Честь корабля - Говард Роберт Ирвин - Страница 39

Статисты уж давно вопили и скакали не за деньги, но от всей души, а режиссер так просто плясал от удовольствия и орал, чтобы мы продолжали в том же духе. Я зарычал, бросил многообещающий взгляд в сторону легконогого моего противника, и он так оскалился в ответ, что я понял: режиссер получит, что ему требуется, сполна.

Со звуком гонга Берт метнулся вперед, словно рысь, и, еще прежде чем я успел собраться с мыслями, нанес мне прямой левый под вздох и два прямых правых в лицо. Я отступил, заслонившись коварным правым хуком под сердце, ударил с той же руки в челюсть, но промахнулся. Очевидно, Берт решил, будто прямой правый — лучшая его карта, вроде козырного туза, так как продолжал пробивать им мою защиту и лупить под мой левый хук. Обозлившись, я внезапно нырнул так, что этот его прямой правый прошел над моим плечом, и нанес хор-роший перекрестный левой в челюсть.

Берт только хрюкнул, а я, прежде чем он сумел обрести равновесие, воткнул правую глубоко в его ребра. Он повис на мне в отчаянном клинче и замотал головой, чтобы в ней хоть малость прояснилось. Рефери развел нас, и Берт, очевидно взбешенный до крайности, нанес мне ошеломительный правый свинг чуть выше уха, отбросивший меня на канаты противоположного конца ринга. Пока я, превозмогая легкое головокружение, отталкивался от них, он бросился следом за мной, словно разъяренный тигр, и уж каким-то прямо пушечным правым апперкотом поднял меня на воздух. Теперь уже я вошел в клинч, и рефери потребовались все его силы, чтобы развести нас.

Берт сделал финт левой и тут же ударил правой под сердце. Я промахнулся с правой, неплохо достал его левой, и в это время прозвучал гонг.

Я сел на табурет и, пока мои помощники с секундантами совершали уйму вовсе ненужных движений, взглянул на трибуны. И тут сердце мое чуть не выпрыгнуло изо рта! Там, у самого ринга, в первом ряду, сидела Марджори!

Она смотрела на ринг и была сильно бледна. Я улыбнулся ей, показывая, что за меня не нужно тревожиться, но ответный ее взгляд был разве что испуганным. Бедное дитя! Я сообразил: она ведь совсем непривычна к таким грубостям и боится, как бы этот Берт меня не поранил! Эта мысль заставила меня весело улыбнуться и испытать чувство глубокого удовлетворения. Ничего, сейчас она увидит, как я задам этому типу заслуженную трепку!

Гонг!

На сей раз Берт пошел вперед с опаской. Он сделал ложный выпад левой, ударил правым в голову, промазал и отступил. Я, не шибко заботясь о защите, последовал за ним, нырнул под следующий правый свинг и решил, что в следующий раз блокирую его левой, подшагну и ударю правым в челюсть. Вот левый свинг, правый — и я автоматически выбросил вперед левую, блокируя его. И — слишком поздно — заметил, что он как-то странно сместился, так что находится ко мне гораздо ближе, чем должен бы. Бац! В следующий же миг я оказался на ковре с таким чувством, точно под ложечкой у меня дыра.

Уже подбирая под себя ноги, я смекнул, что он сыграл со мной старый трюк Фицсиммонса. Вместе с ложным ударом справа он подшагнул правой ногой вперед оказавшись таким манером внутри моей защиты и в прекрасной позиции для страшного удара левой в солнечное сплетение. Вот как он все это проделал, и еще хорошо, что не попал, куда метил, и не ударил с дистанции в несколько дюймов по ребрам. Иначе я не скоро пришел бы в себя.

А так я поднялся на счет «девять», и Берт рванулся ко мне — добивать. Прямым правой в челюсть я сбил его с курса и добавил левый хук в корпус, который ему частично удалось отклонить. Любой, кто когда-нибудь дрался со мной, мог бы сказать ему, что я, как большинство кулачных бойцов, опаснее всего, когда «плыву». Будучи обескуражен, он всю оставшуюся часть раунда осторожничал, то есть сбавил темп. Впрочем, и я не в настроении был торопить события.

Со своего табурета я снова весело улыбнулся Марджори, но она, судя по всему, не получала от наших игр шибко много удовольствия. «Бедная девочка, — подумал я. — Наверное, то, как я оказался на ковре, — уж чересчур для ее мягкого сердечка!» Именно в тот самый миг я понял: вот эта девушка — для меня!

