Контакт первой степени тяжести - Горюнов Андрей - Страница 69

Заслон приближался – медленно, но верно... Варуж сбросил скорость до пятнадцати километров в час и теперь просто еле-еле полз по шоссе...

– И ни одной машины, ты заметь – уже минут десять? Ни туда, ни – навстречу.

– Что это значит? – не врубился Белов.

– Это значит, что они меня пропустили в этот перегон и знаки вывесили: «объезд», да? Понял?

– Зачем?

– Затем! Теперь здесь, на этом участке, двадцать километров, только мы и только они. Нужны им лишние? Нет, совсем не нужны! Они же грабить будут, ясно.

– Грабить? – удивился Белов. – У них же только «жигули». Куда они весь твой товар-то перегрузят?

– А никуда. Прямо на моем КАМАЗе и уедут с товаром.

– Нас выкинут, что ль?

– Нет. Зачем выкинут?

– А что же тогда?

– Они нас убьют.

– Убьют? – еще больше поразился Белов.

– Конечно, почему нет? – Варуж хмыкнул. – Убил – голова не болит.

– А трупы? У дороги бросят? – Белов ощущал себя действующим лицом какой-то фантасмагории, страшного сна, дурной мороки. Он чувствовал, что голова кружится и ничего не варит, отупев.

– Зачем наши трупы бросать? Это улика. Тоже головная боль. Сюда же, в КАМАЗ мой, наши с тобой, Коля, трупы закинут, внутрь, на холодок, с собою их увезут.

– И закопают. – Белов закончил мысль, тупо глядя на наплывающий на них заслон.

– Ха-ха-ха! – сказал Варуж довольно сухо. – Закапывать – еще чего! Трудиться, во-первых, во-вторых – сколько мяса на наших с тобой костях наросло, килограмм по шестьдесят. Ты прикинь. Двое. Килограммов сто двадцать – не меньше. На колбасу нас, Коля, сегодня же ночью пустят. «Салями» – знаешь? Почем килограмм, знаешь?

– Знаю.

– Умножь на сто двадцать. Здесь ее и делают, колбасу, недалеко.

– Что – из людей?

– Нет, конечно. Из чего придется. Из мяса, какое есть. Из крыс, из кошек, собак... из овец саповых. Все в дело идет, Коля. Все это деньги... Люди тоже, конечно. Бомжи, что почище... Докторская колбаса. Сосиски молочные... А бродячих собак из Москвы сюда фурами возят, не знал?

– Откуда ж мне знать?

– Вот знай теперь. А самая вкусная колбаса, она из нас, из дальнобойщиков. Вместо конины нашего брата добавляют. Мясо твердое, шоферское, красное такое, от трудов жестковатым немного кажется – он выключил мотор, пошел накатом. – А ты – эх... Мясо закапывать? Зарывать товар? Шутник ты, Коля. Молодой еще.

К Калачеву в кабинет заглянул майор:

– Слыхал, Иван Петрович, новость? Власов твоего Белова снова упустил!

– Да ладно, не смеши!

– Точно. Белов, как ты знаешь, сознался в убийстве. Отлично! Поехали они на следственный эксперимент. Под Сергиев Посад. В лес. Труп Тренихина выкапывать.

– Ага! – улыбнулся Калачев своим мыслям.

– Ну вот. Белов был в наручниках – ну как обычно-то на следственный эксперимент возят.

– Понятно-понятно!

– Всего их было шесть человек – я Власова тоже вданном случае считаю за человека...

– И это понятно, – усмехнулся Калачев.

– Так вот, часов через пять они пешком вернулись в Сергиев Посад – без Белова, естественно, и без РАФа... Мало того, что Белов удрал, так он еще и РАФ у них угнал. Причем обстоятельства сложились так, что Власов, в дополнение ко всему вышеизложенному, еще и ногой по жопе от своего шофера получил отменно... Послушаешь подробности, или ты занят сейчас?

– Знаешь, Вась, меня отстранили ведь от этого дела. Спасибо за веселый рассказ, но не надо сплетен: кто кому по жопе – пусть это там, в прокуратуре, остается.

– Прости. Не думал, что ты так близко к сердцу...

– Да нет. – Калачев усмехнулся опять, однако тут же подавил усмешку. – Тут ведь Власову при таком раскладе не позавидуешь. Глядишь ведь – могут посадить его.

– Его? Ну нет, его посадить не смогут!

– Считаешь, выкрутится?

– Да не поэтому! Он просто сидеть пока не может!

КАМАЗ катился совершенно бесшумно со скоростью быстро идущего пешехода.

