительно кивал головой и молчал. Всё здесь нравилось ему и всё было давным-давно знакомо. Может, сотни раз видел он каждую из этих берёз, эти расцвеченные поляны, дышал ароматом трав и летнего, в цвету, леса.

Сухое болото показалось неожиданно. Расступились берёзы — и взгляду открылась большая серо-зелёная равнина. Слева она упиралась в гряду невысоких холмов, справа — в стену хмурых елей на Князевой гряде, за которой лежало Чёрное озеро.