Вот так, представляя себе обручальные кольца и домик, увитый виноградом, я вышел на ринг в четвертом раунде. И почти сразу же прекрасные видения были вышиблены из моей головы жестоким правым хуком. Пришлось заняться более срочными делами. Берт был настроен покончить со мной побыстрее, и мы принялись обмениваться ударами в ближнем бою, пока ринг не поплыл перед моими глазами. Судя по взгляду Берта, ему было не лучше, чем мне. Тогда мы оба сцепились в клинче и замотали головами, чтоб хоть немного прояснилось.

Потом Берт снова принялся за свой старый, испытанный прямой правой, пока я, заревев от ярости, не нырнул под него и не всадил ему хуком с левой в диафрагму. После этого я ударил правой едва ли не от колена — тут бы и конец бою, попади я только в цель. В дикой мешанине ближнего боя мы оба поскользнулись на брезенте, но тут же вскочили, и Берт совсем закрыл мой глаз, а я успел нанести серию порядочных ударов в корпус.

Оскалив зубы, он ударил правой в мою гудящую голову и немедленно отскочил назад. Мы в это время были вплотную к канатам, так что он налетел спиной прямо на них. И тут же, оттолкнувшись, прыгнул прямо на меня! Я ни разу в жизни еще не видал, чтобы этот трюк попробовал кто из тяжеловесов, потому он и застал меня врасплох. Правая его со страшной силой толкнула меня в грудь, и я, задрав ноги, опрокинулся на ковер. Думал, насквозь этот ринг прошибу!

Но свалила-то меня только тяжесть удара, я вовсе не был оглушен или сильно травмирован. На счете «девять» я поднялся и жестоким правым рассек Берту бровь. Непохоже было, что он скоро решится на второй такой же прыжок, поэтому ему чуть не удалось поймать меня на этот трюк еще раз — он дернул на себя мою левую, отскочил, оттолкнулся от канатов и прыгнул на меня, да так быстро, что времени на раздумья у меня не оставалось. Повинуясь инстинкту, я отступил в сторону и встретил его в воздухе правым хуком в челюсть.

Крак!

Он рухнул на ковер и даже пару раз перевернулся. Я было попятился назад, однако после такого удара вряд ли вообще кто смог бы подняться. Но этот Берт был парнем крепким.

Над трибунами повисла гробовая тишина. На седьмой секунде он подобрал под себя ноги, а на девятой поднялся. Колени его подгибались, взгляд сделался совершенно стеклянным, и было ему, понятное дело, уж не до боя. Я колебался — ужасно не хотелось бить его дальше, но тут мне вспомнилось, что он сказал про меня, как обижал бедную маленькую Марджори, как оскорбил моряков… Бросившись к нему, я услыхал краем уха вопль режиссера, однако оставил его без внимания.

Берт при моем приближении попытался было войти в клинч, но мой правый хук в челюсть уложил его лицом вниз. Толпа взревела. Я отправился в свой угол и сквозь дикие вопли услыхал режиссера — тот прыгал вверх-вниз и рвал на себе волосы.

— Поднимайся, Берт! — орал он. — Эй, вставай! Вставай, Господа Бога ради! Если не встанешь, погубишь всю картину!

Берт не выказывал ни малейшего намерения подчиняться, и тогда режиссер завыл:

— Да бейте же в гонг и тащите его в угол! До конца раунда еще полминуты, но зрители не заметят разницы!

Это, к величайшему моему неудовольствию, было исполнено, и режиссер принялся отпускать на мой счет замечания самого едкого свойства.

— А-а, да заткнитесь вы! — не выдержал я. — Сами же говорили: чтобы все взаправду! Может, нет?

Он и заткнулся. Да, мне было как-то не по себе оттого, что ударил беспомощного, но ведь все было по правилам! Он на моем месте сделал бы то же самое. К тому же я вспомнил, что он, шантажируя старика Харпера, держит в своей власти Марджори — а то с чего бы ей терпеть от него такое? — и решил, что не стоит волноваться за подобного негодяя. Такого и убить — мало будет.

Перерыв между раундами затянулся надолго, чтобы Берт смог оправиться. Секунданты трудились над ним в поте лица. Наконец я увидел, как он мотает головой, открывает глаза и смотрит через весь ринг на меня, словно голодный тигр. Режиссер заорал: