Перстень рыбака - Лагерлеф Сельма Оттилия Ловиса - Страница 3

Ветер стал таким резким, что чайки не могли, как прежде, парить над морем и кричали, когда ветер разбрасывал их в разные стороны. Вскоре Чекко увидел, как они устремились в открытое море, чтобы ветер не закружил их и не бросил об стены домов. Сотни голубей с площади Сан-Марко взмыли в воздух. От хлопанья их крыльев гул стоял такой, словно налетел новый порыв бури, а сами голуби прятались в выбоинах и нишах на кровле собора.

Но не только птицы испугались непогоды. Несколько гондол сорвало с привязи и бросило о берег так, что их чуть в щепки не разнесло. К берегу побежали гондольеры, желая укрыть свои гондолы в сараи или отогнать их в небольшие каналы. Моряки на кораблях мучились с якорными цепями, закрепляя ими суда, чтобы их не снесло на берег. Матросы снимали белье, сушившееся на перекладинах мачт, натягивали поглубже на лоб шапочки с помпонами и оглядывались вокруг, собирая с палубы последние грузы, которые необходимо было спрятать в трюме. По каналу Гранде стремительно плыла рыбачья флотилия. Рыбаки с Лидо и Маламокко, торговавшие у причалов Риальто, торопились добраться до дому, пока шторм не разыгрался в полную силу.

Чекко захохотал, увидя, как рыбаки, сгибаясь над веслами, гребут так, словно удирают от смерти. «Разве они не видят, что это лишь порыв ветра? — рассуждал он сам с собой. — Оставались бы лучше на рынке и продавали бы венецианкам камбалу и крабов».

Чекко, разумеется, не стал загонять свою лодку в сарай, хотя ветер разыгрался не на шутку и простому смертному следовало бы поостеречься. Волны срывали мостки, на которых стирали белье, и бросали их на берег, а прачки вскрикивали и в испуге разбегались по домам. У гулявших господ ветер сдувал широкополые шляпы и швырял их в каналы, откуда уличные мальчишки вылавливали их с большой радостью. Срывало и паруса с мачт, и, сорванные, они громко хлопали на ветру. Детей валило с ног, а белье, висевшее на веревках в узких переулочках, уносил ветер и, уже все изодранное, бросал где-то далеко на землю.

Чекко все еще посмеивался над ветром, который резвился, играя со всякой мелочью. Ветер вел себя как мальчишка, который распугал птиц и вызвал переполох в переулках. Но когда поднялась настоящая буря, которая неизвестно чем обернется, старик загнал наконец лодку под арку моста.

Ближе к вечеру Чекко стал подумывать, что было бы неплохо оказаться в открытом море. При таком крепком бризе там-то могло быть спокойнее. На берегу творилось нечто невообразимое. Завывало в печных трубах, вздыбливало крыши и швыряло их о землю, при этом черепица летела в каналы. Ветер хлопал дверьми и оконными рамами, буйствовал во дворцовых лоджиях и разрушал изысканные лепные барельефы арок.

Старый рыбак все еще храбрился: не шел домой и не ложился спать. Не мог он отвезти домой и лодку, уж лучше бы остаться и стеречь ее. Но если кто-то, проходя мимо, ругался, проклиная непогоду, он не соглашался со словами прохожего. На его долю выпадала в молодости и не такая буря.

— Тоже мне, шторм, — бормотал он про себя. — Неужели это называется штормом? И еще кое-кто говорит, что шторм усилился как раз в ту минуту, когда я швырнул в лицо Святому Марку свой последний золотой! Как будто бы святой может распоряжаться штормом!

Когда наступила ночь, ветер и море пошли приступом на Венецию, и город содрогнулся на своих сваях. Дож Градениго и господа из Совета Старейшин[6] отправились темной ночью в собор Сан-Марко помолиться и попросить Господа Бога смилостивиться. Впереди шли факельщики, но ветер клонил факелы к земле, и язычки пламени тоже становились плоскими, как вымпелы. Ветер трепал одеяние дожа из тяжелой парчи, и слугам приходилось придерживать его.

Чекко подумал, что ничего более поразительного он не видел за всю свою жизнь. Сам дож Градениго шел в собор из-за такого пустячного ветра! Что же станут делать люди, если налетит настоящий шторм?

