Триумфатор - Пучков Лев Николаевич - Страница 27

Я тоже вытащил ствол и присоединился к Собакину – «близнецы» взяли на прицел водилу, который, даже будучи придавлен подушкой, за какие-то секунды изловчился выкарабкаться из салона, с хрустом захлопнуть изрядно «поведенную» переднюю дверь с паутиной вместо стекла, достать оружие и прижаться спиной к задней двери, наглухо перекрыв таким образом доступ к VIP-тушке.

Типа – только через мой труп!

Ну прямо циркачи какие-то…

– Мочи!!! – истошно визжал кто-то из салона – не видно было, что это за голосистая тварь, стекла тонированные. – Мочи их всех, я отвечаю!!!

Повисла невыносимо долгая (секунд пять, не меньше!) тягостная пауза: мы целились в старшего и водилу, восемь бойцов – в троицу из замыкающего «Гелендвагена», еще двое застыли у переднего «мерса», но там, похоже, кроме «Скорой», уже ничего не требовалось.

Хрипло орал мегафонный Разуваев, перекрывая вопли Экипидора (хлопцы в «джипе» – ноль внимания, смотрят на своего старшего), Собакин дважды страстно повторил дежурное требование, приплясывая от нетерпения под нацеленными на него стволами…

А старший выполнять это требование отчего-то не торопился.

Во взгляде старшего плескалась неуверенность вкупе со страстным желанием немедля открыть огонь на поражение. «Вы все убиты, чайники!» – вот что говорил его взгляд. «Мы бы вас давно уже перещелкали, как утят, и спокойно поехали бы дальше – в две тачки…»

И знаете, трудно было с этим не согласиться. Мне не раз приходилось принимать участие в операциях по задержанию «одиозных» личностей – в том числе вооруженных, «крутых» и так далее. Все они, без исключения, в момент внезапного ареста испытывали шок, что позволяло брать их буквально «тепленькими».

А эти – нет. Короче: не было бы договора со старшим – была бы куча трупов. Не знаю, успели бы сделать что-нибудь спецы Разуваева, но… Судя по тому, как молниеносно отреагировали «телки», у меня возникло впечатление, что они запросто перестреляли бы нас всех – спецов в том числе (слишком близко подошли – не использовали преимущество дальней дистанции для автоматного огня) и кортеж, лишившись одной транспортной единицы, укатил бы дальше…

То есть как ни крути, но по факту из-за одной мрази пострадала бы куча нормальных людей.

– Вы че, по-русски не понимаете?! – с неподдельной злобой рявкнул Собакин. – У меня приказ: в случае сопротивления живым его не брать! Даю три секунды положить оружие! Потом проверяю пулестойкость стекол…

С этими словами наш вождь стремительно обогнул «мерс» и, приставив ствол к стеклу правой задней двери, зловеще отчеканил:

– Раз! Два!! Три!!!

Старший, тяжко вздохнув, аккуратно положил пистолет на крышу и вздел руки на затылок. Водила немедля последовал его примеру – троица в замыкающем «Гелендвагене» тоже дисциплинированно выложила стволы.

Ну, слава богу – я уж думал, это никогда не кончится…

Разуваев добил прикладом стекло на передней двери и грубовато отпихнул водилу. Собакин с неожиданным для его комплекции проворством посунулся в салон и изнутри открыл заднюю дверь «мерса».

– Взяли!

Мы с «близнецами» ухватили Экипидора и потащили его наружу.

Собакин с Разуваевым забрали оружие, развернули старшего и водилу лицом к машине, заставили положить руки на крышу и зачем-то приставили стволы к их головам.

То же самое проделали бойцы Разуваева с хлопцами из замыкающего «Гелендвагена».

Зачем, спрашивается?

– Ой, б…! – вскрикнул Витя. – Да я тебе, падла, все зубы выбью!

Понял. Продуманный шаг.

– Не бить! – напомнил Разуваев. – Поласковее!

Экстракция Экипидора превратилась в душераздирающее зрелище: глава Русской торговой гильдии неистово визжал, аки покрываемая слоном мордовская выхухоль, извивался жирной змеей и кусал все, что оказывалось в опасной близости от его огромной зубастой пасти.

И чего, спрашивается, не вести себя, как подобает мужику, – гордо и с достоинством?

