Слепой боец - Горишняя Юлия - Страница 57

— О чем? — спросил у него Гэвин.

— Нет, Пойг, — сказал Йиррин. — Меня первого спросили. Меня спросили, чего они хотят. Так я отвечу. Они не хотят ссориться с тобой сейчас, Гэвин. Одним это не нужно, потому что им сейчас нужны только статуи с глазами из рубинов, другие больше были б рады драться на твоей стороне, чем против тебя, третьи не уверены, было бы это красиво и честно, четвертые… четвертые просто думают всерьез. Они-то понимают — четвертые, — что такие вещи легко начинаются и трудно кончаются, как охота с трещотками. И если начнется — кончится не раньше, пока кто из нас жив, нас — людей «Дубового Борта» и «Лося», а мы им дорого обойдемся — трое за одного.

Как смыкаются порою людские слова! На крошечном островке к юго-западу от Сувы Йиррин говорил когда-то: «Да нет, он на нас не полезет. Нельзя нападать сам-на-трое, но тот, кто держит оборону, забирает три жизни за свою одну». — «Я это тоже знаю, как по-твоему, а, побратим? — хмыкнул тогда Гэвин, — а лишняя стража все-таки не помешает…»

— С глазами из рубинов, — сказал демон.

— Они сейчас все хотят быть под стенами, на которые не взошел Бираг Зилет. По меньшей мере сейчас это для них главное — нашлись умные люди, расстарались для тебя… Они хотят просто Мону, а не твою голову, и они не хотят ничего нарушать. А ты им сам дал такую возможность. Я уж понимаю, — добавил Йиррин, — что ты никак не собирался ее давать! А получилось то, что получилось.

— Пойг, — твердо сказал Гэвин.

— Ну, — сказал тот, — сейчас там кричали согласие о том, чтоб закрывался совет. Да ты глянь, капитан, — сам увидишь.

Увидеть это и вправду было можно — темное пятно на берегу, далеко впереди, заколыхалось, распадаясь.

А Пойг, сын Шолта, был немолодой уже человек — и своему капитану, и его певцу (что был тремя годами капитана старше) он в отцы годился. И он был предан Дому Щитов слишком давно и прочно, и он тоже знал, что такое гэвировская ярость, и был в том походе, когда отец Гэвина, — Гэвир Поединщик, — после того как старейшины заставили оговорить мир с Локхирами, а из пятерых сыновей в доме Гэвиров в живых остался один, — отправился на восток, на материк — в Королевство, и ярости в том походе было больше, чем нужно, как будто он стремился к истреблению, а не к добыче. И больше всего Пойг сейчас боялся, что гэвировская ярость опять потребует от Пойга, сына Шолта, того, что потребовала девять зим назад в последнем походе Гэвира Поединщика, — потому что, если Гэвин потребует, то ничего уже не поделаешь…

«Было бы три решения, — подумал Гэвин. — Сперва обо мне, потом — кто новый предводитель, потом закрыть совет».

— Значит, — подумал он вслух, — они идут на Мону. Без меня.

— Все корабли, кроме тех, кто не захочет, — уточнил Пойг.

— Без меня, — сказал демон голосом Гэвина. И только теперь все услышали, что рядом с ними одна из сил, исходящих от стихий, пусть даже и невзрачная. Один только Гэвин не вздрогнул и, казалось, не оглянулся.

— А вы где были, — сказал он, обводя глазами всех, — вы…

— А мы ушли, — сказал Рогри, сын Баки, который тоже оказался тут. Он был человек «Лося» и один из тех, кто вышел из башни Катта живым, хоть и не невредимым, и вообще он при Йиррине — имовалгтане Йиррине — стал превращаться уже в такого человека, каким сам Йиррин был при Гэвине. И сейчас в душе у Рогри старая преданность капитану из Дома Щитов и нарождающаяся преданность капитану из никакого вовсе дома впервые вступили между собою в спор, и ничего он так не желал, как того, чтоб этот спор прекратился.

— Так, — сказал Гэвин.

Дружины уже расходились с совета. Нескольким из них идти к своим лагерям было на юг, мимо лагеря Гэвина, по берегу, так вот — слушайте! — они свернули и пошли в обход. Через песчаный гребень, за которым прячется путаница дюн, в глубь острова. Берег здесь, где стояли шатры Гэвина, конечно, выгибался, как выгибается и посейчас, но если вы побываете на Кажвеле, то уж, верно, поймете, что по ровному песку всегда ближе, чем по этой ряби склонов и тростника.

