Зеркало грядущего - О'Найт Натали - Страница 55

Но менять что-то было уже поздно, и принцу оставалось лишь стоически переносить капризы и брюзжание кузена, не переставая недоумевать, чем вызваны были подобные перепады настроения, и что все-таки, если общество его было Нумедидесу столь несносно, заставило кузена с такой необъяснимой настойчивостью звать его с собой в эту поездку.

… Чего не знал Валерий, так это что незадолго перед тем, как брат ворвался к нему в Алые Палаты этим утром, к нему самому, испросив нижайше аудиенции, явился немедийский посланник, барон Амальрик Торский, лишь накануне вернувшийся из той же самой Амилии. И что после встречи с бельверусским дуайеном принц выбежал из покоев своих, возбужденный и веселый, и велел немедленно седлать себе лошадь… Тогда как барон весь остаток дня проходил недовольно-мрачный, с видом человека, исполнившего тяжкий, неприятный долг, однако сомневающегося, что хотя бы кто-то будет ему за то благодарен.

Впрочем, даже если бы факт сей был известен Валерию Шамарскому, едва ли это что-либо изменило…

В первый день новолуния, когда полчища грозных слуг Темного Сета более обычного благоволят к несчастному, что не убоится прибегнуть к колдовству, осквернив устои, дарованные Хранителем Горнего Очага, – Ораст едва дождался вечера. Он то и дело выглядывал в окно, надеясь обнаружить приближение сумерек, но Митра, точно в насмешку над нерадивым послушником, не торопился распрягать своих Огнегривых коней. Памятуя, что медитация позволяет обмануть время и превратить часы в летучие мгновенья, жрец попытался было прибегнуть к этому способу, но после нескольких неудачных попыток вынужден был отступиться – дом Тиберия гудел, как хорошо растопленный очаг, и бесконечное ржанье, лязг, Цокот копыт, перебранка прислуги, квохтанье кур не позволяли сосредоточиться, и, стоило только душе его взмыть в хрустальные выси, ее тут же грубо стаскивали на пыльную и душную землю.

И вся эта досадная, выводящая из себя суета лишь из-за того, что любимая кобыла хозяина принесла, наконец, жеребенка! Чем не повод для суматохи и бесконечных воплей?.. А не успела кутерьма улечься – всполошились женщины, эти глупые тетерки. Одной из балаболок, похоже, померещилось, будто в кухню пробрался вор. Тревога, само собой, оказалась ложной, – однако Ораст с трудом удержался, чтобы не спуститься вниз и, угрожая проклятиями всех черных богов, не заставить этих болванов прикусить языки. С трудом удалось ему обуздать свой гнев, но беды на этом не кончились. Под вечер к барону нагрянули гости.

Он видел их из окна: двое вельмож, довольно молодых, на отличных породистых скакунах, с мечами в богато изукрашенных ножнах… Один, грузный, с потным, недовольным лицом, разряжен в шелка и бархат. Сочетание оранжевого, синего и пурпурного в его одежде, на вкус жреца, выглядело чудовищно, однако за последнее время он успел убедиться, что подобное считается в этой дикарской Аквилонии признаком хорошего тона.

Спутник его был одет куда скромнее и отличался строгой военной выправкой и надменной посадкой головы. Жреца поразил цвет его волос – соломенно-желтый, такой редко встретишь в этих краях, где все жители смуглые и чернявые. В благородной Немедии, напротив, светлые волосы считались признаком истинной породы, и может быть поэтому Орасту второй пришелся куда больше по душе. Но, в общем, его любопытство не было растревожено; он не придал особого значения запоздалым гостям, уделив им не больше внимания, чем зеленой жирной мухе, что с густым, сонным жужжанием билась в свинцовый переплет окна. Ум его был занят совсем иным.

Ораст не стал спускаться к ужину, хотя за ним и присылали. Вот уже третий день, как, строго следуя указаниям Скрижали, он постился, – слава Нергалу, никто из домочадцев и слуг, привыкших к чудачествам гостя, не придал этому значения, и даже господин Амальрик ничего не заметил, хоть глаз у него остер, словно у кречета. Жрец не придавал особого значения воздержанию в пище, его магический опыт подсказывал, что такие факторы не могут повредить сути предприятия – однако, поголодать пару дней было совсем нетрудно, а раз так, то зачем же ставить под угрозу успех всего задуманного из-за такой незначительной детали, как пустой желудок. Тем более, что и в обычные дни он старался довольствоваться малым.

