Анна - Анненская Александра Никитична - Страница 23

И вот в один ясный октябрьский день к подъезду подкатил щегольский экипаж Ивана Ильича Миртова, и через несколько секунд Анна услышала в передней голос тетки.

В один миг она уже была подле нее, сияя радостью и готовясь осыпать ее самыми нежными ласками. Татьяна Алексеевна встретила племянницу со своей обыкновенной, добродушно небрежной манерой. Она уклонилась от объятий, которые могли бы смять ее наряд, слегка поцеловала Анну, дружески взяла ее за руку и, оглядывая с ног до головы, заметила:

— У, как ты выросла, совсем большая девица стала! И не растолстела, не загорела. А мы уж боялись, что ты опять деревенщиной станешь. Ну что, как здоровье папаши?

Анна всегда считала свою тетку очень доброю и искренно любила ее, но в тоне и манерах Татьяны Алексеевны было что-то, подавлявшее всякие порывы нежности. Анна мечтала броситься к кому-нибудь на шею, выплакать все свое горе и услышать слово утешения и одобрения, но она с первого же взгляда почувствовала, что отнестись таким образом к изящной нарядной даме, шедшей рядом с ней в комнату больного, совершенно невозможно. Она сдержала слезы, готовые хлынуть из глаз ее, и постаралась весело отвечать на шутливые вопросы гостьи.

Татьяна Алексеевна просидела больше часа у больного и была так весела, рассказывала так много интересного о своих путешествиях, что Матвей Ильич совершенно оживился и сбросил всю свою угрюмость. Прощаясь с гостьей, он сказал ей:

— Уж вы, сестра, пожалуйста, не оставьте мою бедную Анну. Ей скучно со мной, калекой, а одну я не могу ее никуда отпускать: позвольте ей иногда выезжать с вами.

— Еще бы, конечно! — вскричала Татьяна Алексеевна. — Annette должна почаще приезжать к нам, и я сама буду за ней заезжать. Нужно только подумать об ее туалете. В прошлом году она одевалась еще, как девочка; теперь уж это не годится, она выглядит совсем взрослой девицей. Barbe и Lise навезли себе множество обнов из-за границы… Они тебе покажут, душенька, когда ты к нам приедешь. Мы тогда и о твоих костюмах поговорим. Выпроси только у папa побольше денег — я тебя научу, как ими распорядиться.

Татьяна Алексеевна пожала руку больного, ласково потрепала по щеке Анну и вышла из комнаты, слегка шурша длинным шлейфом своего шелкового платья.

Приезд ее действительно внес нечто новое в жизнь Анны, но это новое было нечто другое, как новая забота. Опять бывать в доме тетки, выезжать с нею вместе — об этом удовольствии Анна давно мечтала, но это требовало новых расходов, траты денег, которых у отца ее не было. Откуда, как достать эти деньги? А ведь если не достать их, это будет значить не только отказаться от всяких удовольствий, но и прямо признаться в своей бедности, в невозможности пользоваться ими.

Анна сидела, печально опустив голову и совсем забыв о своем намерении принимать при отце веселый вид.

— Ну, девочка, чего же ты так задумалась? — обратился к ней Матвей Ильич. — Неужели ты не радуешься возвращению тетки?

— Я думаю, мне нельзя будет часто видеться с ней, — проговорила Анна, и слеза блеснула на ее глазах. — Вы слышали, папа, что она говорила о деньгах!

— Ах, ты вот о чем! — вскричал Матвей Ильич. — Неужели же ты думаешь, я не понимаю, что ты не можешь быть одета хуже других. Пожалуйста, будь спокойна! Послезавтра мне обещали достать денег, и я дам тебе довольно на все!

Лицо Анны озарилось радостью, и она от души поблагодарила отца за его доброту.

Через день она имела удовольствие отвезти тетке довольно крупную сумму на свой туалет, она провела несколько часов со своими кузинами и Жоржем, любуясь их заграничными обновками, слушая их рассказы, и среди веселой болтовни забыла на время все свои заботы и огорчения.

Через неделю в комнату ее стали приносить из разных магазинов новые платья, шляпки и прочие вещи, заказанные для нее Татьяной Алексеевной. Анна все находила прелестным, всем восхищалась и начинала чувствовать себя счастливою, но удовольствие ее продолжалось недолго.

