Мать Лжи - Дункан Дэйв - Страница 74

Оливии полегчало. Страдания ее мужа закончились; очень скоро тяжелое бремя упадет с ее плеч. Можно будет заботиться только о себе. Нет даже Чайза, и все, что происходит в городе, ее больше не касается. Оливия почти с радостью встретит злобный рев Стралга. Потом она спросит, что он сделал с ее детьми, после чего он может выцарапать ей глаза за дерзость.

Она приняла ванну и облачилась в черные траурные одеяния. Коротко помолилась в дворцовой часовне и отправилась в Зал с Колоннами. В центре стоял катафалк из черного резного дерева, украшенного позолотой. Трон накрыли черным шелком, а все остальное вынесли из зала. За громадными колоннами рыдали боги, дождь стучал по листьям и лужам. Завтра сюда придут жители города, чтобы оказать последние почести своему дожу. Они будут входить в зал с одной стороны, а выходить с другой. Сколько соберется народа? Долгие годы Пьеро презирали: он проиграл войну и отказался от своих прав. Позднее Оливия почувствовала, что настроения в городе изменились — война подходила все ближе, гибли города, появилось множество беженцев. Людям напомнили, каких страданий они избежали шестнадцать лет назад, и если они не лишились разума, то должны скорбеть о потере дожа, до конца хранившего верность родному городу и вставшего между ним и злом. Ведь дож принес в жертву всех своих детей.

Вокруг гроба стояло двенадцать огромных серебряных канделябров, каждый в человеческий рост. В них поместили черные свечи, которые начали зажигать, когда Оливия вошла в зал. Пьеро не отличался высоким ростом, но на их свадьбе он показался Оливии очень большим, а сегодня, наоборот, совсем маленьким. Было видно только его голову; все остальное скрывал золотой саван, доходивший до подбородка. За время болезни его волосы и борода полностью поседели. На нем была корона, рядом лежал украшенный драгоценными камнями меч — символ власти. По мере того, как зажигались свечи, от катафалка начинало исходить печальное сияние.

Из темноты появился гофмейстер.

Оливия вручила ему свою печать и произнесла необходимые слова:

— Передайте это юстициарию, Голосу Куарине, и сообщите ей, что боги отдают город в ее руки. — Гофмейстер поклонился и исчез так же тихо, как пришел.

У них над головами парили летучие мыши. За колоннами дождь застучал еще громче. Слуги раскланялись и вышли, оставив Оливию наедине с воспоминаниями. Все кончено. Ее труды завершились. Скоро Голос Куарина возьмет все в свои руки. Несомненно, она уже вызвала прорицательницу, писарей и всех тех, чье присутствие необходимо для исполнения множества формальностей… а что потом? «Победитель»… Последнее слово Пьеро все больше и больше казались посланием богов. Дож не приходил в сознание тридцать дней, но Селебра была его жизнью — почему же боги не дали ему назвать имя преемника? Оливия до сих пор этого не понимала.

Возле северных дверей раздался стук, и Оливия бросила суровый взгляд на крупного мужчину, который, прихрамывая, шел к ней. Пурке тяжело опирался на копье, которое использовал вместо посоха. Его стук был странно непохож на стук ноги из слоновой кости. Полосатая одежда Пурке намокла, седые волосы превратились в крысиные хвостики. Ему хватило благородства оставить эскорт снаружи, но Оливия слегка отвернулась от него, чтобы показать, что Пурке нарушает покой мертвеца.

Он остановился по другую сторону гроба и посмотрел на Оливию.

— Дож был одним из самых храбрых мужчин, которых я когда-либо встречал, миледи, — сказал Пурке.

Он еще смеется! Оливия резко спросила:

— Что вы хотите сказать?!

— Именно то, что сказал. Он не просто встретил опасность сам, он взял с собой вас и детей, поскольку считал это своим долгом. Другой правитель сразу бы сбежал. Подобной верности городу я никогда не видел. Дож проявил поразительное мужество!

— Вы там были? — Ее лицо залила краска.

Напомнить ей сейчас о том постыдном дне было невероятно жестоко. Она не ожидала, что Пурке на такое способен. Хотя что там! Все веристы — негодяи и животные.

— В тот день я был возницей Кулака и все видел. Я помогал охранять вашу клетку. Вы проявили немалое мужество, миледи.