Как ни удивительно, с каждым проходящим днем он все больше забывал, что поначалу затевал приворот только как простой опыт, эксперимент, способ определить, насколько действенны заклинания, скрытые в украденной книге несчастного мага Оствальда. Теперь же он все больше и больше задумывался об итоге своего мероприятия. Результат, поначалу такой незначительный и мелкий, становился для него все важнее с каждым часом, мысли о будущем постепенно уходили на второй план, и теперь лишь образ прекрасной Релаты безраздельно властвовал в его распалявшемся с каждым мгновением сознании.

В былые времена это не преминуло бы встревожить жреца. Годы обучения в храме приучили его сохранять строгий контроль над собственными чувствами и побуждениями; однако с тех пор многое изменилось. Пережитые страдания, говорил он себе, сделали его отличным от прочих смертных, ничтожных животных, что только и знают, что набивать желудок пищей, испражняться, совокупляться, рожать столь же убогих, как и они сами, детенышей, а потом незаметно увядать, словно листья в осень. Мудрость Скрижали и собственное его исключительное положение даровали жрецу, как твердил он себе, право самому выбирать Цель и Путь к ней, не оглядываясь на низменную мудрость тех, что мнили себя его учителями… И так, сам того не заметив, Ораст из погонщика дикой пантеры страстей, как предостерегала древняя пословица, превратился в ее жертву, и с наслаждением отдался буре неведомых прежде ощущений.

Когда за окном наконец стемнело, жрец неспешно собрал в объемистый кошель все необходимое и выскользнул за дверь. Свечу, горевшую на столе, он намеренно не стал задувать: пусть думают, что он у себя. Предосторожность, казалось бы, излишняя, однако все же так спокойнее.

Ворота еще не запирали, и, улучив момент, когда беспечный стражник, толстый и неуклюжий, словно гусь, откормленный к празднику Зимнего Солнцестояния, отошел почесать язык с приятелем, Ораст неслышной тенью выскользнул наружу, почти сразу свернул влево и крадучись побежал вдоль крепостной стены. Густые кусты полностью скрывали его тщедушную фигуру. И за это тоже можно было благодарить безмятежного Вилера, в чье царствование былые предосторожности сделались ненужными и смешными: ведь в прежние воинственные времена всю эту поросль у стен крепости давно вырубили бы недрогнувшей рукой, дабы никакой ворог не сумел подобраться к цитадели и на триста шагов.

Три сотни шагов – и неприметная извилистая тропинка вывела Ораста к холму. Здесь был самый опасный участок пути: из окон замка он был виден, как на ладони. Однако, судя по пьяным выкрикам и нестройному пению, доносившемуся из замка, радушный хозяин на совесть встречал нежданных гостей, – должно быть, важные персоны, хоть и прибыли запросто, без свиты, – и из окон было попросту некому выглядывать.

Но вот наконец он спустился с холма, и густые сиреневые сумерки скрыли его в ласковых влажных объятиях. Впереди расстилался лес. Бывший жрец поплотнее прижал к груди кожаный кошель и поежился – вечерняя роса неприятно студила босые ступни ног.

Оставалось пройти совсем недалеко, и он вознес хвалу Митре, что помог ему так удачно выбрать место. В душе Ораст не был уверен, что за это стоило благодарить именно Солнцеликого – скорее всего, тот давно отвернулся от нерадивого слуги, – однако годы, проведенные в храме, не прошли даром, и старые привычки держались цепко. К тому же, жрец обычно старался молиться разным богам – авось хоть один да услышит и поможет недостойному в задуманном… Он осмотрелся. Да, что ни говори, место и впрямь отличное, не в самой чаще, куда Орасту забредать решительно не хотелось, – городской житель, он не питал к лесу ни любви, ни доверия, – однако же и не на виду, где за ним мог бы проследить любой досужий соглядатай. Кроме того, если все выйдет, как задумано, и завтра на закате Релата откликнется на призыв… Жрец облизал пересохшие губы, чувствуя, как бешено колотится под рубахой сердце. Нет, сейчас об этом лучше не думать!