Волны непрестанно бились о берег, укрепленный сваями. В ночном мраке, словно белоголовые чудища, выпрыгивали они из бездны, когтями и зубами цепляясь за столбы и пытаясь их вырвать. Чекко казалось, что он слышал их злобное шипение, когда они откатывались назад. Но его бросало в дрожь, когда он видел, как они снова появляются и набрасываются на сваи.

Ночью шторм представлялся Чекко куда более ужасным, чем днем. Он слышал вокруг себя крики. Но это не было завыванием ветра; на небе проносились черные тучи, похожие на эскадру пиратских галер, эскадру, которая вот-вот ринется в бой.

Он отчетливо слышал голоса, доносившиеся из проплывавших над его головой туч.

— Скоро наступит конец Венеции, — слышалось из-за тучи. — Скоро явятся наши братья-демоны и сбросят город в море.

— Боюсь, что Святой Марк не допустит этого, — возражал ему другой голос.

— Какой-то венецианец разбил ему лоб, он лежит недвижим и не может никому помочь, — сказала первая туча.

Слова, принесенные ветром, дошли до сознания Чекко, он упал на колени и стал вымаливать прощение у Святого Марка.

Ведь то, о чем говорили демоны, было сущей правдой. Очаровательная Венеция — королева островов — оказалась на краю гибели. Один венецианец посягнул на честь Святого Марка, и настал роковой час, когда морю предстояло поглотить Венецию. И тогда — конец прогулкам при луне по каналам лагуны, конец — звону серенад, доносящихся из черных лакированных гондол. Море смоет златокудрых синьорин, величественные дворцы и позолоченный кафедральный собор.

Если б у этих болотистых островков не было бы покровителя, они бы давным-давно исчезли. Ведь до того, как Святой Марк стал покровителем Венеции, волны нередко размывали их на части.

При первых проблесках рассвета зазвонили колокола собора Сан-Марко. Люди чуть ли не ползком добирались до церкви, а ветер остервенело рвал с них одежду.

Священнослужители решили противоборствовать шторму и морю. Они распахнули главные ворота собора, и длинная процессия вышла из церкви. Впереди несли крест, затем шли верующие со свечами, шествие же замыкали те, кто нес знамя Святого Марка и священную просвиру. Но шторм не покорился. Напротив, казалось, он разыгрался еще пуще прежнего. Он валил наземь тех, кто нес крест, тушил свечи и забросил балдахин, прикрывавший просвиру, на крышу Дворца дожей. С превеликим трудом удалось спасти знамя Святого Марка с изображением крылатого льва, которое чуть не унес вихрь.

Увидев все это, Чекко, громко стеная, стал пробираться к своей лодке. Весь день пролежал он на берегу, хотя его захлестывали волны и чуть не унесли в море. Весь день он был погружен в нескончаемые молитвы, обращенные к Богу и Святому Марку. Он понял, что судьба всего города зависела ныне от его молитв.

Не многие отваживались выйти из дома в тот день, однако кое-кто добрался все-таки до набережной, проклиная непогоду. Только и разговоров было об ущербе, причиненном штормом. Видно было, как рушились дома на отдаленном острове Мурано; весь этот пологий остров оказался под водой. А здесь, на острове Риальто, тоже развалилось несколько домов.

Шторм продолжал свирепствовать целый день с неослабевающей силой. Несмотря на то, что площадь Пьяцетта возле пристани и площадь Сан-Марко уже покрылись водою, к вечеру здесь собралась большая толпа. Люди боялись оставаться в своих домах, которые ходуном ходили на сваях. Стенания людей, дрожавших от страха, смешивались с мольбами о помощи тех, кого смывало в море. Жилища многих оказались под водой, и дети захлебывались в своих колыбелях. Некоторые дома рушились прямо в воду, и под их обломками гибли старики и больные.

Чекко продолжал стоять и вымаливать прощение у Святого Марка. Ах, нельзя же так наказывать рыбака за пустяки! Не может же Святой Марк из-за него стать таким беспомощным! Пусть Святой Марк позволит дьяволам утащить его вместе с лодкой. Да и что с ним, в самом деле, церемониться! Не наказывать же из-за него весь город!

— Мои сыновья… — обратился Чекко к Святому Марку. — Тут уж не до моих детей, когда дело идет о целой Венеции! Я не пожалел бы сына даже за каждую черепицу с крыши, которую ветер сдувает в канал, если бы такой ценой я мог бы спасти город. О, Святой Марк, любой маленький камень Венеции мне дорог точно так же, как и мой родной сын!