В комнату вошла Софья. Она оглядела обновки барышни с видом знатока, похвалила их и затем спросила:

— Это что же, барышня, тетенька вам все подарила?

— Совсем нет, — обиженным тоном отвечала Анна, — это мне купил папенька.

— Папенька?! — удивилась девушка. — Как же это, у вашего папеньки не хватает денег, чтобы платить людям, которые ему служат, а хватает на такие покупки! Нехорошо, барышня: вон вы будете как щеголять, а я уж третий месяц не могу ни копейки дать своей старухе-матери, она чуть с голоду не помирает!

Софья оттерла слезу, показавшуюся в глазах ее, и быстро вышла из комнаты. Анна почувствовала и горе, и стыд. Она поняла, что не имеет права тратить на себя деньги, которые по справедливости должны принадлежать другим; изящные платья и хорошенькая шляпка вдруг потеряли для нее всю свою прелесть; ей показалось, что у нее никогда не хватит духа надевать их, носить их при ком-нибудь, знающем положение отца ее.

Она тотчас же побежала в комнату Матвея Ильича, высказала ему все свои мысли и просила его не покупать для нее ничего больше, пока они не расплатятся с долгами.

— Пожалуйста, оставь ты эти глупые фантазии, — нетерпеливым голосом отвечал Матвей Ильич. — Долги делаешь не ты, а я, значит, и заботиться тебе о них нечего. А одеваться хорошо ты должна, я этого требую! Очень мне приятно прослыть за нищего, который не в состоянии сделать дочери порядочного платья!

Анна видела, что должна покориться, что ей вменяется в обязанность то, что она считала просто удовольствием.

Татьяна Алексеевна стала раза два-три в неделю брать племянницу к себе и возить вместе со своими дочерьми в театр, к знакомым, на гулянья. Туалет, сделанный Анне осенью, пришлось возобновлять раза три в течение зимы; кроме того, девочке требовалось немало денег на разные безделушки. Матвей Ильич всегда отыскивал средства удовлетворить этим так называемым потребностям дочери, но она видела, каких забот и неприятностей это стоит, и не могла по-прежнему беззаботно веселиться. Она видела, как отец посылал закладывать свои часы или серебряные ложки, чтобы сделать ей бальное платье, и как тщательно скрывал он это от знакомых; она знала, что он отказывается принимать дорогое лекарство, предписанное ему доктором, чтобы сберечь деньги ей на перчатки и ленты; она краснела всякий раз, проезжая в карете мимо дворника своего дома и соседних лавочников: ей казалось, что все они глядят на нее с упреком и насмешкой. От Софьи же и остальной прислуги она положительно прятала свои обновы: так стыдно ей было щеголять перед людьми, не получавшими вознаграждения за свой труд.

Анна пробовала один раз откровенно поговорить с теткой и на приглашение ее ехать куда-то на вечер прямо объяснила, что не может сделать себе нового наряда.

Татьяна Алексеевна выслушала ее очень сухо.

— Я не знала, что положение отца твоего так дурно, — заметила она, — муж мой говорил мне об этом, но я ему не совсем поверила: он все видит в мрачном свете; конечно, в таком случае тебе нечего и думать о выездах — бедные девушки должны сидеть дома и заниматься работой. Я очень жалею, что до сих пор брала тебя с собой, тебе лучше отвыкать от роскоши.

После этого разговора Анна целых две недели не получала от тетки приглашения. Матвей Ильич очень удивлялся и тревожился этим. Когда Анна рассказала ему, в чем дело, он ужасно рассердился.

— Глупая, неблагодарная девчонка! — кричал он на дочь. — Я всеми силами стараюсь, чтобы ты жила в порядочном обществе и не стояла ниже других, а ты смеешь играть со мной такие шутки! Неужели ты думаешь, что приятно слыть нищей? Вон тетка и знать тебя не хочет после твоих умных признаний. Да еще бы! Очень ей нужно возиться с бедной родственницей: она тебя и на порог к себе не пустит!

Анна должна была в тот же день написать под диктовку отца письмо, в котором просила тетку забыть их прежний разговор, уверяла, что преувеличила несколько стесненное положение отца, и объявляла, что получила от него сумму денег, которой хватит на десяток бальных платьев.