А все-таки они пошли в обход.

— Вот что, сотоварищи, — сказал Гэвин. — Пусть будет над головой не крыша, так хотя бы полотно, и вы мне все расскажете, что было, по порядку.

И уже в шатре ему рассказали все по порядку — говорил-то по-настоящему Пойг, сын Шолта, время от времени оглядываясь, чтоб его поправили, если что не так. А потом Гэвин, выслушав, сказал, что он обо всем этом думает; и каждое слово его было как удар, но поскольку это и были те слова, на какие они могли рассчитывать, оставалось только терпеть.

В шатре, само собой, оказалась почти одна ближняя дружина, но говорил Гэвин как будто всем.

Он никак не ожидал, сказал он, оказаться капитаном у такой дружины, которая обращается со своим предводителем как с пустым местом, а потом говорит, что это для его же блага. Что они там думали — их дело. Но сообщить, что совет продолжается, — это они должны были. А уж тогда он, Гэвин, сам решал бы, что ему делать.

— Мы должны были? — спросил Пойг у Йиррина.

— Конечно, должны, — сказал тот. И добавил: — Ну и что? Это всего только наше имя.

В их языке «имя», «честь», «слава» — для всего этого слово было одно. Но сейчас, скорее всего, оно значило — «честь».

— Ваше имя — это мое имя, — сказал Гэвин. — И не ваше дело решать, дошло бы там до драки или нет.

— Ваше имя — это мое имя, — сказал демон. Теперь его уже хватало на целые фразы.

— Убери отсюда этого повторяльщика! — приказал Гэвин.

— Как я его уберу?

— Если он тебя выбрал — знаешь, как, — сказал Гэвин. И добавил: — Демонишко-то, видно, не зря за плащ певца уцепился, — на слова горазд!

Так вот вышло, что и Гэвин на этом берегу сказал кое-что, из чего сделали пословицу.

А еще это прозвучало так, что, мол, Йиррин ни на что не горазд, кроме слов. Лучше Гэвина никто не умел голосом выразить такие вещи. Точнее, ко времени Кажвелы он уже в этом наловчился.

— Я знаю только один способ, как его убрать, — сказал Йиррин. — Вместе со мной.

— А если знаешь, — медленно проговорил Гэвин, — чего сидишь?

И тогда Йиррин действительно ушел. А вскоре разошлись ивсе остальные. Собственно, «разошлись» — это означало только, что ушли люди с «Лося» и в шатре у Гэвина стало обыкновенно — вроде бы просто вечер. Имо рэйк киннит.

А еще какое-то время спустя Рогри подошел к Йиррину, сыну Ранзи, стоящему возле своего шатра, там, где шатер его прикрывал от ветра; перед Йиррином на песке сидел демон, все еще нежась на серебряной кованой маске-застежке и вращая глазами-стебельками, а сын Ранзи смотрел на этого сына Земли и Воды прямо-таки с интересом.

Демон трещал вовсю. Он проговаривал речи нескольких человек одновременно, и оттого невозможно было что-нибудь понять.

— Полюбуйся, — сказал Йиррин. — Я бы на его месте удирал от нас без оглядки, а он сидит. Незачем тебе очеловечиваться, — обратился он к демону. — У человека довольно паршивая жизнь.

сообщил демон голосом Гэвина, -

— Заткнись! — рявкнул на него Йиррин. А демон, как видно, дошел уже до того, что не только повторял слова, но и понимал их отчасти, — потому что действительно заткнулся.

Если бы эти стихи стали известны, — они бы уж точно помешали людям на До-Кажвела помнить, что они не хотят ссориться с Гэвином. «Насмешливые стихи» — это для северян тогда было очень серьезно.

— Что он говорит? — выдохнул Рогри. — Он ведь все повторяет, верно?

— Рогри, — сказал Йиррии, — как по-твоему, почему в суде свидетельства от демона не принимаются?

— Потому что они не люди, — ответил Рогри.

— Потому что они все путают. Они не понимают людских вещей, потому и путают, и этот уж тем более — в нем похоже на человека всего чуть-чуть.