В общем, пока доволокли его до нашей машины и упаковали, с нас семь потов сошло. Чтобы выполнить требование Собакина, пришлось приложить титанические усилия: руки так и чесались (а как ноги чесались!) вломить визгливой сволочи по полной программе!

Теперь я понял, почему Собакин для такой рутинной вроде бы процедуры отрядил отдельный элемент боевого расчета.

В процессе этого увлекательнейшего занятия нам всем было железно гарантировано, что нас расстреляют, а охране совершенно определенно сказано:

– Я ваше все е…, п… вы е…

Эмм… Дальше – в каждой строчке только точки, так что я просто сообщу суть: вы все уволены, на фига мне такие тупые охранники – и больше вас никуда работать не возьмут, уж я об этом позабочусь.

Короче, «продуманный шаг» не помог. Остается надеяться, что Зубов выполнит свое обещание и Экипидор застрянет в тенетах надолго. Иначе охранной фирме и в самом деле не поздоровится.

На этой печальной ноте наше дорожное происшествие и завершилось. Мы вызвали «Скорую» для экипажа первого «Гелендвагена», вернули оружие охране и убыли на стадион.

Вернулись мы в половине одиннадцатого.

За время нашего отсутствия стадион заметно преобразился: поклонники стиля милитари, сказали бы, «изрядно похорошел и изменился в лучшую сторону».

Центральный вход был оборудован КПП, на котором дежурили суровые омоновцы. Совместно с омоновцами дежурили аж четыре немецкие овчарки, которые служебно лаяли на посетителей и охотно демонстрировали великолепные белоснежные клыки.

Посетители – по большей части хорошо одетые нерусские дамы – скорбно голосили, рвали на себе волосья и хотели пройти, однако предусмотрительно поставленные рогатки с колючей проволокой вкупе с овчарками не оставляли им никаких шансов.

Вдоль средней линии располагался длинный прямоугольный вольер из стальной сетки, похожий на цирковой загон для хищников, размером примерно тридцать на десять.

Вольер, в котором уже отдыхали около сотни одиозных личностей, охраняли хлопцы Разуваева: по одному на каждом углу и двое у калитки.

За правыми от входа воротами в двухшереножном строю стояли тентованные «Уралы», «Уазы» и одна «КШМ», громко транслировавшая музыку социалистической эпохи.

В районе левых ворот разместились четыре большие палатки и две работающие полевые кухни, от которой вовсю несло дымом и ни с чем не сравнимым ароматом солдатской каши.

Повсюду на трибунах были видны вооруженные люди в форме, рассевшиеся небольшими группками, – так что омоновский караул по периметру стадиона (по паре на каждые полста метров), на мой взгляд, был совсем не нужен. Потом я узнал, что это четыре десятка (!) ГБР[1], готовые по первому приказу мчаться, куда прикажут, в рамках грядущей следственной деятельности.

В VIP-ложах, на скамейке игроков, в «судейской», раздевалке и вообще, как мне показалось, во всех помещениях спорткомплекса были оборудованы «следственные кабинеты».

Биотуалетов неподалеку от вольера я не заметил, из чего сделал вывод, что выводить до ветру арестантов будут либо в здание спорткомплекса, либо… вообще не будут.

– «Чипок», «чипок»[2] – как много в этом звуке для сердца русского слилось! – возбужденно пробормотал Разуваев, оценив обстановку при входе на стадион. – Погодите, вот ужо закон выйдет – мы вам устроим…

Да, над стадионом витал дух некоей всепоглощающей чрезвычайщины, наглядно подытоженный страховидным вольером посреди поля, в котором, как дикое зверье в клетке, сидели хорошо одетые и на вид вполне приличные люди.

При помещении в вольер Экипидор вел себя скверно: пинал ногами все, до чего мог дотянуться, грязно ругался и, брызгая слюной, как аэрозольный распылитель, щедро отвешивал посулы всем, находящимся снаружи вольера.

В числе прочего, как водится, прозвучала яростная клятва, что по выходе на свободу Экипидор вые… эмм… им будут произведены насильственные действия сексуального характера в отношении членов семей присутствующих сотрудников, автомобилей сотрудников, их бытовой техники, домашних животных и отчасти даже предметов интерьера.