Зеркало грядущего - О'Найт Натали - Страница 54

Ночами, лежа на жестком ложе, он молился своим новым богам, чтобы те помогли ему покинуть ненавистную Немедию и направили его стопы в мрачную Стигию, где неофит смог бы обучиться таинствам у молчаливых жрецов Сета, или в загадочный Кхитай – хранилище Железной Книги Скелоса, но после, когда жар видений приостывал, он понимал, что стенания его пропали втуне, и он по-прежнему слишком слаб и беспомощен, чтобы перенести трудный путь на Восток, и в ярости кусал пропитанную потом соломенную подушку, одновременно презирая себя и жалея.

Он молился Митре лишь для вида, настолько, насколько требовалось, не более, и втихомолку, с большими предосторожностями, попробовал совершать обряды поклонения Нергалу, черному божеству гирканцев. У него доставало ума и хитрости рьяно блюсти лицо, потому в глазах настоятелей он был никто иной, как раскаявшийся грешник, усердно замаливавший былые грехи, и ничем не нарушал устав храмовой общины.

Когда, по тайному приказу короля Гариана, жрецы Митры начали Поход против чернокнижников и по всей Немедии запылали священные костры, Ораст был в числе тех, кто усердно подкладывал вязанки хвороста и подносил к ним зажженный факел. Нечестивые маги боялись, как огня, аскетичного юношу с горящими глазами, да он и был огнем – праведным митрианским пламенем, очищавшим страну от хулы. И никто не знал, и даже не мог предположить, что праведный Ораст, словно тать в нощи, украдкой, во время обыска, сует себе под рясу самые Ценные магические атрибуты осужденных – хрустальные шары, старинные книги, зачарованные кинжалы, а после прячет их в потайном месте, надежно скрытом от любопытных глаз.

Но пришел час, когда он ошибся, открыто покусившись на древний том мага Оствальда. Когда суровые немедийские солдаты тащили безумного старца на костер, тот проклинал Митру и предрекал час, когда Скрижаль Изгоев, как он величал свой драгоценный фолиант, изменит судьбы мира.

Ораст, занимавший в ту пору почетный пост помощника тайного судьи, не таясь, забрал зловещий том в свою келью, объяснив всем, что он якобы хочет изучить ересь, дабы наметить новые пути борьбы с чернокнижием.

Поначалу ему поверили, да и кто бы стал перечить ему, Орасту, прозванному Магдебским, который одним росчерком пера мог выкорчевать целый род, обвинив его в служении Силам Тьмы. Но когда из кельи молодого аскета стали доноситься леденящие душу вопли неведомых существ, от которого гас огонь в жертвенных пламенниках и начинал бродить можжевеловый сок, жрецы не выдержали и, заручившись поддержкой светских властей в лице благородного барона Амальрика Торского, заковали непокорного в железо и подвергли пытке огнем…

Ему оставалось жить не более дня, и никакое чернокнижие не помогло бы ему хоть на мгновение отсрочить тот час, когда солнце его сознания должно было закатиться в самую глубокую из Преисподних Зандры, как не помогло всем тем несчастным, которых он безжалостно сжигал, четвертовал и топил, пытаясь отомстить Миру за собственную ничтожность. Ему не помогли бы все те демоны, которых он кормил с ладони внутренностями черных петухов и поил свежей кровью, заботливо нацеженной им в склянку во время пыток в подземельях; не помогло бы все то ведовство, которое он накопил за прошедшие зимы, ибо не сотворили злые умы еще такого чародейства, что в силах было бы расплавить тяжелое железо кандалов и источить сырой, замшелый камень тюремных стен; не помогло бы ничто, если бы не слепая Судьба, заставившая Амальрика барона Торского завернуть в его каземат и тем самым изменить течение Истории…

ОБРАЗ ВОРОЖБЫ

Солнечный свет мне несносен, кузен. А эта жара… – Губы Нумедидеса обиженно поджались, словно никто иной как, Валерий, повинен был в том, что полдень выдался таким удушливо-жарким, и на дороге, как назло, последние десять лиг не попадалось ни деревни, ни хотя бы постоялого двора. – Хоть бы прошел наконец дождь и прибил к земле эту проклятую пыль! Мне невозможно дышать, кузен. И одежда – ты видел, в каком состоянии мой камзол?!

