Бриг «Три лилии» - Маттсон Уле - Страница 19

— Я уже дул в нее, — ответил Пат. — Не помогает. Как устанет, от нее ничего не добьешься. А ведь я хотел спросить ее еще кое о чем… — Он снова постучал по крышке. — Что бы это такое мог здесь прятать Петрус Юханнес Миккельсон?

— Правда, что? — подхватил Миккель.

— А где вы нашли книгу? — спросил Пат.

— Там, за доской, несколько дней назад, — объяснил Миккель. — Увидели веревку. Я потянул за нее и вытащил.

Пат задумчиво кивнул. Потом он подвинул к себе Миккеля и Туа-Туа и зашептал им на ухо:

— Вы никому не говорите. Но только, думается мне, что здесь лежало клондайкское золото этого Миккельсона. И вот пропало!

— Когда мы нашли книгу, там уже ничего не было, — дружно заверили Миккель и Туа-Туа.

Пат откусил кончик сигары, вздохнул и сказал, что верит им. А жаль — особенно Петруса Юханнеса. Выходит, не видать ему собственного дома. Скорее всего, придется опять на корабль наниматься, начинать все сначала. Правда, в Клондайке золото на исходе. Такой самородок раз в сто лет можно найти.

Пат прикурил от свечи, поперхнулся дымом и закашлялся.

— Ты что это? — с трудом выговорил он. — Что с тобой, Бил?

— Если он уедет, то и я с ним! — закричал Миккель сквозь слезы. — На край света, и никакого золота не надо!

Пат никак не мог справиться с сигарой. Весь дым почему-то шел прямо ему в глаза. Он непрерывно тер их.

— Ну что ты, Миккель! — тихо заговорил он. — Будем держаться вместе, дружно, глядишь, и отыщем пропажу. Ну, не плачь. Слышишь, Миккель? Завтра же начнем искать.

Глава шестнадцатая

ПЛОТНИК НАХОДИТ ПИСЬМО И ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ НА ЧЕТВЕРЕНЬКАХ

Однажды, спустя год после того, как он поселился на постоялом дворе, плотник пошел на залив ловить треску в проруби. Был февраль, скользко, и недалеко от берега он упал. Упал ничком и ударился так сильно, что потерял сознание, успел только ощутить резкую боль где-то между бровями и подбородком. Когда плотник пришел в себя, нос примерз ко льду.

Он позвал на помощь. Но кто услышит человека, который лежит на животе и кричит в лед? Лишь через несколько часов пришел Симон Тукинг с ломом и ведром горячей воды. Водой он оттаял лед вокруг носа, а ломом вырубил кружок.

— Держись, Грилле! — подбодрял он плотника.

Каждый раз, как Симон замахивался ломом, плотник молился про себя богу.

Наконец Симон освободил его, обмотал ему лицо мешком и проводил до дому. Про то, как выглядел нос, лучше не говорить.

На следующий день плотник Грилле купил в деревне градусник и повесил его на окне снаружи.

Если температура была ниже нуля и на дороге становилось скользко, никакие силы не могли выманить плотника Грилле за дверь. Nн надевал свои шерстяные носки, а шею обматывал тюленьей шкурой. Или еще лучше: напяливал на уши пыжиковую шапку и ставил ноги в кадку с горячей водой.

В ясные дни плотник сидел с подзорной трубой у окна, чтобы не помереть от скуки. Зима в том краю долгая, все дни один на другой похожи.

В тот день, когда Миккель с краюхой в кармане бродил по берегу и искал морское золото, плотник сидел, как обычно, у окна и смотрел в подзорную трубу.

«Что это с мальчонкой? — думал он. — Уж не помешался ли, бедняга?»

Потом повернул трубу на лодочный сарай. Почему нет дыма над крышей? Он ведь сам видел вечером свет в северном окошке. Тут что-то не так… Чего доброго, Симон Тукинг, если он дома, совсем замерзнет. Почему он не топит? Почему не выходит из каморки, не прыгает, чтобы согреться?

Плотник Грилле ничего не знал о бородатом Пате О'Брайене. Он знал одно: кто боится за свой нос, в гололедицу сидит дома.

Он снова посмотрел на Миккеля. Мальчишка вырубал изо льда старое весло. Ничего не понятно.

И почему Симон Тукинг не показывается?

Плотник ломал себе голову весь этот день и следующий тоже. К вечеру второго дня он уже не мог больше усидеть на месте. Он натянул сапоги, сделал зарубки на каблуках, чтобы не так скользить, и вышел. Захватил и палку с острым наконечником.

Миккель Миккельсон сидел на кухне и макал в соль картошку. Это был весь его обед; рыба последнее время ловилась плохо.

Через час он и Туа-Туа должны были встретиться у Пата.

Они так условились.

Но плотник ничего об этом не знал. Он медленно брел вперед и все время опирался на острую палку. Потому что плотник Грилле предпочитал умереть в своей постели, чем замерзнуть в сугробе.

В сарае было темно. Непонятно! Накануне вечером из северного окошка просачивался свет…

Ой, упал! Хорошо — на спину, а не на нос опять. Плотник с громкими воплями покатился под откос, потом затормозил, но палка катилась дальше, и он услышал, как она звякнула о лед внизу. Плотник зажмурился и сказал сам себе: «Грилле, пустая голова, и дернуло тебя выйти!»

Тяжело дыша, плотник поднялся, но руки оторвать от опоры не решился. «Лиса и собака никогда не скользят, — сказал он себе. — Так лучше и я пойду на четвереньках».

Вот, наконец, и сарай. Плотник Грилле обливался потом, хотя было десять градусов мороза. Дверь… Он облегченно вздохнул, с трудом поднялся и оперся о стену. Пальцы посинели от холода.

Замок, хоть и висел на месте, был не заперт. Плотник открыл дверь и заглянул внутрь.

Темно. Но пахнет табаком, а Симон Тукинг не курит.

Плотник Грилле чиркнул спичкой и зажег свечу на столе.

Пусто… Он поглядел под кроватью. И там никого. Потрогал печь — холодная. Что за наваждение? Ведь был же свет в окне вчера! Хоть он и старый, но не слепой. У плотника задрожали губы: может, привидение завелось в сарае? Но уже в следующее мгновение он наклонился над столом и принюхался. На столе лежали шкурки от сала и колбасы.

Разве привидения едят колбасу? Не может того быть.

У плотника сразу стало легче на душе. А рядом со шкурками он увидел исписанную бумагу, прижатую старой табакеркой.

Плотник вынул из кармана очки, протер их о штанину и стал читать:

Плотник даже вспотел читая. Очки затуманились. Руки дрожали. Пат О'Брайен? Зовутка? Морское золото?.. Гул стоял в его бедной голове, как в улье.

Он попытался разобраться: Симон Тукинг не курит табак, Симон Тукинг не умеет писать, и, наконец, Симон Тукинг на островах…

Двумя дрожащими пальцами плотник Грилле схватил письмо и сунул нечистое послание в карман куртки. «Сглаз долой — из сердца вон», — подумал он; тем более, карман был глубокий. «А вообще, — продолжал он размышлять, в гололедицу лучше дома сидеть. Доброе правило!»

— Чур меня, чур! Нечисть, прочь, враз отскочь! — пробормотал плотник Грилле, плюнул три раза и задул свечу.