Она повернулась к нему спиной. Тогда она забеременела Чайзом. А теперь даже Чайза нет.

Они были одни в огромном зале, однако Пурке понизил голос.

— Что касается вашей просьбы… официальных сведений я не получал, но мои разведчики сообщают, что к Средним Воротам приближается несколько колесниц.

— Стралг? — прошептала она.

— Вероятно, миледи. А небольшой отряд — его эскорт. Конечно, он может миновать город. Лорд крови никогда не предупреждает о своем появлении.

Она благодарно кивнула, чувствуя, как при мысли о новой встрече с чудовищем ее охватывает ужас. После покорения города он дважды посещал Селебру, но последний раз это было почти десять лет назад. И оба раза он публично над ней издевался, напоминая о днях рабства. Неужели это испытание ждет ее в день смерти Пьеро? Невыносимо! Как только с формальностями будет покончено, она удалится в Пристанище Налы. Там ее не найдут даже прорицательницы Кулака.

Затем ее внимание привлек какой-то шум у южной двери. Главный герольд привел большую группу людей: юстициария, Высшего жреца, Свидетеля с завязанными глазами, двух писарей, гофмейстера… и Берлис Спирно-Кавотти! По какому праву эта ужасная женщина сюда вошла?! Несомненно, старейшины раньше других отдадут дожу последнюю дань, но почему первой пришла именно она? Ей хватило наглости привести с собой спутницу, служанку, которая несла в руках какой-то сверток.

Жрец подошел к гробу, прикрыл глаза и начал молитву. Голос Куарина нахмурилась, увидев вериста, и обратилась к Оливии:

— Отойдите в сторону, пожалуйста.

Оливия сделала несколько шагов назад. Пурке поступил так же — тук, тук — нарочно не обращая внимания на то, что все дожидаются его ухода.

Юстициарий прикусила губу, однако ничего не сказала и начала ритуал.

— Свидетель, кто это?

Прорицатель был мужчиной — молодым человеком в простом черном одеянии, с белой повязкой на глазах. Он заговорил, и его необычайно высокий голос дрожал от едва сдерживаемых чувств — неслыханное поведение для Свидетеля!

— Это дож, и он мертв.

Куарина повернулась к герольду.

— Трубите в трубы.

Писари уже уселись под свечами, скрестив ноги, и достали таблички с перьями.

Все кончено. Оливия может уйти. Но только она двинулась к выходу, как на ее пути встала худощавая Берлис Спирно-Кавотти, на лице которой появилось неожиданно хитрое выражение. Оливия и мать Мятежника никогда не были близки, однако сейчас та словно хотела ее обнять. Она так поразилась, что даже не отпрянула в сторону.

В следующее мгновение Берлис уже шептала ей на ухо:

— У меня для вас замечательные новости, миледи!

Оливия вздрогнула. Замечательные новости? В такой день?

— О, что делает эта глупая девочка?! — громко вопросила Спирно-Кавотти, схватив Оливию за плечо и развернув ее. — Подойдите к ней, моя дорогая.

Дорогая?!

Служанка, крадучись, шла к колоннам и к темноте, шумящей дождем, по-прежнему сжимая в руках сверток. Голос Куарина диктовала что-то писарям. Верист наблюдал за происходящим. В глазах Берлис Оливия прочитала: «Делайте, как я говорю».

Оливия ошеломленно выдавила:

— Эй, девочка! Куда ты собралась? Подойди!

Она сама зашагала к служанке, которая уходила, несмотря на приказ Оливии, и догнала ее только в темноте возле колонн. Она заглянула в глаза, полные слез, и лицо девушки показалось ей странно знакомым. Покойная сестра Пина? Нет Сходство небольшое. Или это…

— Мама! — шепнула девушка. С крыши дворца оглушительно запели трубы, наполнив ночь пронзительными звуками. Эхо накрыло храмы и особняки Селебры. Казалось, воздух в зале задрожал от горя. Девушка заговорила громче: — Я Фабия, мама! А Свидетель — это Дантио. Чайз в безопасности. У Бенарда все хорошо, но он решил остаться в Вигелии. Он стал замечательным скульптором. И Орлад, то есть Орландо — он где-то рядом, но он верист, и ледяные демоны не должны его увидеть. Я должна выйти и предупредить их… его!