Валерий Шамарский устало передернул плечами, не утруждая себя ответом. Нумедидес не переставал ныть с той самой минуты, как они выехали из ворот Тарантии, направляясь в Амилию, и гунливые жалобы его и беспричинное недовольство всем на свете стояли у него поперек горла. И ничем иным, кроме временного помутнения сознания, не мог он объяснить, почему согласился, уступив настояниям Нумедидеса, составить ему компанию в эту нелепую, бесцельную поездку.

Нумедидес явился к нему ни свет ни заря, необычайно возбужденный, и с порога принялся взахлеб болтать о какой-то чудодейной ведьме-прорицательнице, которую, якобы, пригрел барон Тиберий в своих владениях. Зная приземленность старого вояки и его брезгливую недоверчивость ко всему, что хоть на сенм выступало за рамки привычного здравого смысла, все это представлялось Валерию крайне сомнительным. К тому же, антуйский наследник после Хаурана не выносил, когда при нем говорили о магии… Но для кузена его душевное смятение было пустым звуком. Один Митра ведает почему, но он накрепко вбил себе в голову, что чернокнижница может представлять для него интерес, и ему непременно потребовалось увидеться с ней, – а уж если Нумедидесу чего-то хотелось, он не останавливался ни перед чем, лишь бы обрести желаемое. Это Валерию известно было с самого раннего детства; и сейчас, скорее чем спорить, он предпочел уступить старшему брату, как уступал и тогда.

– Ты только представь, Валь! – Глаза Нумедидеса горели совершенно ребяческим восторгом. – Настоящая ведунья! Она все расскажет о будущем, все, как есть, что с тобой станется, – надо только принести ей перепелку, убитую не железом… – Он хихикнул, словно вспомнив нечто забавное, – Ну, на такой случай у меня кое-что припасено… – И с гордостью продемонстрировал кузену четыре стрелы с обсидиановыми наконечниками.

Смехотворная забава эта, казалось, совершенно вернула принца в детство; даже то, что он обратился к Валерию Уменьшительным именем, которым не называл того уже лет пятнадцать, говорило об этом. Да и возбуждение его до такой степени не вязалось с обликом наследника престола тридцати с лишним зим от роду, что впору было заподозрить притворство, – вот только Валерий решительно не видел, какова могла быть цель, ради которой кузен с такой настойчивостью стал бы заманивать его в амилийские владения.

Нет, сказал он себе. Скорее всего, здесь нет никакого обмана. А Нумедидес настолько взбалмошен и капризен, что любая нелепая прихоть у него вырастает в задачу государственных масштабов. И противиться ему в таком случае нет ни малейшей возможности. И Валерию ничего не осталось, как уступить, хотя мысль ехать за добрую сотню лиг вдвоем, без слуг и свиты, в гости к барону, где их никто не ждал, и еще неизвестно, будут ли рады их видеть, казалась ему крайне сомнительной. Но когда он заметил это Нумедидесу, тот пренебрежительно отмел все его колебания.

– Аквилонский принц – везде желанный гость, – заметил он, фатовато ухмыляясь. – В особенности в доме, где есть девки на выданье… Я надеюсь, ты не забыл еще прелестной Релаты? Кстати, я намерен серьезно ею заняться – так что предупреждаю: не вздумай мне ставить палки в колеса!

Шутливый тон его предупреждения, впрочем, не мог обмануть принца Валерия. И он облегченно вздохнул, осознав наконец истинную причину, что гнала его кузена в далекую Амилию. Это было куда больше ему по душе, чем всякие ведьмы-предсказательницы! И хотя ехать по-прежнему не хотелось, отказать, как будто, тоже не было особых причин. В ближайшие дни он не был связан никакими обязанностями при дворе, изрядно опустевшем и поскучневшим с тех пор, как отзвучали трубы Осеннего Гона, безделье опостылело ему, но и возвращаться в Шамар пока не тянуло. Так что Нумедидес, сам о том не подозревая, подарил ему прекрасную возможность немного отвлечься… И, с несколько преувеличенной бодростью, Валерий воскликнул:

– Что ж, убедил! В Амилию – так в Амилию. Я согласен!

О чем жестоко пожалел уже очень скоро, лишь только они тронулись в путь.