– Я тихо еду, ты не бойся... Чтоб тормозных следов не оставлять. «Мелиция»... Дорогу загораживать – зачем? Ты у поста ГАИ встань, честно мне, при людях! – стоп – я что, проеду, да? Остановлюсь, конечно – взятку дам. Ты – человек, я – человек. – Варуж достал из-под сиденья перчатки, надел их. – Мелиция... Ты, Коля, не шевелись, стрелять они начнут, сразу падай на пол. Тут лист стальной ниже стекла наварен, не пробьет. Понятно?

До заслона оставалось не больше метров сорока.

Власов стоял у стола, приложив сразу две телефонные трубки к ушам. Но, плохо слыша, видно, он, кроме того, включил и селектор – громкоговорящий.

– Мы делаем все, что возможно, Владислав Львович, – доложил селектор. – Железная дорога уже взята под полный контроль по схеме «ноль».

Власов переключил селектор на второго абонента.

– Мы все шоссе, ведущие на север, сейчас начнем перекрывать и к двадцати ноль-ноль закроем.

– Давно пора бы! Вы... Вы там шевелитесь, черт возьми – уйдет!

Белов не отрываясь глядел на приближающийся заслон, видя вместе с тем – боковым зрением – как Варуж напрягся весь, сосредоточился, сел прямо, глядя на заслон как-то даже свысока, несколько надменно.

В тот самый момент, когда КАМАЗ остановился, Варуж левой рукой отпер свою дверь, отпер, но не открыл – левой рукой...

Правой рукой Варуж нажал малозаметную кнопку – самодельную – от концевого выключателя, врезанного возле рулевой колонки в «торпеду».

Что– то мгновенно сверкнуло над головой у Белова – на крыше кабины КАМАЗа.

Черный светящийся блик неуловимо быстро метнулся к заслону, и в тот же момент там полыхнуло. Ослепительно белая точка расцвела желтой кляксой с черными штрихами на концах щупалец. Грохот сильнейшего взрыва хлестнул по ушам. Там, где секунду назад был заслон, над шоссе вспух оранжевый огненный шар, испещренный медленно летящими в воздухе обломками машины и силуэтами людей.

Двоих, стоявших далеко от «жигулей», метрах в пятнадцати, кинуло через кювет, в сторону опушки.

Упав, они оба немедленно поднялись – один на колени, второй вскочил на ноги, вскидывая автомат...

Но он опоздал.

Варуж уже стоял на шоссе, возле КАМАЗа, и автомат в его руках бешено бился, выплевывая быстрые мелкие остренькие огоньки.

– Бесшумно... Как тихо... – мелькнуло в мозгу ошалевшего Белова...

Только когда фигурки на опушке упали, срезанные очередью, и Варуж, оглянувшись к Белову, сказал ему что-то, только тут Белов понял, что он оглох после первого взрыва, убившего четверых и разметавшего «жигули».

Он вылез из кабины и прислонился к колесу спиной; его мутило – в жизни это выглядело совсем не так, как в американских боевиках.

– Ты испугался, нет? – деловито спросил его Варуж. Белов не ответил. Он только успел осознать – слух вернулся.

– Совсем бледный стоишь!

– Что... это было? – Белов еле поднял руку, указывая на развороченный асфальт в том месте, где стояли «жигули».

– Авиационный миномет, – сказал Варуж. – Там, на кабине у меня. Совсем замаскирован. Под обтекателем. Под «шляпой» на кабине. Ты что, совсем не понял ничего? Хорошо! Не стой, чудак! Патроны-автоматы собирай. Деньги!

Белов только покачал головой – отрицательно.

– Ты что, друг – заболел? – в глазах Варужа вспыхнуло теплое участие. – В обед что ел, а? В тюрьме кушал?

– Нет.

– Правильно! Чего стоишь тогда?

Белов молча обвел рукой пейзаж после битвы.

– Что? Что такое?! – Варуж тревожно обернулся, озираясь. – Убил я. Всех. Зачем пугаешь?

Белов в ответ промычал нечто невразумительное.

– А-а-а! – наконец понял Варуж. – Смех! Девушка как будто. Я мусульман четыре года бил – такого не видал! Слушай! – Тебя в убийстве подозревали – гордиться должен! Носить подозрение с честью! – Варуж сорвался на героический пафос: – Чтоб в тебя друзья верили! Чтобы люди здоровались! Чтоб сын твой в школе мог хвалиться: моего папу убийцей зовут!!..По ошибке, конечно, – опомнился он наконец.